В качестве жеста доброй воли сообщу тебе кое-какую небесполезную информацию. База лишилась управления в результате теракта — вероятно, румынского{513}. Это привело к экстренной герметизации подземных этажей. Она была настолько успешной, что шредеры не проникли внутрь. От Прожарки их, скорее всего, спасла толща земли и встроенная защита. Так что есть все основания считать, что техника и управляющие компьютеры уцелели. Лично я не сомневаюсь в этом — а я редко ошибаюсь в подобных вопросах.
О, разумеется, древнее оружие кое-где ещё сохранилось. Братство (надеюсь, мне не нужно объяснять, о чём идёт речь?) потратило почти столетие на то, чтобы прибрать к рукам или уничтожить это опасное старьё. Тем не менее, в распоряжении той же Директории находится слишком много подобных вещей (хотя эту проблему мы решим в самом ближайшем будущем). Как бы то ни было, наша база уникальна по своему совокупному потенциалу. Судя по документам, имеющимся в моём распоряжении, её возможности огромны. Вся Европа, север Африки и запад Азии — вот ареал действия находящихся на базе вооружений. Если бы ты им овладела, ты могла бы устраивать чудовищные избиения, залить города и селения адским огнём, выжечь смертоносным излучением, отравить, заразить, извести на этих территориях всё живое — или сделать жизнь на них хуже смерти. Ты смогла бы, наконец, наказать всех — и никто не укрылся бы от твоей ненависти, никто не избежал бы мучений и казней, которые ты обрушила бы на них! И как же ты мечтаешь об этом, моё золотце!
Увы и ах! Близок локоток, да не укусишь. Ты не можешь проникнуть ниже определённого уровня. А если бы и смогла — тебя бы ждал очень неприятный сюрприз. Потому что ты никоим образом не смогла бы добраться до пульта управления. Без которого всё это оружие — всего лишь груда металла и пластика.
А кто может? Не кто иной, как я. У меня есть коды доступа, которые позволят мне разгерметизировать базу и установить полный контроль над ней. Я говорю — позволят мне, моя детка. Мне, а не тебе — как ты, возможно, подумала.
Почему? Мой принцип: всё, что стоит контролировать, должно находиться под моим контролем. Тем более, я не могу доверить такую власть тебе. Ты слишком лакома до мучительств, слишком любишь пытать и убивать. Не то чтобы я тебя не понимал, золотце! Но ты ещё так неопытна! Даже наслаждаться нужно с холодной головой. Всё, чего ты сейчас так вожделеешь — это, в общем-то, пустяки, что-то вроде примитивного забоя по сравнению с продуманной, изысканной маналулой. Поверь, этот мир заслуживает гораздо, гораздо большего, чем те жалкие страдания, которые ты можешь причинить ему бомбами, ракетами и тому подобными средствами. Признаться, они хороши только для запугивания. Это как с существом, которого ведут в подвал под угрозой меча — а там, в подвале, его ждёт то, по сравнению с чем смерть от меча была бы благодеянием. Ты испортишь материал, из которого можно выжать бесконечно больше, чем ты сейчас можешь себе вообразить. Нет, нет, тебе нельзя даже садиться за пульт.
Сейчас ты, наверное, злишься, читая эти строчки. Могу представить твой смешной гнев, твои надутые губки. Ах, эти смешные чувства! И главное — они совершенно неуместны. Ибо я предложу тебе нечто большее, моё солнышко. Ты даже не представляешь себе, насколько большее.
Но сначала завершим предыдущую тему. Если бы я считал, что ты и в самом деле можешь овладеть пультом, я никогда не предоставил бы тебе такой возможности. Но я знал, что у тебя это не получится. Ты и твой пёс сыграли роль отмычки. Эта роль отыграна. И если бы дело было только в этом, я пришёл бы во главе небольшого отряда нахнахов и отдал бы им вас обоих. Это было бы самым естественным решением, не так ли? И тем не менее — я тебе пишу. Почему, спросишь ты? Потому, что мне нужна не только эта база. Мне нужна ты, Мальвина. Да, ты мне нужна — а я нужен тебе. Ибо только я могу дать тебе то, чего тебе так хочется.
Буду с тобой настолько откровенен, насколько это вообще возможно в письме. Скажу так: сейчас я стою в шаге от мировой власти. Не какой-то малой, ограниченной, условной власти, нет — я говорю власти подлинной, безусловной и всеобщей. Я долго шёл к этому — и, наконец, пришёл.
Так вот: я не собираюсь почивать на лаврах и охранять старые порядки. О нет! Я совершу окончательное, финальное преобразование этого мира. Он должен стать тем, чем ему и надлежит быть, и получить всё, что заслужил. И ты можешь принять участие в задуманной мной реконструкции. Подробности я тебе сообщу позже, пока что скажу лишь одно: если ты присоединишься ко мне, то сможешь удовлетворить свою страсть сполна. Carpe diem{514}, мой синекудрый ангелочек!
Разумеется, от тебя тоже потребуется кое-что. А именно — понятливость, расторопность, умение и желание угодить и готовность к услугам. Обладаешь ли ты этими качествами, я проверю лично. То есть — нанесу тебе визит.
Что касается времени: в ближайшие дни я занят и освобожусь где-то через пять или шесть дней. Можешь прислать мне с этим бэтменом свои предложения по времени и месту. Если их не будет, время назначу я сам — то есть приду, когда пожелаю. Однако в этом случае моё мнение о твоих интеллектуальных и моральных качествах изменится не в лучшую сторону.
Я буду один и без оружия. Можешь оставить при себе пса, это меня мало заботит.
Искренне твой
Полковник Барсуков
PS. Надеюсь, нет нужды напоминать тебе о личной гигиене? В отличие от тебя, у меня острое обоняние, а естественный запах твоей основы мне скорее неприятен. В общем, всё должно быть чистым! Пусть твой пёс хорошенько проверит это перед моим визитом. Иначе я рассержусь не только на тебя, но и на него.
Б.
Действие семьдесят четвёртое и последнее. Эпилог, или Добрая дорога
Утята — живые и правдоподобные ребята.
А теперь — лети, мой суженый! Но только не потеряй то, что так дорого нам обоим! — воскликнула она, сладко трепеща жужжальцами.
18 января 313 года о. Х.
Озеро Гарда.
День — вечер.
Сurrent mood: good / нормалёк
Сurrent music: Валерий Зубков — Добрая дорога
Подготовлен и экипирован к полёту Буратина был по полной. Как ему и не мечталось.
Во-первых, его накормили. Буратина нашамался до такого состояния, что глаза б его не смотрели ни на какую пищу. Единственное, чего ему не хватало для полного збс — так это спиртного. Все его намёки на эту тему были проигнорированы.
Во-вторых, ему собрали в дорогу мешок комбикорма.
В-третьих, Тортилла расщедрилась — и разрешила ему взять с собой стимулирующих пиявок. Буратина, по простоте душевной, выгреб всех, что были в дежурке. А на вопрос Тортиллы, зачем ему так много, ответил в том духе, что много не мало, да и вообще — мало ли что. Старая рептилия покачала головой, но возражать не стала.
И наконец, Буратина получил десять соверенов. Которые ему выдал зелёный воин, сказав, чтобы он был в расходах умерен.
Деревяшкин, по простоте своей, спросил у черепахи, нельзя ли ему подкинуть ещё пару монеток. Тортилла на это ответила, что для всякого существа есть генетически определённое количество золота, которым он может владеть без дурных последствий для себя. И что, по её мнению, у Буратины на лбу написано, что больше десяти монет ему давать категорически нельзя, иначе ему же хуже будет. Буратина обиделся и сказал, что у него были сотни соверенов, вот только они все высыпались у него из карманов и растворились в воде. Тут ему пришло в голову, что, может быть, не все они были ненастоящие, и что часть золота до сих пор валяется на дне озера. Каковой мыслью и поделился с черепахой.
Черепаха засмеялась. Сперва Буратина принял это на свой счёт, но когда смех перешёл в громовой хохот, то он понял, что у Всенародно Избранной наступил отходняк. Тортилла смеялась так, что чуть не перевернулась на спину. После чего заявила Буратине, что она вотпрямща поползает по дну и что-нибудь поищет.
Ползала она по нему весь день до вечера, а вынырнула в своём обычном — то есть маловменяемом — состоянии.
— Деньги твои, Буратина, украли кот и лиса, кот и лиса, — бормотала она. — Эти кот и лиса — не просто кот и лиса, они ж-жы-жы, я их ненавиж-ж-жу… Они пришли на озеро, пришли пить мою воду, мерзкие, мерзкие, они напустили в озеро липкую слюнь… Слюнь… Тянется, тянется, кислое гадкое кхх-кххх жы жы… Они хвастают, как они обманули тебя, Буратина, как украли твои деньги… А потом они подерутся, подерутся из-за денег твоих, Буратина… Ж-ж-ж всегда дерутся из-за денег… Гадкие, слюнявые жжж… кхххппп… — тут черепаху одолели судороги и она снова ушла под воду, пуская крупные пузыри.
Буратину этот разговор смутил. Вообще-то он помнил, что у лисы в животе есть тайник, а там столько золота, сколько не было даже у папы Карло. Вряд ли она позарилась бы на его монеты. Понимал он и то, что черепаха не в себе. Но всё-таки какая-то гадкая мыслишка у него в голове зародилась. Монеты с Поля Чудес оказались ненастоящими — а если у лисы они тоже были ненастоящие? В самом деле, откуда она могла достать столько золота? Да и кот вёл себя как-то подозрительно… В общем, бамбук решил при случае рассказать об этом Карабасу. К которому он, собственно, и направлялся. После чего намеревался вернуться к папе Карло, рассказать о своих приключениях, получить заслуженных пиздюлей, и пойти, наконец, учиться.
Во всяком случае, именно это порекомендовали ему утята, с которыми он разговорился, пока черепаха ползала по дну.
С утятами Буратина познакомился наутро, когда проспался и вылез из дежурки. И увидел на пирсе троих — мышку в перьях, небольшого кудрявого ёжика и какую-то птицу, покрытую мелкой рыбьей чешуёй. Все они представились как утята. На наивный вопрос, кто же из них утка, они ответили, что утятами они являются в галактической реальности, а не здесь. Этого бамбук не понял. Но во всём остальном они показались ему существами симпатичными и безобидными, к тому же очень вежливыми: даже к Буратине они обращались на «вы». Хотя и разговаривали чудно