– Ты хочешь сказать, что он не с Нового Запада?
– Именно.
– Но этого никто не знает, а сам он себя за бостонца выдает! – Миссис Клэй терзала в руках носовой платок. – Значит, у него никаких прав нету в парламенте заседать!
– А я о чем? Он ничем не лучше нас с вами, и документы у него, откуси я собственную голову, такие же липовые.
– Но об этом необходимо сообщить! Прямо сейчас! Кому-нибудь в парламенте…
– А вот это, – сказал Тео, – плохая идея.
– Почему? Я думаю, мы обязаны, Тео! Ты должен!
Тео с удовольствием открыл бы ей правду. В общем-то, именно так он и собирался поступить, чтобы она убедилась в правомерности его дальнейших намерений. Да только необходимые слова застряли где-то на полпути. В итоге Тео не то чтобы соврал – просто выговорил удобную и легкую полуправду:
– Вот что… Помните вечер, когда Блай говорил с Шадраком… ну… о рычаге воздействия? О козыре против него? – Экономка кивнула, и Тео продолжил: – А знаете обычный козырь Бродгёрдла? Он людей шантажирует.
Миссис Клэй смотрела на него, не понимая.
– Но ведь Шадрак ничего плохого не сделал!
– А откуда нам знать, что у него за козырь? Вдруг это нечто из прошлого, о чем мы и понятия не имеем? – Произнеся это, он сам поежился, неожиданно подобравшись вплотную к правде. – Если мы с вами просто так явимся в парламент и вывалим: «Бродгёрдл – не гражданин Нового Запада!» – он возьмет и в ответ выложит то, что у него есть на Шадрака!
– Теперь ясно, – медленно проговорила она. – Но кто он на самом деле? Ты мне так и не сказал…
Тео открыл рот, на ходу соображая, что говорить:
– Он был банкиром… в Пустошах, по ту сторону границы. Он сколотил состояние, обирая железнодорожных перекупщиков. Брал их деньги… а потом раскапывал на каждого какой-нибудь грязный секрет – и делал так, чтобы денежки никогда к ним не вернулись. Это случилось с десятками людей у меня на глазах…
Вышло вполне правдоподобно. И очень неплохо соответствовало нынешним обстоятельствам.
– А ты-то как все разузнал? – спросила миссис Клэй.
Она уже не сомневалась в его словах, лишь ужасалась.
Тео отмахнулся, этак небрежно:
– У меня приятель в том банке работал.
– Как все это отвратительно!..
– Да, – согласился Тео. – Отвратительно.
А про себя подумал: «Знать бы тебе, как было на самом деле…»
15Истина без прикрас
Прежде, нежели моровое поветрие начало свою страшную жатву, паломники из других эпох во множестве посещали Папские государства, устремляясь к святыням, что украшают полуостров, подобно драгоценным камням; они суть памятники благим чудесам, возымевшим место в сей некогда благословенной стране. Ныне святые места посещаются гораздо реже, иные, увы, впали в прискорбнейшее запустение. Однако чудеса, свидетельства коих по-прежнему хранятся в обрушенных стенах, сегодня способны потрясти ничуть не менее, чем когда-то…
София бегом бросилась обратно в каюту, с грехом пополам отбиваясь от возобновившихся приступов морской болезни.
«Тео, наверное, разместили в другом месте, – говорила она себе. – Небось, заболтался с соседом. Или на корабле осматривается».
И как тут в отчаяние не прийти?
«Кто бы ждал, что он сразу побежит проведать меня!»
Если на то пошло, Угрызение к ней тоже не заглянула. Странновато, конечно, но, может быть, миссионерские обязанности отвлекли?..
София сбежала по трапу вниз, отмечая про себя, что все двери были по-прежнему распахнуты, а каюты – пусты. От этого становилось не по себе.
«Куда же все подевались?»
Заметив трап, уводивший наверх, она поднялась палубой выше и увидела еще один коридор – такой же пустой, как и первый. Софию даже посетила совершенно нереальная, фантастическая мысль: а что, если она единственный пассажир на борту? Как тут было не вспомнить россказни Бабули Перл о «Лебеде» и о лакриме, брошенной на борту судна, которое она отказывалась покидать. София несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, силясь успокоить и нервы, и желудок.
«Это у меня с головой что-то творится. Всему должно быть объяснение!»
И действительно, вскоре все выяснилось. Из большой каюты в конце коридора долетал запах жареной курицы. Желудок тотчас же взбунтовался, притом что одновременно шевельнулся и голод. За тремя длинными столами сидело десятка три нигилизмийцев, они тихо разговаривали за едой. Ни Угрызения, ни Тео не было видно… впрочем, народу в каюте хватало, может, София просто не разглядела.
Пока она гадала, как быть, из-за стола встал рослый седоусый мужчина.
– Мисс Тимс, – слегка поклонился он, подходя. – Я капитан Размышляй. Вам уже лучше?
София смотрела на него, недоумевая.
– Меня сильно укачивает, – сказала она. – И я хочу найти своих спутников… Теодора и Угрызение.
Капитан немного помедлил. Затем, обернувшись, махнул рукой мужчине средних лет, тому самому, что принимал Софию на борту. Тот немедля вытер салфеткой рот и подошел к ним:
– Да, кэп?
– Мисс Тимс спрашивает о своем госте, Теодоре Константине Теккари.
Мужчина ответил извиняющимся тоном:
– Боюсь, мисс Тимс, он так и не прибыл. Я до самого отплытия стоял на том месте, где мы с вами разговаривали. Всех пассажиров приветствовал…
Она безнадежно спросила:
– И даже записку никакую не передавали?
– Нет, к сожалению.
София трудно сглотнула:
– Понятно… А Угрызение?
– Спасибо, Изменяя, – отпустил сотрудника капитан и обратился к Софии: – Угрызение пришла к выводу, что вы нехорошо себя чувствуете. Она решила вас не беспокоить и всех нас попросила о том же. Она велела передать вам это…
И он вынул из кармана кителя конверт.
София ошеломленно взяла его:
– Вы… вы хотите сказать, что ее тоже здесь нет?
Капитан прокашлялся:
– А вы рассчитывали, что она здесь будет? Вероятно, случилось какое-то недоразумение. Угрызения на борту «Истины» нет.
– Но она же с миссией ехала в Папские государства!
Капитан немного помолчал, потом заговорил, тщательно подбирая слова:
– Все обстоит немного не так. Несколько недель назад Угрызение забронировала место для вас, Эфемера Тимс, и для вашего гостя, но ни в коем случае не для себя. Вы же Эфемера Тимс?
София ошарашенно смотрела на него.
– Да, – почти прошептала она.
– Трудно сказать, чем вызвано недоразумение, но, быть может, письмо вам все объяснит? – Капитан взял Софию под локоть и проводил к креслу возле стены. – Если к вечеру оправитесь, прошу вас, присоединяйтесь к нам за ужином.
София молча проследила за тем, как капитан Размышляй возвращается за стол… Потом трясущимися руками открыла конверт.
София!
Пожалуйста, прости меня за то, что наверняка покажется тебе ужасным обманом. Да, так и есть, но лишь в силу необходимости… Продолжай утверждать, что тебя зовут Эфемера Тимс и что ты едешь в Папские государства, и капитан без помех доставит тебя за океан. Он много раз плавал туда и обратно, так что плавание, скорее всего, пройдет без происшествий. Размышляй мыслит шире, чем большинство нигилизмийцев, и вдобавок склонен уважать твоего дядю.
В Папских государствах вас с Шадраком встретит мой товарищ; вы легко узнаете его – он упомянет мое имя. Полагаю, он же исчерпывающе объяснит вам, почему мы вынуждены были прибегнуть к хитрости… И вот еще: я оставила в трюме кое-какой груз на твое имя. Передайте его моему товарищу, когда высадитесь на берег. Он же поможет вам добраться до дневника.
София, мне бесконечно жаль, что я не смогла отправиться в плавание вместе с тобой. Еще раз прости меня за обман. Есть веские причины, обязывающие меня остаться в Бостоне. Прошу, не обращай внимания на то, как могут выглядеть мои поступки: я действовала из лучших побуждений. Право, тебе не придется ни о чем жалеть, в том числе и об этой неправде.
Письмо выпало из рук, но София даже не заметила… Взгляд девочки блуждал по каюте, до нее медленно доходил весь ужас случившегося. Она путешествовала через Атлантику совсем одна и притом под чужим именем. Плыла на корабле, полном незнакомцев, и где-то там предположительно должна была встретить еще одного незнакомца…
Вот и весь ее «тщательно продуманный план». Да это была самая взбалмошная, опасная, безумная идея на свете!..
16Утрата Блая
Парламентарии платят за свои места и сообразно своим взглядам присоединяются к той или иной партии. Каждые шесть лет жители Нового Запада голосованием избирают партию, которая выдвигает премьер-министра, – естественно, тоже члена парламента. Как правило, партия, победившая в голосовании, избирает в премьеры политического лидера, уже завоевавшего популярность…
Гордон Бродгёрдл стоял перед большим зеркалом, обозревая себя в полный рост. Он куда лучше многих своих коллег-депутатов понимал, что внешний облик зачастую определяет победу или провал. Те, кто восхищался парламентарием Бродгёрдлом, а такие не то что в его палате, а и во всем Бостоне составляли подавляющее большинство, говорили, что он был хорош собой. Те, кто его боялся, то есть практически все, кто его знал, называли Бродгёрдла внушительным. Те, кто его боялся, а восхищения не испытывал, не говорили про него ничего.
Немногие смельчаки, допускавшие, что в красивом и внушительном парламентарии было что-то смутно зловещее, обычно не могли сформулировать, что же именно. Возможно, всему виной – прямой пробор, разделявший густые черные волосы ровно посередине крупной головы: этакая суровая белая линия. А может, дело в пронизывающем взгляде черных глаз из-под нависших бровей? Обычно эти глаза выражали совсем не то, что слова… Или кому-то не давали покоя тонкие усы, прилепившиеся, точно сороконожка, к верхней губе и не очень соответствовавшие черной окладистой бороде? Эта сороконожка, казалось, жила собственной жизнью. Когда Бродгёрдл улыбался, она корчилась, как на сковородке.