– Не за что, – сдержанно ответил Чередников, проверяя, на месте ли часы. – Что стряслось-то?
Девчонка, справившись с испугом и взяв себя в руки, соврала уже вполне сдержанно:
– Да вот, пристали что-то. Не знаю, кто это.
– Пристали. Не знаешь, – повторил Саша. – Не стыдно врать-то, нет? Куда едешь, в Крюково, что ли?
– Ой, нет-нет, – переполошилась она, – я оттуда, а куда – не знаю. Я, дядя, пойду?
– Не пойдешь, – возразил он.
– Я милицию позову, – вякнула девчонка.
– А не надо, я тут, – Саша, достав, махнул удостоверением.
И тут мелкая, сдавленно заверещав, вцепилась в рукав, лепеча какую-то чушь: «Дядя! Сам бог вас мне послал, дяденька, миленький», и снова цеплялась, чуть не целуя руки.
– Эй, тихо ты! – приказал Чередников, не на шутку перепугавшись. – Мне-то в Крюково выходить, так что быстро растолкуй, что к чему, а то смотри, твои обратно побегут – я тебя им вручу.
– Не надо, – серьезно попросила она, – не хочу к ним. Я не с ними! Я с братом жила, в школу ходила, потом он ну, эта. Уехал. И они меня нашли и в табор затащили! Воровать, попрошайничать заставляют, а я не хочу, учиться хочу! Доктором хочу быть.
И вот уже принялась хлюпать носом.
– Погоди рыдать. Брат, стало быть, уехал и тебя оставил? А родители есть?
– Нет.
– Ну а кроме брата?
– Я не хочу к ним!
– А куда хочешь, в интернат? Звать тебя как?
– Валя.
– Ну а фамилия?
– Шаркози.
Видимо, такая у него физиономия стала, что девчонка перепугалась теперь уже его, поскольку отъехала на заднице к стенке вагона.
Чередников, спохватившись, взял себя в руки, привел лицо в порядок:
– Так, так, тихо, тихо, тс-с-с. Не бойся. Я просто очень, очень удивился. Бывает, понимаешь? Давай еще раз: Валя?
– Д-да…
– Шаркози?
– Й-а самая…
– И жила, небось, на Большой Дмитровке, пятнадцать, квартира двадцать три? И брата зовут Яшей?.. И не уехал он, а его посадили. – И, увидев, что девчонка уже на грани истерики, солидным тоном успокоил: – Ну-ну, что опять не так? Мы же милиция, все знаем. Давай, Валя, так поступим: выйдем на Крюково и наведаемся в отделение…
– Дядя, не надо, – серьезно попросила она. – Они меня родне сдадут.
– Тоже верно, – машинально произнес Саша, а у самого поджилки тряслись от восторга – шутка ли! Ехать домой, совершенно оплеванным и никчемным, – и выловить ту самую Валю из красной книжки.
Было стойкое ощущение, что имеет место быть то, о чем лишь в книжках читал, – огромная, халявная Удача. Главное – не спугнуть!
– Что же с тобой делать? – начал он солидно-снисходительно. – Все равно ж положено ребенка родственникам передавать. Тебя и в детдом небось не примут, ты ж не сирота ведь, нет?
– Н-нет, – промямлила она.
– А что ж делать?
Но тут девчонка, как бы решившись, приблизила к его уху обкусанные, обветренные губы и быстро зашептала:
– Я тебе страшную тайну выдам, а ты пообещай, что в табор не сдашь. Тебя командир похвалит. Счастье будет. А меня устройте куда хотите, хоть в детдом, я согласная!
В это время поезд подкатил к платформе. Саша колебался ровно с полминуты, пока не увидел, что на перроне расположилась цыганская компания, к которой присоединилась та самая, что только что бегала по вагону. Бабы стабунились в сторонке, мужики соединили головы, точно срослись, и принялись совещаться. Зрелище было многообещающее, само по себе стало интересно: что могла натворить эта мелкая зараза, если за ней такая охота? И что за тайна?
– Едем до следующей станции, – распорядился он, – лесами вернемся.
– Куда? – пискнула Валя.
– Ко мне пойдем. Так и быть, выручу тебя. – И строго добавил: – Если не станешь врать и будешь слушаться.
Она пообещала.
Проехали до следующей платформы, спрыгнули с перрона и по хорошо знакомым лесным тропинкам, петляя среди воронок и остатков окопов, возвращались обратно. В какой-то момент девчонка захромала; Саша глянул: ну точно, не привычны лапы к вьетнамкам, натерла перепонку между пальцами. Вот бедняга. Разувшись, пожертвовал ей свои носки.
– Свежих, прости, нет.
– Не надо, не надо, – отнекивалась она, дергаясь и озираясь.
– Успокойся. Сюда никто не полезет из ваших.
– П-почему?
– Темно. Кабаны. Мины, – неудачно пошутил, она снова переполошилась. – Ой, ну хватит уж! А то сейчас брошу прям тут.
– Я не уйду, – заявила девчонка, ухватываясь за его руку.
Хорошо еще, все друзья-знакомые были на работе, никто не видел, что и как Шурка Чередников из лесу тащит. Ну а мама-то свой человек. Тотчас, без слов все поняла правильно и скомандовала:
– Ты, – указала на Валю, – немедленно в ванну. Ты, – указав на сына, – бегом в лавку, нужны две бутылки керосину.
И, отобрав у Саши сумку и девчонку, захлопнула за ним дверь.
– …Слава богу, не чесоточная, – радовалась Вера Владимировна, – разве вот волосы пришлось остричь. Там такой зоопарк!
Валя, отмытая до блеска, в мамином халате, жадно и бойко приканчивала вторую тарелку борща. От девчонки густо несло керосином, и, если исключить этот момент, выглядела она как обычная школьница, прогулявшая уроки и потому донельзя довольная. Пришлось ее не постричь, а прямо-таки обкорнать, и теперь кудрявые волосы торчали в разные стороны, отчего голова была похожа на одуванчик. Пока Сашка ломал голову относительно того, как бы порасспросить ребенка без свидетелей, мама, безошибочно и снова все поняв, сообщила:
– Пойду отсыпаться, – и ушла, плотно прикрыв дверь.
– …Яша – мой брат, он вместо родителей, – объясняла Валя, грея руки о чашку, – папа у нас – тутошний баро, но мы с ним никогда вместе не жили. У него и без мамы куча жен. Мама нас забрала, мы жили в Москве, сначала на Башиловке, потом на Масловке, потом, как мама умерла, Яша получил квартиру на Дмитровке. Тетя Галя помогла, устроила меня в школу…
– Это как раз неважно, – поспешил заверить Чередников. – Лучше расскажи, с чего вдруг эта компания за тобой гналась.
Она запихала в рот конфету, отмахнулась:
– Да это просто. Я знаю, где Яшкины камушки, а они боятся, что разболтаю.
И снова у Чередникова чуть не вылезли из орбит глаза.
«Тихо, тихо, – приказал он, договариваясь сам с собой. – Что Генка говорил: не нашли при обыске у Шаркози брильянты? Про эти камушки она толкует? Погоди, погоди, не факт, может, выдумывает девка, врет, цену себе набивает, чтобы ее родным не выдали».
– Что за камушки?
Валя охотно пояснила, маша ногами в носках, теперь уже маминых, по размеру:
– А вот Яша мне все-все подробно пересказал, как папу найти, что ему передать. Потом узнала, что его забрали.
– Что же надо было передать?
– А вот мешочек такой, – она показала на пальцах, – в нем полно брильянтиков.
– И кому ж ты их отдала?
– Папе и отдала, как Яша приказывал, а он их припрятал. – Валя прыснула. – И думает небось как хорошо припрятал! Только я, дядя Саша, все знаю: они в хомуте и на налобнике… – видя, что ее не понимают, пояснила: – На уздечке у Алмаза, – и прочертила пальцем по лбу, – ясно?
– Кто такой Алмаз?
– Это лошадь.
– Это те, что там у домов пасутся?
– Верно.
– Как выглядит? Масть, приметы?
– А он самый старый…
– Валечка, ты не брешешь?
– Ни боже ж мой, – решительно заявила девочка, – я честно. Только и ты не обмани, ладно? Не хочу в табор.
– Я тебя удочерю, – пошутил Сашка и прикусил язык.
Но Валя серьезно возразила:
– Не-а, они тут, близко. А вот если к Яше поехать?
– Это вряд ли. Он далеко.
– А у меня крестная есть в Москве, тетя Ира.
– Каяшева? – севшим голосом уточнил Чередников, вспомнив попа Валаама: «Ребеночка крестила, вот так-так»…
– Ты и это знаешь? – восхитилась девчонка. – Вот это да-а-а…
Она начала что-то рассказывать про добрую тетю Иру, о том, какие замечательные платья она шила ей на первое сентября, на Первомай, как они ходили в «Космос», в котором больше всего Вале нравилось мороженое «Марс», а Яше – какая-то штука под названием «шаблер-мускат». Что главное во всем этом было, чтобы тетя Галя не узнала, потому что обидится. Еще много что говорила, и мысли Сашины отъехали в сторону.
«Собственно говоря, вот и дите школьного возраста, – соображал он, – наверное, взрослые общались, и тесно, а потом… Потом, должно быть, случился тот самый момент, тетя Галя „обиделась”. Ничего себе… С другой стороны, вот вам и разгадка, откуда мешок из-под сменки. Правда, как он оказался в Морозках?»
– Валя, погоди, не тарахти, – попросил Саша, – скажи лучше, не бывала ли ты у тети Иры на даче?
Она помотала головой:
– А я не успела. Тетя Ира приглашала, и не раз, потом они с Яшей рассорились, а потом и его вот… жалко. И очень жаль. Она мне подарок обещала, из Риги, хорошенький мешочек.
Саша сглотнул:
– Для сменки, Валя?
– Да, в школу ходить.
– Синенький? Со шнурком и надписью «Рига»?
– Я его не видела, наверное, – сказала девочка, зевнула во весь рот, как-то обмякла, скукожилась, глаза стали, как у сонной рыбы. За минуту до того, как она окончательно уснула, Чередников растолкал ее и отправил на диван.
«Это просто праздник какой-то, не может такого быть, чтобы так везло!»
Ужасно хотелось залезть в мамины закрома, похитить бутылку шампанского, раздавить ее в леске около озера, а потом пройтись вокруг него же, хоть колесом, хоть вприсядку. Но он прыснул: «Не, лучше сидеть дома, а то для равновесия в мироздании кирпич на голову упадет. Хорошо бы пойти поспать, но как оставишь ее без присмотра? Девчонка вроде бы милая, но все-таки цыганка, кто знает, что у нее на уме…»
Он твердо решил, что спать не придется до тех пор, пока мама не проснется – и благополучно отрубился.
…И все-таки везение его не оставляло, и чудеса продолжались: несмотря на это, наутро и Валя Шаркози никуда не делась, и вместе с ней не испарились никакие ценности. Мама же каким-то образом успела подрубить по длине свой джинсовый брючный костюм, который ей, порядком покруглевшей, стал маловат, отыскала дымчатые очки, цветастый платок, подаренный одной щедрой клиенткой – и, одев девчонку, критично оглядела ее и заявила: