— Мы были вместе три дня, — ответил Ясон, вспыхнув, — и это совсем другая история. Фронт зачем-то довел эту старую историю до твоих ушей, зная, как легко ты можешь все неверно понять и дурно судить обо мне. Что же, я расскажу тебе коротко, как это было на самом деле. Царица Гипсипила предложила мне разделить с ней ложе, главным образом, по соображениям государственным: ей нужен был мальчик, наследник престола, и она желала, чтобы у него был знатный отец. Она оказала мне и моему экипажу удивительное гостеприимство во время нашего пребывания, и я поступил бы, как грубиян, если бы оказал ей без причины. Таким образом, вся та нежность и ласка, которую мы друг другу выказали, была неотделима от задачи произвести потомство. И все же я не влюбился в нее с первого взгляда, как в тебя, или даже — со второго не влюбился. Мои к ней чувства надежно доказаны моим почтительным отказом от престола Лемноса. Много ли ты знаешь мужчин, Прекрасная, которые отказались бы от богатого царства, которое им предлагают, даже если дар этот отягощен объятьями с безобразной старухой? Гипсипила молода и красива, хотя она немного выше тебя (в сущности, слишком высока, чтобы мне нравиться). Волосы у нее темные, а не золотые, и нос — прямой, а не горбатый, как у сокола, вроде твоего и ее бледные губы не так звали меня целовать ее, как твои алые. Легко было забыть Гипсипилу, но тебя я никогда не смогу забыть, даже если переживу египетского феникса. В тот миг, тогда я впервые бросил на тебя взгляд, сердце мое начало золотой танец. Знаешь ли ты как дрожит солнечный луч на беленом потолке верхней комнаты, отброшенный большим котлом с очистительной водой, стоящим во дворе, когда поверхность воды волнует ветер? Так танцевало мое сердце, и так оно танцует теперь.
— Тем не менее, — сказала Медея, пытаясь унять зов своего сердца благоразумной речью, — тем не менее, если когда-либо случится из-за смерти Стира или по какой-то иной причине, что я смогу броситься в более страстные твои объятия, нежели те, которыми мы сейчас украдкой насладились, я вынуждена потребовать от тебя клятву, что ты честно женишься на мне перед этим и впоследствии разделишь со мной коринфский престол; ибо мой брат Апсирт уже неофициально отказался от претензий на него в мою пользу. Я также потребую, чтобы ты первым делом сопроводил меня в истрийский город Ээя, где правит Кирка, сестра моего отца, она призвала меня во сне.
Ясон знал, что Медея в отчаянии, и верил, что может доверять ей сколько угодно. Он сказал:
— Я немедленно дам эту клятву, если ты поклянешься, что поможешь мне выполнить мою двойную миссию в этой стране.
— Какова она? — спросила царевна. — До сих пор мне сказали только о том, что Кобыльеглазая Мать с Пелиона желает, чтобы ты зарыл в землю кости Фрикса, как водится у греков, и сделал это до того, как покинешь Колхиду. Я с радостью тебе помогу, и уже знаю как. Идеесс, старший сын царя мосхов, прибывает сюда завтра с ежегодной данью. Как обычно, он будет совещаться с оракулом Прометея, к которому мосхи испытывают величайшее благоговение, потому что ответы, сообщенные мне героем, всегда оказываются правдивыми. Идеессу будет, помимо прочего, сказано, что Прометей любит мосхов и милостиво дарует им их собственный оракул, с которым они смогут немедленно посоветоваться, когда бы ни случилось что-то необычное, что смутит их умы; что они должны, следовательно, выстроить гробницу из сияющего камня, наподобие нашего святилища Прометея, и положить в нее с должными обрядами славные кости, которые Идеесс по возвращении в свои покои найдет в своей постели. Но его предупредит оракул, что ему следует скрывать кости от любого человеческого глаза, пока они не окажутся захороненными в гробнице, а тайну их происхождения скрывать и после того, иначе ухудшатся их пророческие возможности; а называть героя надо всего лишь Благодетелем. Ипостасью Богини, от имени которой он вещает, будет Белая Богиня, Ино с Пелиона. Я не открою царевичу, что под этим именем эфирцы почитают Ино, которая послала Фрикса в Колхиду, даже несмотря на то, что вследствие самоубийства и убийства сына она стала едина с Многоименной Матерью.
— Это поразительно задумано, — сказал Ясон, — но кто же похитит кости и подбросит их в постель Идеесса?
Она ответила:
— Торговец из Синопа, Автолик, он слывет самым ловким на свете вором; Фронт укажет ему, как действовать. А теперь — другой вопрос. Ты туманно намекнул на свою двойную миссию. Какое еще божественное поручение ты должен выполнить?
Ясон потребовал:
— Сперва поклянись своим поясом, что ты никогда, словом, знаком или действием, не откроешь эту миссию ни одной живой душе, пока мы благополучно не воротимся домой в Грецию.
Медея дала клятву.
Тогда Ясон сказал:
— Вынести Золотое Руно из Святилища Прометея и возвратить его дубовому образу Бога Овна на горе Лафист.
Глаза ее расширились, губы раскрылись в изумлении и ужасе. Наконец она сказала шепотом:
— И ты просишь об этом меня, дочь Ээта и жрицу святилища Прометея?
— Прошу, — ответил он. — И по явному повелению самой Матери.
— Ты лжешь! — отчаянно крикнула она. — Ты лжешь! — Она повернулась и, рыдая, выбежала из комнаты, даже не переодевшись.
Он был застигнут врасплох и не мог вымолвить ни слова. К счастью, коридоры были пусты, так как настал час ужина. Медея добралась до своей комнаты никем не замеченная. Оставшись один, Ясон вскоре распростер руки и, ликуя, сказал себе:
— А разве это было не мудро, что я ничего не сказал и не сделал ни движения, чтобы удержать ее, когда она убегала? Мужчина никогда не должен бежать за женщиной, которая его любит; все равно, как только безумный рыбак бросился бы в воду за рыбой, которая клюнула. Эта моя сверкающая рыбка не уплывет дальше, чем позволит длина лески, которая не оборвется.
В тот вечер он наблюдал из своего окна, как стоя во весь рост в лакированной повозке, она изо всех сил гнала мулов по улицам Эа и дальше, через Восточные ворота, к храму Бримо, Владычицы Преисподней. Поводья были обвиты вокруг ее талии, в правой руке она держала тяжелый бич. По другую сторону от нее сидела на корточках юная жрица, а за повозкой бежали еще четыре в подобранных до колена легких одеяниях, и каждая держала руку на перилах. Она понукала животных яростными криками, и люди отскакивали, чтобы она на них не наехала, остерегаясь ее взгляда. Пока Ясон смотрел на нее и дивился, ворона что-то закаркала ему с тополя, росшего у окна. Он спросил Мопса, который был с ним, что сказала ворона.
Мопс ответил:
— У ворон всегда бывает только две темы: погода и любовь. Эта ворона говорила тебе о любви, уверяя тебя, что все хорошо.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯПохищение Руна
После завтрака на следующее утро Ясон пригласил царя Ээта к себе в покои, и, когда тот вошел, выказал ему свою глубокую благодарность и уважение. Он даже восхвалил решение царя пожертвовать счастьем дочери ради блага Колхиды.
— Увы, Твое Величество, — сказал он. — Царский венец — тяжелый убор для многих любящих отцов!
Ээт ответил, нахмурившись:
— А почему бы моей дочери Медее не быть счастливой? Разве она не свободна принять или отвергнуть любого жениха, которого я ей подыскиваю? Албания — богатая страна, а старик скоро умрет, оставив ее править, как ей заблагорассудится; ибо она будет считаться Матерью сыновьям, которые ему унаследуют, а в Албании как раз Мать царя обладает величайшей властью.
— Умоляю тебя меня простить, — сказал Ясон. — Я не знал, что этот брак совершается по выбору самой Медеи и полностью невежествен по части обычаев Кавказа. И все же я, со своей стороны, предпочел бы стать ничтожнейшим из твоих подданных, нежели единоличным властителем в любой из окрестных земель, если бы мне предложили выбор.
Наговорившись вдоволь о красоте и плодородности Колхиды, где все благие растения вырастают без сева и вспашки и поздравив Ээта с тем, что согласие царит между ее столь несхожими обитателями, Ясон внезапно показал ему скелет Фрикса, рассыпавшийся от ветхости, который Автолик выкрал из конской шкуры, подвешенной к тополю. Ээт узнал скелет по зубам (Фрикс был щербатым) и зарыдал над ним. У костей был весьма жалкий вид, их покрывала плесень. Затем Ясон в присутствии Ээта приказал Автолику отнести их на «Арго» и там запереть в рундуке под сиденьем кормчего, где имелось двойное дно. Автолик унес их, но не на «Арго»: он пошел сперва в покои Нэеры, где она и четверо ее братьев благочестиво очистили и отполировали их. Сам он взял на себя их сочленение, протыкая каждую кость шилом и присоединяя к соседней кожаной полоской. Когда они завершили работу и вставили в глазницы бирюзу, Автолик удалился с этим гибким скелетом. Он отнес скелет в покои Идеесса, которые, как он и предполагал, пустовали. Ибо была предпринята та же хитрость, что и во дворце царя Финея: всех дворцовых слуг — и колхов и мосхов из свиты Идеесса с ним вместе выманил на двор Орфей под влекущие звуки музыки. И теперь они стояли, изумленные и восхищенные, словно к земле приросли, вокруг разноцветной палатки, где творил чудеса чародей Периклимен. Помимо того, что показал аргонавтам, когда они впервые вступили в воды Черного моря, он исполнил немало другого, еще более необычайного. Он проглотил двуручный меч и длинный дротик с широким наконечником, острием вниз, и тут же извлек их у себя сзади. Он запустил деревянную утку в чашу с чистой водой, а затем воззвал к воде, которая столь бурно взволновалась, что утка вылетела из чаши, а когда после этого он попытался ее подхватить, распростерла крылья и, крякая, улетела.
Когда наконец, по тайному сигналу Автолика, Периклимен завершил представление, свита мосхов неохотно вернулась к своим обязанностям; вернувшись в покои, они увидели своего царственного хозяина, лежавшего в постели под одеялами, с головой, покрытой шерстяным ночным колпаком, повернувшегося лицом в стене! Они не посмели к нему обратиться, сели на пол в позы, выражающие раскаяние, выжидая, пока он не проснется. Они были потревожены и удивлены внезапным прибытием самого Идеесса, который не обратил внимания на их взволнованные приветствия и, подойдя к постели, благоговейно простерся перед ней, хор