Так что правильно он всё понял.
Первым побуждением Буратины было — раздавить угнездившуюся гадину прямо в глазнице. Однако подчинённый ею зелёный самец казался сильным и опасным. К тому же дело происходило не в родном вольере, а в чужом озере. Лучше уж играть по местным правилам, подумал он.
Тогда Буратина решил попробовать давануть на чувство собственной важности (паразитам обычно свойственное) и одновременно на жалость (даже паразитам не вовсе чуждую).
Он сел на койку и, таращась на змеючку, заныл:
— Тётенька-тётенька, вы тут начальник, вас все слушаются… Прикажите дать мне поесть немножечко… Умираю — не могу — кушать хочу…
— Ну, — задумалось зелёное, — я даже не знаю… В принципе, полный желудок может помешать адаптации, — с сомнением в голосе сказало оно. — Хотя это смотря кто вас возьмёт…
Буратине так хотел есть, что пропустил фразу мимо ушей и заныл ещё жалестнее:
— В Институте все мальчики и девочки напились молока, спят на тёплых подстилках… Один я тут сижу на мокром… Прикажите мне принести что-нибудь поесть, добрая тётенька… А то я голодный в обморок упаду….
Этот последний аргумент почему-то подействовал. Зелёное существо вызвало жабу и и распорядилось «организовать кормление».
Та, в свою очередь, напрягла каких-то лягушек. Они принесли на подносе дохлого жука-плавунца размером с брикет комбикорма. Жук так пах, что даже Буратину стошнило — хорошо хоть блевануть ему было нечем. Зелёное существо удивилось и съело жука само. Ещё и упрекнув лягушек в том, что «плавунцу не дали вызреть». Похрустывая гарниром из стрекозиных крылышек.
На второе подали блюдо из тины с рачьей икрой. Тина и икра были хотя бы свежие, так что Буратина заставил себя съесть горсточку. Вкус оказался даже не противным, а просто никаким. На вопрос о соли и перце зелёное существо спросило, уж не любит ли Буратина чеснок. Деревяшкин честно сказал, что к чесноку равнодушен. Хотя признался, что пробовал — папа Карло как-то раз угостил его горячей бараньей похлёбкой с чесноком. А так по жизни ему милее комбикорм и маргарин. И ещё водка… Тут бамбуку снова вспомнился сон, где всего этого было в изобилии — и он взгрустнул.
Кормление завершал компот из селёдочной чешуи. Буратина пить его отказался.
После зелёное существо вывело деревяшкина на прогулку. Тот сначала обрадовался, но потом выяснилось, что гулять, собственно, негде: для физических упражнений ему предоставили квадрат пять на пять метров, огороженный дощатыми стенками. Сквозь щели можно было разглядеть воду. Вероятно, они находились на каком-то островке. Или искусственной конструкции — что для него лично было без разницы.
Зелёная мымра внимательно следила, чтобы Буратина ходил по стеночкам от угла до угла. Что он и делал — понимая, что ничего более интересного его не ждёт.
После прогулки Буратину отвели обратно в каморку и велели справить большую нужду. Деревяшкин вздумал было протестовать, но зелёная достала урыльник и потребовала, чтобы он немедленно сделал что сказано, угрожая в ином случае вёдерной клизмой. Пришлось бамбуку сидеть на горшке и тужиться. На все вопросы зелёная отвечала «у нас порядок» и «кто не какает, тот ЭТОТ».
Наконец, она получила что хотела, выдала бамбуку подтирку и ушла куда-то, неся горшок перед собой. Бережно и аккуратно.
Сначала Буратина собрался было залечь на койку и натянуть на себя пакет. Увы, старый был порван, склеить его не удалось. Хуже того — возясь с «моментом», деревяшкин слишком сильно сжал тюбик и капля желтоватой жидкости упала ему на правую коленку. Что самое скверное — он этого не заметил. И дальше не замечал. Ровно до того момента, пока не попытался усесться на койку, закинув ногу за ногу. Ноги склеились. Деревяшкин потратил три часа, расскрёбывая ногтями кожу, слипшуюся намертво. В конце концов расскрёб, но дорогой ценой: на правой коленке и под левой образовались кровоточащие язвы. Пришлось идти к дежурной жабе, на сей раз за медицинской помощью. Та смазала его раны собственной слизью и перебинтовала. Слизь плохо пахла и пощипывала, но кровотечение остановила.
В этот момент опять заявилась зелёная. И сообщила, что у Буратины всё складывается ну просто прекрасно.
— Вас согласился вести сам Аркадий Рудольфович, — сказала она ему таким тоном, будто выписывала сто баллов за соцприспособленность.
Деревяшкин в восторг не пришёл — так как понял, что он тут застрял не на один день. Но всё же поинтересовался, кто такой Аркадий Рудольфович и куда он Буратину намерен вести.
— Аркадий Рудольфович — заслуженный коучер, — строго сказала зелёная. — Он поможет адаптироваться к нашим реалиям. Очень опытный специалист, настоящий мастер. Это вам невероятно повезло, что он сейчас оказался свободен… Если на профсессии всё пройдёт нормально, то я за вас спокойна.
Дальше она сообщила, что минут через десять у него начнётся профилактическая сессия, и что проведёт её специалист по этологии. Результаты будут иметь для Буратины большое значение, так что в его интересах отнестись к ней со всей серьёзностью.
Бамбук так и сделал — поскрёб ногтями подбородок (на котором опять проросли иголочки) и натянул на себя штанишки, чтобы не показывать специалисту пипку. Однако зелёной это почему-то не понравилось и она потребовала штаны снять. Деревяшкин подумал, что нравы тут странные. Но спорить не решился.
Специалист по этологии оказался пожилой оплывшей жабледроткой. Из её ноздрей торчали рожки огромного мозгового слизня, который, похоже, в жабледротке навеки поселился. Буратина понял, что общаться придётся именно с ним.
Жабледротка назвалась Лилией Львовной. Она уселась возле койки, удобно сложила жирненькие лапки. И капризно сказала, что ей не нравится, что Буратина сидит выше её. Тот решил не чиниться и устроился рядом на кортах. Это жабледротке понравилось, а слизень внутри неё даже окрасил рожки в розовое.
После этого Львовна произнесла вступительную речь. Из неё Буратина узнал, что этология — особая наука, которая изучает ЭТИХ{479}. На вопрос, кто же такие «эти», Лилия Львовна ответила, что ненаучный ответ на этот вопрос в Озере не благословляется, а научный требует солидной подготовки и всестороннего изучения. Что она сейчас и продемонстрирует.
После чего она прокашлялась — из-за чего рожки слизня недовольно посинели — и потребовала:
— Скажите мне сразу, честно и откровенно — вы ИЗ НИХ?
— А я почём знаю? — ответил Буратина вопросом на вопрос.
Ответ понравился: рожки слизня аж зарумянились.
— Это хорошо, что вы осознаёте свою некомпетентность, — заявила жабледротка. — Сейчас многие не знают, кто они такие на самом деле. Но мы вам поможем. Итак, вы не можете точно сказать, из НИХ вы или нет. Хорошо, второй вопрос: как вы к НИМ относитесь?
— К кому? — деревяшкин попытался достичь хоть какой-то ясности.
— К НИМ, — терпеливо повторила жабледротка.
— Да я ж в душе не е… не знаю, кто такие ОНИ, — пожал плечами Буратина.
— На данном этапе этого от вас и не требуется. Вы скажите именно о своём отношении! Вот я говорю — ОНИ РЯДОМ. Что вы чувствуете? Страх? Ненависть? Отвращение? Гнев? Уныние? Принятие факта?
— Ничего не чувствую, — совершенно честно сказал бамбук. — Я, наверное, к НИМ не отношусь, — предположил он.
Жабледторка погладила лапкой пузико.
— Или наоборот — относитесь, поэтому и не чувствуете. То есть вы — из ЭТИХ САМЫХ, не так ли?
— Яюшки! — закричал Буратина. — Доширак я! Обычный доширак. Не видно, что ли? Чего пристали?
— Дошираки тоже могут быть ЭТИМИ, — строго заметила жабледротка. — Которые ж-ж-ж-ж-ж… ну вы же понимаете?
— Мухи, что ли? — спросил Буратина.
— Ж-жы, — подсказала зелёная хрень. — Ж-ж-ж-жы.
— Не понимаю совсем… — вздохнул деревяшкин.
— То есть прямая интроспекция вам недоступна. Но этологические методы позволяют заглянуть в самую суть жжж-вопроса. Который, в свою очередь, подразделяется на семь разрезов. Начнём, пожалуй, с бытийного разреза. Являетесь ли вы, по вашим представлениям, сущностью, существующей без необходимости?
— Чччего? — Буратина вытаращил глаза.
— Это онтологическое определение ЕГО САМОГО, — несколько туманно объяснила Лилия Львовна. — Вижу, оно вам недоступно. Тогда возьмём разрез космологический. Вы — то ничто, которое ничтожит? Попробуйте ответить честно и объективно…
— Ничего я не чтожил! — возмутился бамбук.
— Аркадий Рудольфович прибыл, — сообщила зелёная — которая, оказывается, куда-то уходила.
— Очень хорошо. Он как работать будет? По инструкции или в своей манере? — уточнила жабледротка.
— Аркадий Рудольфович сегодня собирается тряхнуть стариной, — улыбнулась зелёная. — Так что вы уж постарайтесь.
— Для Аркадия Рудольфовича я приложу все возможные усилия, — томно протянула Лилия Львовна. После чего обернулась к Буратине и продолжила:
— Перейдём к следующему вопросу, а именно к этическому. Скажите, милейший — а не предпочитаете ли вы в любой непонятной ситуации, прикрываясь законом, уклоняться от исполнения долга?
Буратина понял только первую половину фразы, и то неверно.
— Я не прикрывался! — заявил он.
— То есть уклоняетесь от исполнения долга в открытую, — решила Лилия Львовна. — Ну-ну. Кстати, ИМ тоже свойственно бравировать своими преступлениями. Что подводит нас к вопросу моральному. Вы виновны?
На этот раз Буратина решил быть кратким.
— Не-а, — сказал он со всей возможной убедительностью.
— Не что? — тут же вцепилась жабледротка. — Вы хотите сказать, что ни в чём не виноваты? Такое бывает?
— Яюшки! Ну чего вам надо?! — не выдержал бамбук. — Что я вам сделал?
— Важно не то, что вы сделали, — не моргнув глазом, заявила жабледротка, — а то, чем вы являетесь. То есть — являетесь ли вы одним из ЭТИХ. Или, проще, ЭТИМ. В конечном итоге, ВСЕ ОНИ являются ЭТИМ.