– А сколько в ней пудов? – спросил Арсений.
– Это когда как, – сказал Маркел.
– Не бывает когда как, – сказал Арсений.
Маркел грозно обернулся на него.
– Ладно! – сразу же сказал Арсений. – Ладно!
Маркел повернулся к Савве и спросил:
– Чего ещё?
– Ничего, – ответил Савва. – Напишу: «очень тяжёлая».
– Иди пиши, – сказал Маркел.
После чего обернулся к стрельцам и велел опять закутать Бабу, и поплотнее, и живо, потому что скоро отъезжать. Стрельцы стояли на месте, крестились.
– Давайте, давайте! – прикрикнул на них Маркел. – Вам её теперь до Выми караулить. Привыкайте!
Стрельцы с опаской подошли к Бабе и с ещё больше опаской начали её укутывать. Маркел сел к столу, ему подали миску, ложку, он поел, встал, Баба к тому времени была уже укутана, и её потащили к двери, а там по лестнице во двор.
Во дворе уже стояли нарты с десятком собак. Савва протянул Маркелу подорожную. Маркел глянул в неё, прочёл «с бесовским идолом», пожал плечами, ничего на это не сказал, а только велел открывать ворота, и они пошли – стряпчий Маркел Косой, десятник Фрол Жуков и десять стрельцов. А Баба ехала в санях, ей легче всех, думал Маркел, и это правильно, она ведь баба, баб надо жалеть.
Глава 57
И так они шли и шли шесть дней, шли тяжело, иногда крепко мёрзли. Но зато на этот раз никто их нигде не подстерегал и на них не накидывался. Шли по тайге, после полем, после поднялись в гору, и на седьмой день пришли к Щугорскому острожку. Время было светлое, их заметили ещё издалека, поэтому, когда они подошли к воротам, их там ждали. И уже даже узнали Маркела.
– Царёв гонец! Здоровы будем! – закричал с той стороны Тихон Волдырь, их старший, и приказал открывать.
Его люди открыли ворота. Маркел выступил вперёд своих, спросил, который день.
– Февраля двадцатого, – весёлым голосом ответил Волдырь. – Преподобных мучеников Валаамских.
– Верно! – сказал Маркел. – Блюли себя!
И они с Волдырём обнялись. После Волдырь посмотрел на Маркеловых людей, покивал головой, а после посмотрел на нарты, на здоровенный тюк на них, то есть на увёрнутую Бабу, и спросил:
– А это что?
– Это, – сказал Маркел, – то, зачем меня царь к вам посылал.
– Там, что ли, Лугуй? – спросил Волдырь. – В цепях?
– Нет, не Лугуй, – сказал Маркел. – И не в цепях. Лугуй к Сенгепу в Казым убежал, и они там затворились. А Волынский пошёл на Казым.
– Вот как там весело! – сказал Волдырь. – А у нас тишь-тишина. А что в мешке?
Маркел подал подорожную. Волдырь прочёл, потом ещё раз перечёл, покачал головой и сказал:
– Савка подписал. Дурень последний! Кто же так бумаги пишет? Какой тут ещё идол?
– С Великого Мольбища, – ответил Маркел. – Тот самый.
Волдырь посмотрел на Бабу, то есть на тот узел, в который она была увёрнута, подумал и спросил:
– И чего ты теперь хочешь?
– Хочу её царю свезти. По царёву же велению.
Волдырь посмотрел на Маркела, потом на Бабу, потом снова на Маркела и сказал:
– Это, что ли, та самая, золотая?
– Та самая, – ответил Маркел.
– Разворачивай, – сказал Волдырь. – Будем смотреть. Это у нас закон! – сказал он уже громче. – Это у нас хоть воевода, хоть… Всех смотрим! – И махнул рукой.
Маркел повернулся к своим и поднял два пальца. Двое стрельцов вышли вперёд, подступили к нартам, начали развязывать ремни. Волдырь медленно перекрестился. И он смотрел только на Бабу, глаз не отводил. Баба понемногу открывалась. А когда открылась, он зажмурился. После опять открыл глаза, поморгал, повернулся к Маркелу, спросил:
– Сколько в ней весу?
– Взвешивай, – сказал Маркел. Усмехнулся и прибавил: – В Берёзове не стали взвешивать. И даже писать не стали, золотая или нет.
Волдырь опять посмотрел в подорожную, перечитал, где надо, по слогам, криво усмехнулся и сказал:
– Вот дурень Савка! У него за это ещё спросят! Он же бумагу подписывал! Вот его подпись! А печать Волынского! Волынский тоже будет отвечать! А мне что, больше других надо?! Забирай!
И сунул Маркелу подорожную. Развернулся и пошёл в ворота. На полпути остановился и сказал:
– Чего стоите? Завозите. Только в дом я её не пущу. Пусть во дворе стоит, никто её здесь не тронет.
Маркел кивнул своим, собаки потащили нарты, стрельцы пошли за нартами, за стрельцами закрыли ворота.
А дальше было как и должно было быть – все зашли в жилую избу, Волдырь велел накрывать, накрыли. Маркел выставил три бутли передачи, сказал, это от Саввы. Савву сразу помянули добрым словом, сели за стол и посидели как следует, поговорили о том да о сём. Больше, конечно, говорили берёзовские, им же было о чём рассказать – и про Лугуя, и про Игичея. А Маркел рассказывал ещё про то, как воевода взял Куноват и как и из-за чего, правильнее, из-за кого он раздружился с Игичеем… Ну и так далее. То есть обо всём было рассказано подробно, вот только о Бабе ничего не говорили. Молчал о ней Маркел! А уж как ему подливали, и как закуски от него отпихивали, а он всё равно молчал! И так молча и заснул.
Ночью проснулся, поел огурцов, вышел во двор, проверил Бабу, вернулся и спал до утра.
Утром быстро собрались и вышли. Шли ещё семь дней, под конец уже просто тащились…
И вышли к Выми. А там же кругом монастыри! А у них такой груз непотребный! Маркел строго-настрого велел молчать. Да у них никто ничего и не спрашивал, не ожидали такой дерзости. Они проехали к губной избе, к ним вышел было Гычев, Маркел велел Гычеву уйти, стрельцы затащили Бабу в сени, Гычев спросил, что случилось, Маркел сказал, завтра расскажет, а пока велел, пусть принесёт поесть и на всех выпить. И дал семь алтын, деньги были Саввины. Гычев взял с собой Саньку, быстро обернулся, принёс всего всякого, все сели выпивать. И выпивали на этот раз молча. Гычев спросил, где те вогулы, которых он давал Маркелу. Маркел посмотрел на потолок. Гычев перекрестился. После спросил, а что ещё случилось. Маркел сказал, что много всякого, и лучше об этом не знать. А что в сенях, спросил Гычев.
– Она, – тихо ответил Маркел.
Гычев стал креститься и крестился долго. Маркел снял шапку и сказал:
– Вот такова моя служба!
И больше не пил.
Потом все полегли. Маркел всю ночь ворочался, прислушивался, но ничего недоброго не слышал.
Утром они встали и ушли. Только перед самым уходом Гычев подошёл к Бабе, она тогда ещё стояла в сенях, и положил ей руку на плечо, и это всё.
Потом они, через три дня, это всё на Саввиных собаках, приехали в Яренск. Там было много легче. Батищев встретил Маркела с большой радостью, говорил, не чаял уже встретить, а тут вдруг явился! И тут же спросил:
– А это что? – и показал на Бабу.
– Про это после расскажу, – сказал Маркел.
Батищев согласно кивнул. Стрельцы потащили Бабу в воеводские хоромы. Там, в трапезной, стол был ещё не накрыт, поэтому Бабу поставили прямо на стол, Маркел махнул рукой, и её разоблачили. Батищев как увидел Бабу, тихо охнул. После походил вокруг, спросил, не золотая ли. Маркел пожал плечами. Батищев достал нож, примерился, ткнул в Бабу, посмотрел, что получилось, и сказал:
– Я так и думал, деревянная.
Маркел молчал.
– Да ты не горюй! – сказал Батищев. – Тебе что было велено? Её привезти? Ты и везёшь. А какая она из себя, это уже не твоя забота. Верно?
Маркел подумал и кивнул, что верно. Батищев снова посмотрел на Бабу, прищёлкнул языком и нараспев сказал:
– Хороша! – А после, опять повернувшись к Маркелу, спросил, где тот её добыл. Маркел уклончиво ответил, что об этом долго рассказывать.
– А я никуда не спешу, – сказал Батищев.
И, кликнув челядь, велел подать обед. Челядины побежали накрывать на стол. Правильней, на полстола, потому что вторую его половину занимала сидящая Баба. Челядины искоса поглядывали на неё, но никто на всякий случай ничего о ней не спрашивал.
Потом челядины ушли, Батищев и Маркел сели, опрокинули по шкалику, и Маркел начал рассказывать. Рассказывал долго, подробно, ничего не утаивал, только про своё житьё у Золотой Бабы ничего не сказал, пропустил, сказал только про то, как он подошёл к пещере, как на него оттуда кинулся шайтанщик, как он от него отбился, а потом сразу:
– И я упал. А просыпаюсь, а шайтанщика уже нет нигде, мой кистень на полу валяется, и тут же сидит эта Баба.
– В таком виде?
– Да.
– И это всё? – спросил Батищев, усмехаясь.
– Как будто всё, – сказал Маркел. – Если меня там не околдовали, конечно.
– Околдовали, околдовали! – радостно подхватил Батищев. – Такая бабища, и вдруг не околдует! – И тут же спросил: – Колдовала жарко?
Маркел в ответ только шумно вздохнул.
– Вот это по-нашему! – сказал Батищев. – Да и не красней ты так! Я, что ли, поп, чтобы тебя срамить?!
Он снова посмотрел на Бабу и задумался, потом сказал:
– Ладно, рассказывай дальше.
Маркел стал рассказывать про то, как он нашёл своих стрельцов, как они тащили Бабу, как она становилась то легче, то тяжелее, а то опять легче. Потом рассказал про самоедов, и что старшим у них был старик в трёхрогом шлеме.
– Это Яркома-князь, – сказал Батищев. – Очень на это дело лютый. И он тебя вдруг упустил. Как-то не верится. Или тут что-то сокрыто.
Маркел, а за ним Батищев, посмотрели на Бабу. Баба им как будто усмехнулась.
– Хватит! Больше пить не будем! – сказал Батищев.
И первым встал из-за стола. Маркел встал за ним. Батищев спросил подорожную, посмотрел её, сказал, что так не годится, что он напишет лучше, а пока Маркелу надо отдохнуть.
Маркела отвели, он лёг и спал до завтрашнего чуть ли не полудня, увидел, что уже такое время позднее, и начал быстро собираться. Пришёл Батищев, дал ему новую, от своего имени, подорожную, в которой вместо «с бесовским идолом» было записано «с потребным грузом» и чтобы давали две не простых, а обязательно больших подводы – одну для Маркела, вторую для Бабы. А берёзовских стрельцов, сказал Батищев, он ещё утром отправил обратно в Берёзов. Маркел поблагодарил Батищева, вышел во дв