Розан Васильевич, неся перед собой глаз, поднялся сам лично. Пользуясь захваченным фонарём, он тщательно осмотрел дверь, площадку и всё вокруг.
— Боюсь, — сказал крокозитроп, — что это открывается только изнутри. Впрочем, может быть… — он наклонился, изучая пол.
— Яюшки! Там чего? — заорал Буратина — и, не дожидаясь ответа, взбежал по лесенке и попытался просунуться между котом и крокозитропом.
— Да пошёл ты… — пробормотал кот, отпихивая дурацкого бамбука.
Его заглушил скрежет: дверь открылась.
Вспыхнула лампочка. Свет показался очень ярким.
Они увидели небольшую кабинку, стены и потолок которого были покрыты зеркалами. Вдоль дальней стены шла узкая лавочка-скамеечка. Чуть поближе темнела горизонтальная панель с двумя кружками, левый светился.
— Раз приглашают… — сказал крокозитроп, и, не закончив фразу, вошёл внутрь. За ним последовали кот и Буратина. Последней поднялась Алиса — и тут же уткнулась в зеркало, рассматривая свою грудь.
Буратина с удобством расположился на лавочке. Причём в одиночестве: фигура крокозитопа не позволяла сесть на горизонтальную поверхность, лисе мешал хвост, а коту просто нравилось стоять{125}.
— И дальше что? — спросил Базилио.
— Полагаю, — подумав, сказал крокозитроп, — что это лифт.
— И? — переспросил кот, пытаясь перейти в другие диапазоны, чтобы хоть что-нибудь увидеть.
Лиса страдальчески поморщилась и облокотилась о зеркальную стенку, случайно задев правый кружок на панели.
Дверь со скрежетом закрылась. Кабинка дёрнулась и поехала.
— Эй, слы! — забеспокоился Буратина. — Мы это куда?
— Вниз, — констатировал крокозитроп.
— А зачем? — не отставал глупый деревяшкин.
Розан Васильевич не удостоил его ответом.
Наконец, кабинка перестала трястись, последний раз дёрнулась и встала. Дверь открылась через пару секунд.
Кот стоял ближе всех к выходу и поэтому увидел всё первым.
Колонна упиралась в небольшой остров — несколько десятков метров покатой, но довольно ровной поверхности. Вещество её видом своим напоминало то ли наливное яблоко, то ли застывший зеленоватый воск. За ним простиралась гладкая блестящая поверхность, над которой клубился светлый туман. Базилио сначала показалось, что это вода. Потом он решил, что это что-то вроде льда. Так или иначе, нужно было осмотреться.
Кот выпустил когти на ногах{126} и осторожно ступил на поверхность. Вещество оказалось мягким, скользким и слегка прогибалось под его весом.
Он дошёл до берега — и увидел, наконец, где находится.
Это было что-то вроде огромной чаши, края которой терялись во мраке. Чаша была заполнена блестящим сероватым веществом, поднимающимся и опадающим в медленных конвульсиях{127}. Сама поверхность была не из однородного материала, а под ней, видимые сквозь полупрозрачное вещество, виднелись расплывчатые светлые каналы и узлы, всё время изменявшие свою форму и объём. Казалось, под ногами лежит огромное, бесшумно дышащее животное без кожи.
Кот, затаив дыхание, смотрел на эту игру отражений, пока не услышал взволнованный голос крокозитропа:
— Никогда не думал, что увижу это.
— Это что? — спросил кот, не в силах оторвать взгляда от колыхающейся поверхности.
— Крокозитроп акча' шем' акча пешэт гав'вава, — тихо, благоговейно произнёс Розан Васильевич. — Крокозитроп брахаль гав'виали{128}.
— Не понял, — признался Базилио.
— Это мормолоновая чаша с биотозой, — тем же странным тоном сказал крокозитроп.
— А что такое биотоза? — решил добиться ясности Базилио.
— Сверхживое вещество, — пробормотал Розан Васильевич левой ротощелью.
Тихо подошла лиса.
— Й-извините, — заговорила она почему-то шёпотом, — а что это там? — она уверенно показала куда-то влево.
Базилио подошёл поближе к берегу. Вблизи было видно, что он как будто оплавлен: его берега выглядели, как край оплывшей свечи. Кот внезапно подумал, что тут очень, очень давно никого не было.
Он настроил зрение. Слева и в самом деле виднелось что-то белое, расплывчатое, почти утонувшее в сером веществе. Кот перешёл в инфракрасный свет и, наконец, разглядел торчащие из жидкости длинные, полутораметровые усы. Они слабо пошевеливались, свидетельствуя о том, что их обладатель жив. Базилио попытался заглянуть глубже. Комбинируя ультрафиолет с тепловым изображением, он сумел разглядеть под поверхностью биотозы что-то вроде гигантской мокрицы.
Впечатлениями он поделился с Алисой и крокозитропом. Лиса почесала нос и призналась, что ничего не понимает. Розан Васильевич, напротив, заинтересовался и задал несколько наводящих вопросов. Кот, как мог, на них ответил.
— Похоже, это трилобит, — сделал вывод крокозитроп. — Очень древнее существо.
— А что он там делает? — спросила лиса.
— Что-что! Живу я здесь! — внезапно загрохотало под сводами. — А вы кто такие? Что вам надо? Я вас не звал! Идите нахуй!
Кот стиснул челюсти. Хамства он не любил. Так что первым его побуждением было отстричь лазером торчащие усы. Он всё-таки сдержался, решив, что начинать с физического насилия в непонятной ситуации — не самая хорошая идея. Однако ответить следовало.
— А ты кто такой? — спросил он. — Мы тебе что плохого сделали? А не пойти ли бы тебе самому куда-нибудь? Например, в пизду?
В воздухе разнёсся длинный звук, напоминающий урчание в животе.
— В пизду никак, — высказался, наконец, трилобит. — Когда я родился, её ещё не изобрели. Так себе изобретение, кстати. А на вопросы, ладно уж, отвечу. Кто я? Мраморный ногоед{129}, ба' аним пешим аур' Аркона, между прочим. Что вы мне сделали? Много чего. Во-первых, истребили мой народ. Во-вторых, напустили мне в помещение дохуя кислорода. И, в-третьих, разбудили. Этого что, мало?
— Я вашему народу ничего не сделал, — искренне возмутился кот. — Я таких, как вы, вообще впервые вижу.
— Вы истребили нас. Вы, челюстные{130}, — злобно прошипел трилобит.
Тут вперёд выступил Розан Васильевич.
— Во-первых, — сказал он, — я не челюстной. Во-вторых, уничтожили вас не челюстные. Причём мы оба знаем, кто это сделал. Вы-с и убили-с. И утащили за собой ещё кучу видов. Не надо было устраивать всеокеанскую гражданскую войну.
— А как же аномалокариды? — заявило существо в биотозе. — Они наших, между прочим, жрали. Заживо.
— Их самих съели ракоскорпионы, — напомнил крокозитроп. — И вообще, они никому из нас не предки. А вот вы со своей жаберной чумой…
— Ну, не будем углубляться, — нехотя сказал трилобит. — Время было такое. Силур, потом сразу девон… сложное было время, неоднозначное. Но кислород! Свободный кислород!{131} Из-за таких, как вы, его сюда и накачали! У меня от него ноги чешутся! — он возмущённо задёргал усами.
— Насколько я понимаю, — сказал крокозитроп, — кислородную атмосферу в вашем помещении создали в человеческую эпоху. Видите ли, людям нужно дышать, а их лёгкие весьма несовершенны. Но людей больше нет — примерно по тем же причинам, что и трилобитов. Было бы весьма великодушно с вашей стороны простить им некоторые мелкие недостатки. Что касается нас, то во мне вообще нет человеческих генов, а в моих коллегах их самое умеренное количество.
— Все вы одним миром мазаны, — пробурчал трилобит. — Ну хорошо, к кислороду я в конце концов привык. Но будить-то меня было зачем? Мне, между прочим, море снилось. Родное. Силурийское.
В голосе существа прозвучала такая подлинная, прямо-таки онтологическая тоска, что даже рассерженный кот слегка остыл.
— Великодушно простите нас, — церемонно сказал крокозитоп. — Мы не имели подобного намерения.
— Точно не имели? А если найду? — засомневался трилобит.
— За себя и своих спутников ручаюсь, — твёрдо сказал Розан Васильевич.
— Пххх… Ну хоть какие-то понятия у вас есть, — признало существо, скрестив усы. — А то сразу в пизду, в пизду…
Кот уж было открыл рот, чтобы напомнить, кто тут первый начал наезжать. Но в последний момент всё-таки удержался.
— Простите моё любопытство, почтеннейший, — осторожно сказал крокозитроп. — А сколько вам лет?
— Не помню точно, — ответило существо. — Где-то четыреста тридцать миллионов плюс-минус туда-сюда.
— Вы прекрасно сохранились, Древний, — Розан Васильевич почтительно поклонился.
— В том-то и дело, что сохранился, — пробурчал трилобит. — Давайте сразу обговорим этот момент. За четыреста миллионов лет можно было бы неплохо эволюционировать. Мудрость, знания, вот это вот всё. Но, к сожалению, не мой случай. Личностные параметры в моей глобальной переменной жёстко фиксированы. Я не меняюсь. Каким я был, таким я и остался. Мой психологический возраст, по вашим меркам — около шестидесяти. Так что никакой я не Древний. Так… долгоживущий. Всё, что мне позволено — быть адекватным эпохе. Языки знать, культурку там всякую. Иначе я не мог бы работать.
— Работать? — удивился кот.
— А вы думали, я тут прохлаждаюсь? Ну, разве что иногда, — признал трилобит. — Последние пятьдесят лет я вообще не просыпался. И меня это очень устраивало. Но сейчас работа сама пришла. В вашем лице, между прочим. Зачем-то вы тентурепонадобились… Так что сейчас придётся заняться вашими проблемами. Сейчас посмотрю шлейфы реализаций… — трилобит замолчал, а усы его стали медленно погружаться.
— Вы что-нибудь понимаете? — шёпотом спросил кот крокозитропа.
— Ну, как сказать, — ответил тот. — В общем, этот тип, с которым мы разговариваем — га' ан' ув' га' вавва. Местный заведующий. Лучше с ним не ссориться.