Почем я знал, что будет ценное при ней? А как же, ну не станет же она хранить драгоценности в сберкассе. То, что оставалось, всегда с собой таскала, в сумочке из-под сменки… да, тот самый мешок для сменной обуви, который школьники носят. Удобно, вместительная тара и затягивается на шнурок. Да, я им и сказал: найдите сумку. В любом случае я не думал, что этот Перышкин устроит эксцесс. Мы об этом не договаривались. Ну а уж когда я узнал про смерти и про пожар, то зло меня, конечно, разобрало: вот гадюка. Вор у вора украл. Ну а дальше-то вы, наверное, знаете.
– Вы имеете в виду свои неформальные связи с бывшим руководством?
– Да ведь грех не воспользоваться. Замолвить словечко, попенять: что ж твои так халатно работают? А что? Делали свое дело.
– Расскажите, как убили Козырева.
– Почему ж сразу убил? Помог. Дурачок этот тоже перепугался: он на мокрое-то не подписывался, но уж запугал его Перышкин или заинтересовал – тут я не скажу. Он должен был улететь к Олежке в Ялту, но я его перехватил. Конечно, он всполошился, меня увидев. Успокоил, битый час водил по бульварам, по набережным. Вот мол, Рома, тебе билет в теплые края, беги, родной. Записку составь, что самоубился, а я, так и быть, подкину ее сыщикам. Избавлю тебя от прошлой жизни, на тебя зла не держу, ты тоже человек пострадавший. Ох он расчувствовался, аж руки целовать лез. Написал, дурачок, ну а там уже дело техники. Под коленки, аккуратно – он и не пикнул, только пузыри пошли.
– Почему не забрали драгоценности? Не знали, где они?
– Знал. Он их оставил специально, чтобы не искали его.
– Так почему ж…
– Вы меня совсем за идиота ссученного держите? Мне чужое ни к чему. А свое я и так получил, стоило лишь слово сказать…
Зашипела, оборвавшись, пленка.
Генка, непривычно серьезный, завершил:
– В общем, тайна великая, о чем они договаривались, о чем нет. В любом случае факты таковы: женщин убили, спустили трупы в подвал и подожгли, сымитировав короткое замыкание. И решили не делиться с заказчиком, а просто по-тихому свалить.
– Кто конкретно убил? – резче, чем нужно, спросил Чередников.
– Лично я уверен, что Перышкин. Но и Козырева оправдывать не собираюсь, поделом ему.
Саша, кивнув, завалился на спину.
Прекрасная подмосковная ночь, лиловая, бархатная, тяжелым занавесом наползала в воды на остров. Какая-то мелкая, мягкокрылая ночная пичужка на бреющем полете чуть не нырнула в костер, но вовремя шарахнулась в сторону. Чередников, поднявшись на локте, смотрел на то, как за лесом поднимает клубами мрак.
– Вот, Шурик, – Генка, завалившись, рассматривал посиневшее небо, звездочки на котором дружелюбно поблескивали, – так и выходит, что прав ты был по всем статьям. Возвращайся. Теперь все по-другому будет. Все будут рады.
– Кто?
– Дементьев. И Лапин. И я. Саша, я буду рад.
Чередников, вздохнув, подцепил согнутой рукой гомановскую шею, ткнулся лбом в его лоб.
– Пойдем спать, Гена. Там видно будет.