– Да пес с ними. Что с камнями-то?
– И с камнями нормально все; честно сказать, впервые такого благодушного цыгана видел, главного. Все тотчас сообразил, эдак бровью повел – тотчас тишина гробовая, полез в секретер и ну квитанциями размахивать да втолковывать, у какого шорника, да в какой артели, да за сколько приобретено. Убедителен, мерзавец.
Генка хмыкнул, потом, понизив голос, продолжил:
– Без протокола, сволочь, начал пенять: что ж, ромалэ, своих же потрошишь, пятое-десятое, все равно ж самое ценное не найдешь ни в жизнь. Я возьми пошути: что, на Яшку надеешься? А тот аж дернулся, буркалы вылупил, дрянь какую-то изо рта извергает. Потом заявляет так ехидно: самое ценное при Яше и осталось, не добраться вам. Спрашиваю: сожрал, что ль?
– Неужто проглотил? – переспросил Саша, ощущая первобытную жуть.
– По всему судя… – начал было Гоманов, но тотчас смолк, спросил:
– Ты что?
– Умер Шаркози. Скончался на операционном столе, от аппендицита.
Генка дернулся, глаза выкатив, но, как и положено умному человеку, переспрашивать не стал, а сам постиг суть вещей. Ели дальше молча, говорить не хотелось. Таким могильным холодом повеяло, что того и гляди изо рта пар пойдет.
– Разрешите? – прозвучал, будто с небес, смутно знакомый, но непривычно нежный голос. Оказалось, что над столом легким облачком маячит не кто иной, как товарищ Галина Таушева. Правда, с выражением совершенно иным, нежели всегда.
Со времен памятной встречи в кабинете Филатова, когда Саша попытался подвергнуть сомнениям безгрешность руководства Гали – как выяснилось, она, по сути, лаборант, считала свою патроншу, начальника лаборатории, чем-то вроде папы римского на Петровке, – он, привыкший к успеху у слабого пола, неоднократно пытался исправить свою оплошность. А заодно и выяснить, не желает ли прекрасная Галя сходить куда-нибудь проветриться. Или, может, на шашлыки? Тут недалеко, в Крюковском родном лесу есть преприятные местечки, проложены заповедные тропки промеж воронок, наличествуют колдовские лесные озера, где так приятно думается и молчится, особенно в хорошей компании.
Однако Таушева была не просто непреклонна, а смотрела на него так же, как на таракана в борще, чье присутствие не то что нежелательно, а прямо-таки вызывает тошноту. Саша, обладая, помимо прочего, легкостью характера, решил не отягчать более даму своими авансами, – что немедленно одобрил Генка, присовокупив, что не стоит вообще с этой (он употребил слово, которое по большей части применял к женщинам) иметь внеслужебных дел. И тут она, королева грез и царственная недотрога, сама маячит легким мороком, и глазки у нее такие чистые-чистые, серые-серые, и от недоуменного чередниковского взгляда она прямо вся вспыхивает и опускает невообразимо пушистые реснички.
Генка, вздохнув, с осуждением покачал головой, но деликатно смылся. Галина, подождав приглашения сесть за стол и не дождавшись, волнительно вздохнула и села самочинно.
– Я слышала, Саша, вас можно поздравить.
– Пожалуйста, если угодно.
– Что же вы скромничаете? Вашими стараниями, как говорят, сложная операция увенчалась успехом, найдены материальные ценности по другому делу, к которому вы и касательства не имели. Вы незаменимый человек.
Бывают такие дамочки, которые умудряются и приятные вещи говорить так, что утереться охота, бывают, напротив, которые неправду говорят так, что сердце тает! Красавица Галя как раз из второй категории. Шурик понял, что краснеет.
– Просто повезло.
– Что вы, Саша, это по скромности вы так говорите. Везение просто так никому не достается, – заверила она на полном серьезе, разве что серые очи искрились, но это наверняка от восхищения, – значит, вы его заслужили. Расскажите, пожалуйста, как это вообще все произошло?
– Вам лучше Гоманова спросить, он непосредственно участвовал в операции, а мне нечего вам красочного рассказать…
– Признание заслуг товарищей делает вам честь, – немедленно отметила она и интимно поведала: – Знаете, Саша, вы оказались совершенно правы относительно того пожара, помните? Мы как раз с вами тогда познакомились.
– Да, – лаконично квакнул Чередников, гордясь своей сдержанностью.
– Повторная экспертиза подтвердила вашу версию о том, что имело место именно посмертное обгорание, к тому же как минимум у одного трупа имеются следы насильственной смерти.
– Какие?
– Повреждение гортани, – она провела красивым ноготком по белоснежной шейке, – насколько ткани позволяют сделать вывод, наиболее вероятной причиной смерти является сдавливание тонким предметом, скорее всего, проводом…
Перед глазами тотчас возникло черное, оплавленное то, что было раньше шеей – не менее длинной, не менее белой, чем маячит сейчас перед глазами, в которое вжилось оплавленное янтарное ожерелье, тоже черное, но поблескивающее.
Но Саша не успел погрузиться в мрачные глубины рефлексии и воспоминаний, прекрасная Галя не дала:
– Вы были правы с самого начала, Саша, и по поводу причины возгорания. Не короткое замыкание, а имитация такового. И, конечно, пожарный, как всегда, куда-то торопился…
И она продолжила восторженно ворковать о том, что в целом, может, не так-то виноват был эксперт, выдавший некорректное заключение, потому что навалилась масса работы, а дело Каяшевой очевидное, «проходное». Что на самом деле виноваты те, что на месте отбирали образцы, неаккуратно сняли соскобы, да и фотографии сделаны халатно.
– Вы, наверное, видели?
Видел Саша эти фотографии и при всем своем перфекционизме именно к этому виду криминалистической фиксации не мог узреть ни малейшего повода к придиркам. Стало быть, чушь гонит Галя, но ведь не просто же так. Желает выгородить любимое начальство и коллег оправдать – благородная задача. И та, что без колебаний выставляет себя на посмешище, пытаясь выгородить других, заслуживает всяческого уважения. Саша, растрогавшись, чуть было не спросил, умеет ли она готовить котлеты по-киевски, но засмущался: «Да куда ж ей, такой… ну а кто сказал, что в котлетах-то счастье? Какая же она красивая».
Увы, в тот самый момент, когда он уже был готов возобновить свои вздохи и намеки, Галя взяла и все испортила. Снова испустив по-особому соблазнительный вздох, она чуть подалась вперед и тихонько, просительно произнесла:
– Сашенька, вы не могли бы попросить у Пал Палыча контрамарку на его последний спектакль? «Три сестры», так уж хочется, а ведь не достать…
«Интересно, что бы сделал на моем месте, ну, скажем, Дзержинский?» – подумал Чередников. И решил, что, скорее всего, просто встал бы, вежливо попрощался и ушел. Так он и поступил, подтвердив тем самым редкостное совпадение желаний и действий двух выдающихся людей.
– …Я так вижу, что и с этой девушкой ты расстался, – мимоходом заметила мама, моя посуду. А вот такая она, видит и спиной.
– Да, – покладисто подтвердил Шурик, – все завершилось, не начавшись. Представляешь, она совершенно не умеет готовить котлетки по-киевски. А еще Галя.
– Мне порой кажется, что ты чрезмерно требовательный.
– Ничуть. Я согласен на любую самую лучшую.
Мама заметила:
– Забавно получилось.
– Ох, еще как забавно, – от души согласился он, правда, по другому поводу. Нередко и умные люди говорят одинаково о совершенно разных вещах.
Часть II
Следствие по делу о пожаре в дачном поселке Морозки, в результате которого погибли три женщины, все более напоминало распутывание рыболовной лески. Или сети: потянешь за один конец – лезет и тащится совершенно с другого боку.
Чутье на расхитителей Генку Гоманова не обмануло: гражданин В. Адамян оказался редким прохвостом, причем простодушным, открытым всем ветрам. Неясно, на какие доходы вступил в кооператив и как-то очень скоро внес весь пай, приобрел подержанный, но все-таки «ЗИМ», выстроил небольшую, на два этажа, дачку с балконом. Когда же провели обыск, то сожительница его – законная супруга осталась в Ереване – немедленно «раскаялась» и выдала закопанные на грядке с витаминами сто тысяч рублей. Сама по себе материализовалась мысль о том, что даже самый наглый расхититель никак не может трудиться один, но к этому тезису Генки пока лишь присматривались, не прислушиваясь.
Смежники из ОБХСС прочно обосновались в Доме моделей на Кузнецком. Выяснилось, что там в самом деле есть над чем поработать, и уже обнаружили несколько нарушений в финансовом отделе. И уже несколько раз в коридорах появлялись товарищи из КГБ, то есть дело принимало еще более широкий масштаб, а то и чуть не международного значения. По горячим следам цыганского «погрома» вскрылся крупный канал поставки анаши из Средней Азии. А заодно и стало понятно, благодаря кому страна получила ноты двух и так не особо дружественных стран по поводу «наглого и циничного посягательства на персоны с дипломатическим статусом в противоречие со всеми ратифицированными СССР международными актами». (С другой стороны, кто заставлял этих «персон» вести беседы с цыганами?)
Ювелир Волков оказался честным человеком – или же его тезка подобрал правильные слова – и к четырнадцатому числу представил детальные изображения двадцати трех изделий: кулонов, колье, перстней, колец, браслетов. Мало того: то ли тема его вдохновила, то ли какие-то внутренние соображения, но вместо того, чтобы сделать карандашные наброски и на этом успокоиться, Павел Петрович создал настоящие акварельные миниатюры. Они до такой степени получились натуральными, фотографическими, что прямо-таки и невооруженным глазом были видны нюансы, на которые обращают внимание знатоки: игра света, огранка и прочее. Полковник Филатов от души поблагодарил уважаемого Павла Петровича за старания.
– Ничего, – отозвался ювелир, – всегда рад быть вам полезным.
После того как он был приглашен «посмотреть» на камни, изъятые у цыган, степень уважения к органам правопорядка у Волкова-ювелира поднялась невероятно. В любом случае даже при неформальных разговорах он сидел куда менее вальяжно и не так ярко блистал остротами и тонкими жизненными наблюдениями. Что до тезки-актера, то было очевидно, ч