Пошли и Кузьма с Маркелом. Но придя к себе, играть в зернь уже не стали, а постелились и легли. Кузьма начал рассказывать о том, как они в прошлом году брали Берёзов, тогда ещё Сумт-Вош, и сколько тогда народу полегло, и как Волынский лез на стену, как ругался…
И заснул, вначале тихо, а потом с громким прихрапыванием. А Маркел лежал, вспоминал прошедший день и думал, что вот и опять он ничего для своего дела не сделал, вернётся с пустыми руками – князь Семён оторвёт ему голову. Но не по-настоящему, конечно, слава богу, так что было бы очень хорошо вернуться хоть с пустыми, но всё же целыми руками, потому что тут же понятно, вогулы не уймутся, пока не возьмут Берёзов, а у нас нет должной силы его отстоять, так что нас может спасти только чудо. С этой мыслью он перекрестился, трижды прочёл «Отче наш», закрыл глаза и мало-помалу заснул.
Глава 31
Назавтра утром всё началось сначала: вогулы выходили из леса и стреляли горючими стрелами, а наши им отвечали из пищалей и из пушки. Но стрельбы было немного, потому что день тогда выдался ненастный, переменчивый – то поднимался ветер и дула пурга, то наступало затишье, и тогда мы и они стреляли, но без особой удачи.
Когда Маркел с Кузьмой вышли из воеводских палат, было уже совсем светло. Маркел осмотрелся и подумал, что опять ему, как идолу, надо будет весь день торчать посреди крепостного двора…
Но тут Кузьма вдруг протянул ему свою пищаль и сказал, что пусть Маркел идёт вместо него, потому что воевода так велел. Маркел пожал плечами, взял пищаль и пошёл дальше. А Кузьма по-прежнему стоял посреди двора. Маркел поднялся прямо на надвратную башню, остановился неподалёку от Волынского, – а тот опять был в шлеме и в кольчуге, – зарядил пищаль и начал смотреть в поле, на вогулов. А иногда, вместе со всеми, и постреливал. И также иногда, но это уже только один, Маркел оборачивался во двор и смотрел на Кузьму, который по-прежнему стоял неподалёку от воеводского крыльца и поглядывал то по сторонам, то в небо. Чего это он там, в небе, высматривает, настороженно думал Маркел, неспроста это, ох, неспроста!
И Маркел не ошибся. Вначале из-за леса налетела стая воронья и начала кружить, но не над полем, где там-сям лежали убитые, а прямо над крепостным двором. Никто, конечно, не обращал на них никакого внимания, потому что вороньё в такое время – дело самое обычное, вороньё всегда чует поживу… А вот Кузьма, тот нет, тот не сводил с них глаз, и так и вертел головой, а потом даже снял шапку, чтобы не мешала. А вороньё ещё немного покружило, а после полетело опять к лесу, прочь. Один только здоровенный ворон продолжал кружить, теперь уже прямо над Кузьмой…
А потом вдруг сделал полукруг и снизился, подлетел к крыше, там забился куда-то под стреху – и как пропал! Кузьма сразу надел шапку, подбежал к крыльцу, вбежал в хоромы и тоже пропал. Э, только и подумал Маркел, вот оно что! И только он хотел было отставить пищаль, как сперва скомандовали целиться, и он прицелился. Потом, тоже по команде, он стрелял. Потом надо было ждать, когда рассеется дым. И вот уже только после этого Маркел смог обернуться и увидел, что Кузьма бежит к ним по двору и держит в руке что-то блестящее.
Потом, когда Кузьма поднялся на башню, Маркел мельком увидел, что Кузьма держит в руке косичку – золочёную. И держит украдкой! Волынский сразу выхватил её и спрятал у себя, и быстро осмотрелся. Никто, кроме Маркела, этого не видел. А Маркел, хоть и видел, молчал. Волынский, будто бы ничего не случилось, уже опять приказал заряжать. Маркел, как и все, сыпнул порох на полку, приступил, повернулся к полю и подумал, что золочёная косичка – это ответ на воеводскую нитку золочёного шитья. И тогда получается вот что: воевода посылал шитьё, просил подмоги, и вот ему пришёл ответ, ворон принёс, что подмога близка. А кто подмога? Игичей, конечно. А почему тогда…
Но тут уже не Волынский, а Змеев велел целиться, Маркел прицелился. Змеев крикнул «Пли!» – и все, и Маркел с ними, дружно выстрелили.
И тут опять задул ветер, поднялась пурга, ничего не стало видно. Дали команду приставить пищали. Выл ветер, снег хлестал в глаза. И так продолжалось достаточно долго. Дело было, прямо сказать, дрянь, но Волынский ничуть не кручинился, ходил туда-сюда, посвистывал. А что, думал Маркел, Волынский же знает, что к ним идёт Игичей, вот он и весел. Вот только почему он об этом никому не говорит? Не верит Игичею, что ли? Или не очень рад тому, что он придёт? Или, может, это из-за Аньянги? А что! Да вот…
Ну и так далее. Много тогда о чём Маркел успел передумать, пока их пургой продувало. А после где-то далеко забухало. Потом закричали. Кричали дико, вразнобой. Ветер ослаб, в небе стало тихо. Зато со стороны тайги, оттуда, где стояло войско Лугуя, бухать стало ещё громче и надсадней. И был ещё какой-то шум. Среди наших стали спрашивать, что это там такое. Одни отвечали, это бубны. Другие – нет, это кричат вогулы…
И только тогда Волынский вдруг сказал:
– Нет, это не вогулы. Это остяки вогулов режут. Это пришёл Игичей! Он обещал мне и пришёл. Да вы сейчас сами всё увидите. Смотрите!
И он указал вперёд, на поле. А там становилось всё виднее и виднее, ветер же совсем пропал, снега больше не мело, и вот уже стало видно всё поле, до самого леса, а по полю шли вогулы…
Нет, как Маркелу объяснили, – это остяки, просто они очень похожи на вогулов, в таких же одеждах, и у них тоже много ляков и мало отыров. И вот они шли и шли, а впереди всех шёл самый из них видный – в распахнутой шубе, с двумя саблями и с золочёными косичками на непокрытой голове. «Игичей! Игичей!» – заговорили на стене. И говорили это с уважением. А Маркел смотрел на Игичея и думал, что кусок точно такой же косички им недавно принёс ворон. А какое войско здоровенное! В нём не меньше пяти сотен воинов, а то, может, и всей тысячи. Они были уже близко. Воевода развернулся и начал спускаться с башни, на ходу велев открыть ворота. И чтобы все срочно спускались и строились за воротами в поле. Стрельцы валом повалили вниз. Маркела несло вместе со всеми.
Потом они выходили в ворота, потом расступались направо, налево. Маркел старался держаться в середине. Потом даже пробился в первый ряд – и увидел перед собой остяцкое войско князя Игичея. Оно и в самом деле очень сильно походило на вогульское, только здесь вместо Лугуя стоял Игичей, у него в каждой руке было по сабле, а золочёные косички так и сверкали на солнце, которое уже начало пробиваться сквозь тучи. Игичей широко улыбался. Игичей был молодой и крепкий. К нему от наших вышел воевода, тоже не сказать, что старый гриб, остановился совсем рядом и, не обращая внимания на Игичеевы сабли, начал громко, чтобы все слышали, говорить:
– Рад тебя видеть, Игичей, в добром здоровье и с головой на плечах.
Игичей засмеялся, ответил:
– И так же и я!
– Говорят, ты Лугуево войско побил, – продолжал воевода.
– Какое войско? – удивился Игичей. – Мыши по снегу бегали, мы их прогнали, вот и всё.
И он опять засмеялся. В его войске тоже начали смеяться.
– Это славно! – сказал воевода. – Может, ты проголодался, Игичей? Тогда я приглашаю тебя к своему столу!
– Я никогда не бываю голодным, – сказал Игичей. – Но почему бы не повеселиться? Веселиться я люблю!
– Тогда, – сказал Волынский, – чего мы стоим? Идём! А всем твоим славным отырам и прочим не менее славным воинам мои слуги поднесут поесть и выпить прямо здесь, на месте! – И, обернувшись, приказал: – Иван, давай!
Иван, то есть Змеев, начал подзывать к себе десятников. Волынский и Игичей прошли сквозь толпу наших и пошли дальше в крепость. Маркел не знал, что ему делать. Но тут к нему подошёл Кузьма и сердито спросил:
– А ты чего здесь застрял? Тебя ищут везде! Остяк сказал, что он без царского посла на кошму не сядет! Так что давай, иди скорей!
И Маркел пошёл обратно, к воеводским хоромам. Навстречу ему шли челядины, несли тяжёлые вёдра и связки берестяных чарок. Это, как догадался Маркел, было угощение Игичеевскому войску.
Глава 32
Когда Маркел их догнал, они остановились, и Волынский сказал Игичею, что это и есть царский посол. Игичей посмотрел на Маркела, улыбнулся и спросил, что это не ему ли Чухпелек хотел отрубить голову. Маркел ответил, что ему. Игичей весело засмеялся и сказал, что это очень хорошо. И они, теперь уже втроём, пошли дальше. Маркел при этом ещё думал, что если Игичею такое известно, то, значит, в Лугуевом войске у него есть лазутчики. И, может, в нашем войске тоже.
А они тем временем уже пришли, поднялись на крыльцо, а там дальше на второй этаж и вошли в ответную. Теперь там не было лавок, ответная была совсем пуста, и весь пол там был застелен белой кошмой.
– Видишь, с какой честью я тебя сегодня принимаю? – спросил у Игичея Волынский. – Я знаю, что тебе так больше любо.
И, не дожидаясь ответа, пригласил садиться. Они, все трое, сняли шубы и расселись. Волынский щёлкнул пальцами, и слуги понесли питьё, закуски. Всё это было наше, привычное. И Волынский сказал и про это:
– Видишь, чем я тебя потчую? Мои люди несут тебе то, что для меня слаще всего.
И, подняв чарку, сказал пить до дна. Они все трое выпили. Игичей аж головой тряхнул, так ему наше питьё понравилось. Хотя, тут же подумал Маркел, питьё было как питьё – водка двойной перегонки. После неё стали закусывать. Волынский начал походя спрашивать, как у Игичея дела, легка ли была дорога. Игичей ответил, что легка, после чего спросил, принесли к нам от него весточку.
– Эту? – спросил Волынский и вытащил, и показал обрезок золочёной косички. Игичей кивнул, что эту. А Маркел посмотрел на Игичея и увидел, что одна косичка у него и в самом деле короче остальных. Волынский хотел отдать Игичею обрезок косички, но Игичей его не принял и сказал, что если он что-нибудь отдаёт, то обратно уже не отбирает.
– Это очень хорошо, – сказал Волынский.
– Но, – тут же сказал Игичей, – если мне чего-нибудь не отдают, то я могу и разгневаться! – И засмеялся.