Первые два были ей хорошо знакомы. Это были те самые кастрюли с кроликом и цыплем. Кто их сюда притащил и зачем, Алиса не знала. Но, очевидно, без злодейского таракана-мучителя тут не обошлось. Сами автоклавы были в порядке, а вот существа в них давно не получали питательной смеси, отощали и заросли клетчаткой. Что творилось в их мозгах, лучше было даже и не думать.
Третий автоклав оказался биореактором-дебилдером для разборки тел на клеточные препараты. Он был в полном порядке, заряжен химикатами и готов к работе.
Вернувшись, лиса сказала Карабасу, что кролика и цыпля давно пора извлекать наружу и что она может этим заняться хоть сейчас. Карабас на это сказал, что по договорённости с владельцем автоклавов они будут переданы покупателям, причём важно, чтобы обрабатываемые существа продолжали находиться в автоклавах. После чего предложил Алисе присмотреть за ними пару дней. Потом, подумав, добавил — «заодно и за ребятами присмотришь». И в простых выражениях объяснил, что именно он имеет в виду.
Лисе очень не хотелось заниматься шпионством и стукачеством — а назвать по-другому предложение раввина честная Алиса не могла при всём желании. Но деваться было некуда. Да ей и не хотелось никуда деваться. Хотелось хоть немного пожить, ни от кого не бегая и ничего не опасаясь. Поэтому она, скрепя сердце согласилась — искренне надеясь, что всё как-нибудь обойдётся.
В общем, пока всё как-то и обходилось. Правда, Базилио целыми днями где-то пропадал, а на лисьи расспросы бурчал что-то вроде «да так, дела всякие». Это было жаль. Зато в обществе тораборцев ей было легко и приятно. Арлекин, правда, несколько раздражал своей ориентацией и соответствующими разговорами. Но в остальном он был здравосмыслен и прост как правда. Пьеро всё больше мрачился, туманился: то под айсом, то страдая Мальвиною. Зато он всегда был готов помочь с уколами и другими медицинскими процедурами — причём всё делал настолько умело и деликатно, что лиса практически не смущалась. И даже Напси, вредный и выебонистый, au fond был добрым малым. В общем, Алисе мечталось, чтобы «пара дней» затянулась на подольше. Если бы не слово, данное Карабасу, и не ещё одно обстоятельство…
— Мммммммм! Хрпррр! Бууууу! — донеслось из балагана на краю площадки.
— Может, всё-таки не будем его мучить? — в который раз предложила лиса. — Вы же видите, у него дефолт мозга.
— Оклемается, — упрямо сказал Арлекин.
В балагане висел — на вбитом в стену крюке — Буратина. Крюк пробивал складку на шее сзади — так что деревяшкин держался на нём, свесив голову на грудь и хрипя от стеснённости дыхания. Увы, это было единственное положение, в котором бамбук не буянил. Лежачий, он корчился и грыз доски, при попытке усадить его на попу — падал, после чего см. выше. Зато на стене он висел ровно, не дёргался, вот только орал время от времени.
Что с ним стряслось, никто так и не понял. Карабас, после представления лично осмотревший бедолагу, сказал коротко — «мозги заклинило», и пристроил на стену со словами «может, очухается». Но покамест бамбук на поправку не шёл. Лиса надеялась, что и не пойдёт.
Ну конечно, она его узнала. И, конечно же, по носу. Этот проклятый нос частенько являлся ей в ночных кошмарах, вместе с жутким чувством, что она не может его из себя вытащить. При этом Алиса сразу же начала бояться, что, придя в себя, бамбук её тоже вспомнит. Умом-то она понимала, что вероятность этого крайне мала: деревяшкин тогда был пьян в дрова. Но даже ничтожная вероятность, что этот позорный эпизод станет известен коту, приводила её в ужас. Ей казалось, что лучше отгрызть себе руку, только чтобы Базилио никогда-никогда не узнал, как она — по принуждению, но всё-таки — пыталась совокупиться с наебенившейся деревяшкой, а потом металась с отломанным отростком в самом интимном месте. Да и само присутствие рядом с ней свидетеля и причины её позора очень нервировало. Она бы втихую умертвила Буратину, но опасалась Карабаса, который мог что-нибудь заподозрить, прочесть её мысли и выгнать с позором.
Тем временем к кострищу подгрёб Пьеро. Вид у него был загадочный и неотмирный.
— Я сделал важное открытие в области фундаментальной онтологии, — сказал он, присаживаясь на какой-то битый волнами плавник. — Я познал природу реальности. Она выщщекруклюмиста.
— Чё? — без особого интереса спросил Арлекин, снимая с вертела сосиску.
— Природа реальности, идиот. Она выщ — ще — крук — лю — ми — ста! — по слогам повторил Пьеро, нажимая на «ю».
— А выще… это самое — она какова? — подал голос Напси.
— А вот она — реальна! — победно заявил Пьеро. — Это и есть разгадка всего! Реальность выщщекруклюмиста, а выщщекруклюмистость реальна! Что кольцеобразно доказует!
— Нет такого слова — доказует. Надо говорить — доказывает, — заявил пёсик.
— Кто тебе айс дал? — задал более толковый вопрос Арлекин.
— Со вчера остался, — признался Пьеро. — Как тебе, кстати, вчерашнее? Збс?
— Збс, — признал Арлекин. — Жаль, тебя не было, — сказал он лисе.
Алиса только развела руками. С её-то половыми проблемами присутствовать на представлениях театра было противопоказано категорически. Так что вчерашний вечер она провела в городе, в обществе Базилио.
Баз повёл себя галантно, но эксцентрично. Вообще-то он старался в городе лишний раз не появляться, особенно в центре, чтобы не нарваться на полицаев. Но тут он вдруг осмелел и затащил Алису в дорогущий ресторан «Пятьдесят оттенков серого» на бульваре Сен-Санс — то есть в самом центре и чуть ли не напротив полицейского участка. Ресторан, правда, был и в самом деле крутой. Рассчитанный на лисьих и кошачьих, он специализировался на мышатине и крысятине. Лиса охотно удовлетворилась бы стейком из основного меню. Но кот раздухарился и заказал официантку, миленькую мышку-трёхлетку. Заказ влетел в заоблачную сумму. Однако платить не пришлось. Баз, посмотрев сквозь стенку в микроволновом диапазоне, засёк, что мышку не забили, а тихонько увели на задний двор, мясо же достали из холодильника. Кот устроил скандал, дошёл до владельца заведения — пожилого почтенного крысака — и сжёг ему усы. Перепуганный ресторатор всё свалил на администраторшу, чью вырезку через полчаса подали гостям под фирменным соусом{15}, в качестве извинения. Администраторша оказалась весьма аппетитной дамой, так что лиса объелась и потом всю ночь промаялась животом. Впрочем, на фоне утренней боли в тазобедренных суставах — бешеные вектора опять что-то поналомали и понаворотили — это были мелочи жизни.
— Не, ну а чо, вчера правда круто было. Мы всех порвали, — заявил Напси таким тоном, будто всё это он совершил лично сам, а остальные так, присутствовали.
— Писториус хорошо поёт, — вспомнил Пьеро. — У неё есть талант.
— Няш у неё самый обычный, а не талант, — не согласился Напси. Он был слегка обижен на рыжую, от которой никак не мог допроситься даже паршивого минетика, не говоря о чём-то большем. Впрочем, тут он был не одинок: Ева отказывала всем — вежливо, но недвусмысленно. Увы, поняша считала себя принадлежащей Карабасу — душой и телом.
— Да похуй, как это называется, — поморщился Арлекин. — Няш, хуяш… Главное результат.
— Результат командный, — упёрся пёсик. — Мы все вносим вклад.
— Ага, особенно ты, — ухмыльнулся Арлекин.
— Я что, плохо конферанс веду? — пёсик сердито взрыкнул, как бы напоминая, что он всё-таки пёс, хищник, а не хуйня беззубая.
— Нормально ты ведёшь, — пожал плечами Арле. — Просто шоу держится на Еве и Пьеро. В основном на Пьеро.
— Не, ну зачем же так? — упёрся Напси. — Вот смотри. Без тебя Пьеро смог бы выступать? Нет. Потому что ты единственный, кто его поле выдерживает. Верно я говорю?
— Типа того, — согласился Арлекин.
— Ну вот. Дальше: без Карабаса мы бы где были?
— Где-где… Без Карабаса вообще ничего бы не было, — признал Арлекин.
— Ага, видишь? Ну и так далее. Все участвуют. Колбаску передай, пожалуйста.
Арлекин открыл было рот, чтобы сказать, что он думает об этом «и так далее», но вместо этого просто протянул пёсику кончик прута с благоухающей сарделиной. Тот занюхнул её обоими рыльцами, сладострастно заскулили и, сорвав с прута лакомство, смачно уел его, брызгая во все стороны соком и слюнями.
Дела у карабасовой труппы и впрямь шли превосходно. Да чего уж там — зыкенски.
На второе представление публики привалило втрое больше прежнего, в основном пожилых домохозяек, а также томных молодых существ условно-мужского пола. Билеты разлетелись мгновенно, хотя Карабас поднял цену до пятидесяти сольдо, а потом вздул до соверена. И всё равно не угадал: самые последние билетики уходили с рук за двадцать золотых, а то и выше. Что касается самого представления, оно прошло на ура, за исключением мелкого эпизода — во время исполнения «Маленькой лошадки» пожилая слониха от восторга обкакалась на землеройку. Та, впрочем, выбралась из-под глыб самостоятельно и отнеслась к происшествию с юмором. Чтобы сгладить впечатление, Писториус исполнила «Wild Horses{16}», а потом набралась смелости и задвинула «Ночную Кобылу{17}». Мрачная песня пробрала зрителей аж до печёнок, так что выступление Пьеро легло на подготовленную, благодатно взрыхлённую почву.
Результаты не заставили себя ждать. После выступления к Еве подвалил койот-импрессарио из «Мулен Руж» и предложили полугодовой ангажемент. Писториус сразу соглашаться не стала, взяв время на подумать. И не прогадала: следующее предложение было от престижнейшего Олимпия-холла… Что касается Пьеро, то к нему повалили представители всяких закрытых клубов. Их взял на себя Карабас, который отшил всех, кроме одного — странного малоформатного существа, напоминающего смесь долгоносика с гладиолусом. Держалось существо, однако ж, чрезвычайно уверенно и хозяевато, а на вопрос «кто таков» отвечало — «я просто старый театрал… ах, это всё так неважно». Тем не менее, Карабасом он был принят, удостоен десятиминутной беседы, после чего старый театрал забрал с собой Пьеро и куда-то увёз. Маленький шахид вернулся только под утро — тихий, задумчивый. Уклонившись от расспросов, он пошёл к берегу моря. Там он и встретил снежный рассвет, размышляя и сочинительствуя, пока голод не вернул его в общество.