— Думай-думай, голова, — ухмыльнулся Карабас, следящий за ходом волчьей мысли. — Ладно, помогу. Заяц застрахован, это раз. А теперь два: тот, кто его угнал, преодолел противоугонный рефлекс. Если это станет известно, продажи байка очень сильно просядут. Так что фирма примет меры. Если зайца найдут — его обменяют на последнюю модель. А если не найдут — подарят эту последнюю модель. С новой обвеской и прочими делами. Так что заяц им по барабану. Второй вариант даже выгоднее. Сечёшь?
Тамбовский вспомнил клюв Костоева-старшего и подумал, что одним байком фирма не отделается: такой если во что вцепится, то уже не выпустит. И в очередной раз осознал, что богатенькие очень даже неглупы.
— Так что, — подвёл итоги раввин, — подпрягай собак. Специалиста вашего я до участка сам доведу. Завтра встретимся. Пошёл!
Волк торопливо кивнул, потом сказал «есть» и отправился в участок. Карабасу его скорость перемещения показалась недостаточной, и он уронил волка на четвереньки. Тот затравленно оглянулся, всё понял и побежал, по ходу теряя всякое достоинство.
Раввин проводил его задумчивым взглядом. Он не сомневался, что волчара и дальше будет у него на побегушках. Тамбовский был достаточно впечатлён и напуган, чтобы и дальше работать на Карабаса.
К сожалению, прочие проблемы от этого никуда не девались.
Во-первых, куда-то пропал старик Карло Коллоди. Карабасу очень, очень хотелось вызвать его на разговор. У него было, о чём с ним поговорить. Нет, даже не так: разговор был абсолютно необходим. Увы, сверчок сообщил пренеприятнейшее известие: доктор Коллоди, до недавних пор работавший оператором клеточного секвенсора Sherman/KA-5003, после какой-то мутной истории вдруг бесследно исчез. По недостоверной и непроверенной — по словам самого же сверчка — информации, он был переброшен на некий секретный проект личным решением директора Института. По ещё менее проверенным и совсем уж недостоверным слухам, к проекту имел отношение лично губернатор Директории, почтеннейший Наполеон Морган Гейтс Пендельшванц. Так или иначе, заради этого проекта доктор даже перепрошился. После этого в Институте он стал появляться значительно реже, а в самом конце ноября и вовсе исчез. Все попытки инсекта выведать что-нибудь конкретное успехом не увенчались.
Пропал и Базилио. По имеющимся сведениям, он был пленён рыбонами — как и лиса Алиса. Вероятнее всего, оба погибли. Бар Раббас в этом сомневался: кота он знал давно и был высокого мнения о его живучести. Но что-то подсказывало ему, что кот в любом случае не будет торопиться с возвращением в его, Карабаса, распоряжение. Причина тому была mania dell' amore, то бишь ебанутость на почве любовной страсти. Очень некстати случившаяся и совершенно безнадёжная. Правда, кот дал клятву не бегать за Алисой. Но если обстоятельства сведут их вместе, а он, Карабас, будет далеко — вряд ли Базилио избежит соблазна побыть с любимой ещё немного. А потом ещё немного и ещё чуть-чуть.
Etiam, Арлекин. Карабас видел маленького педрилку насквозь, и никаких иллюзий на его счёт не питал. Однако полагал, что Арлекин просто зассыт его кинуть. Покамест это работало. Но Арлекин всё больше погружался в местный разврат. Раввин знал, — ибо наблюдал телепатически — что вотпрямща, пока он тут занимается следственными действиями, Арлекин совсем неподалёку развлекается в подогретом бассейне с огромным дюгонем. Дюгонь стремительно овладевал; Арлекин, соответственно, пёрся, при том ещё и потрахивая махонького, белопузенького стеллерова телёночка{122}. Грязно, вульгарно, негигиенично! — но маленькому педрилке такая жизнь была по нраву. Более того: раввин разглядел в нём зреющую решимость остаться в Директории навсегда, чтобы и дальше вдоволь тешить сраку противоестественным способом. От дезертирства его удерживал только страх перед Карабасом.
Напсибыпытретень выпросил денег на отращивание уха. В ИТИ ему вроде как обещали сделать и глаза, но пока что это было вилами по воде писано.
Ева Писториус… Карабасу и похорошело, и поплохело сразу. Мысли о ласковой поняше грели сердце, но ломили яйца. Прошлой ночью Карабас убедился, что маленькая лошадка по-прежнему ему верна, любит и ждёт. Но все планы на любовь были сорваны сукиным сыном Пьеро.
Пьеро! Карабас заскрежетал зубами. И опять всё та же растреклятая страсть! Раввин, разумеется, помнил, что поэт безнадёжно влюблён в холодную и жестокую Мальвину. Но он всегда считал, что любовь Пьеро — чувство сугубо страдательное. То, что маленький шахид окажется способен на такой взбрык, было для него очень неприятной неожиданностью.
Тем или иным способом, но Пьеро надо изловить, думал Карабас. Допустить, чтобы он добрался до Мальвины и Артемона, было бы каким-то позором…
— Итак, вся твоя команда разбежалась кто куда, — насмешливо резюмировал хомосапый. — Не кажется ли тебе, что ты хороший психократ, но плохой психолог?
Карабас вытаращился на собеседника, взявшегося откуда невесть.
Во-первых, он не помнил, чтобы с кем-нибудь сейчас разговаривал, вслух или мысленно. Во-вторых, уж очень оригинальной была внешность его визави. Бессмысленный и тусклый свет выхватывал из темноты ярко-оранжевый стетсон, малиновый пиджак в крупную клетку, вислый нос и очки в мощной роговой оправе. Никого, решительно никого с такой внешностью Карабас не знал.
— Опять ты всё забыл, — с раздражением сказал собеседник. — Ладно, давай по новой. Я Неуловимый Джо. Да-да, тот самый. Мы с тобой уже полчаса болтаем. Отошёл по делам на минуточку — а тебя уже и лост накрыл.
— Здоровья и добра, — сказал Карабас. Кто такой Джо, он слышал. Но он не знал, как себя держать с этим странным существом. Для начала он решил слазить ему в голову. Он подозревал, что в этой голове может быть много чего интересного.
— Да, кстати, — сказал Джо, вынимая из футляра длинную сигару. — Не стоит лазить мне в голову. Я-то не против, но ты сильно огорчишься.
— Откуда ты это знаешь? — Карабас с запозданием заметил, что Джо с ним на «ты».
— Ты это только что делал, — сказал Джо. — С моего разрешения. Потом вырвал клок из бороды и сказал — «нихуяссе пиздец, дайте мне развидеть это». А сейчас всё забыл. Между прочим, мы убили на это минут десять. Не то чтобы мне было дорого время… но тут холодно.
Раввин не удержался и в голову Джо залез. Соответствующее воспоминание было свежим и нашлось сразу. Раввин увидел в голове Джо собственную физиономию — и она ему категорически не понравилась.
— Действительно, — пробормотал Карабас.
— Ну вот да, — сказал Неуловимый, крутя сигару в руках. — Ладно, давай помогу. Ты сейчас думаешь, зачем я здесь и по чьему заданию. Так вот, я не по заданию. Я по своей надобности. Ну, не то чтоб уж вот прямо своей, но где-то как-то… А теперь ты, наверное, думаешь, чего бы у меня попросить. Как ты уже понял, информатор из меня никакой. То есть у меня вагон информации, в том числе очень интересной для тебя. Но ты же всё забудешь.
— Мне холодно, — пожаловался кротик, о котором все забыли. — Я хочу пить. Хочу молочка. Молочко тёпленькое.
— А, вот, — сказал Джо. — Хочешь, я его отведу в участок? Он тут уже давно плачется.
— Спасидо, — машинально ответил Карабас, после чего посмотрел на собеседника с недоумением.
— Ты хочешь спросить, — снова проявил проницательность Неуловимый, — что это мне вдруг взбрело? Видишь ли какое дело. Намедни я сильно навредил одному человеку… то есть существу. Которое не сделало мне ничего плохого. У меня были на это серьёзные причины. Но такие вещи портят мне настроение. Поэтому после таких эпизодов я обычно делаю мелкую любезность кому-то, кто не сделал мне ничего хорошего… Во всяком случае, сегодня, — поправился он.
— И как, помогает? — заинтересовался раввин.
— По-разному, — дипломатично ответил Неуловимый. — Так что, если хочешь…
— Погоди-ка, — сказал Карабас. — Скажи, ты можешь проникнуть на немецкую базу?
— Был я там. Ничего интересного. До серьёзного оружия они не добрались. Думаю, и не доберутся. И не проси меня убивать Мальвину.
— Вообще-то я хотел попросить именно об этом, — признался Карабас.
— Понимаю. Ну, во-первых, это уже не мелкая любезность. А во-вторых, я человек старомодный. Я не убиваю женщин, с которыми спал. Издержки воспитания.
— Ты спал с Мальвиной? — удивился раввин.
— С нашим удовольствием, — серьёзно сказал Джо. — Только запашок от неё островатый, а так — очень даже пикантная особа. В голове, конечно, у неё большие тараканы. Ну очень большие. Каждый размером с французскую булку. Но это меня заботит мало.
— Ну тогда утешь кротика, — решил Карабас. — Хотя нет, — внезапно передумал он. — Вот что. Сам его отведу. У меня другая просьба. Ты можешь привести ко мне Еву Писториус?
— Это про которую ты мне часа полтора заливал?
— Когда? — не понял Карабас.
— Семнадцатого. Мы с тобой тогда виделись. Даже выпили немножко.
Бар Раббас потёр лоб. Семнадцатого он действительно провёл полдня в кабаке — ну, такое у него было настроение. И вернулся не очень пьяным.
— И что я про неё рассказывал? — заинтересовался он.
— Разное, — уклонился Джо от конкретики. — Ну и где она сейчас?
— На Пятницкой, дом тридцать один.
— Недалеко. Пожалуй, прогуляюсь.
— Ты можешь попасть внутрь? Так, чтобы мимо охраны и всё такое?
— Могу ли я? Гм, обижаешь. Я же не так просто Неуловимый.
— Ну да, конечно, неуловимый. Так вот, очень прошу. Разбуди её. Скажи ей… а, наплети что-нибудь.
— Сказать, что ты умираешь, можно?
— Да что угодно.
— Гм-гм… — Джо немного пожевал незажжённую сигару. — Хорошо, я ей что-нибудь навру. Всё равно она забудет… А всё-таки. Давно хотел спросить. Скажи мне, как мужчина мужчине… как человек человеку. Как ты можешь с ней это самое? Ну ладно обезьянки, они хотя бы похожи на людей. Ну ладно кошки или там рыси. Всё-таки они ходят на двух ногах и у них есть сиськи. С ними можно спать и не чувствовать себя вуглускром. Но твоя девушка — лошадь. У неё четыре ноги. Причём на каждой — копыто. Это тебе не мешает?