София торчала на причале уже больше часа. В одном соборе зазвонили колокола, со всех сторон тотчас отозвались колокольни поменьше. Казалось, Севилья ненадолго ожила, наполнилась нестройным и радостным шумом. Потом звон утих, отчего навалившаяся тишина показалась еще более давящей и зловещей.
София уже ничего так не хотела, как убраться в тенек. Она оказалась последней в очереди к уполномоченному по заразе. Нигилизмийских миссионеров отпускали в город одного за другим, и они уходили, неся скудные пожитки. Перед Софией остались только две женщины, Откуда и Пристрастие, ничем особо не примечательные, обе – средних лет. Среди прочих их выделяли разве что проявления доброго расположения друг к дружке. Они стояли смирно, старательно не обращая внимания на Софию.
Палящее солнце напоминало ей приключения в Пустошах. Она пыталась спрятаться от жары, усевшись за своим ящиком, но маленький прямоугольник тени не принес облегчения. Священник, переговариваясь со своим писцом, приблизился к Пристрастию и Откуде. Это был немолодой уже мужчина, практически лысый, с кустистыми бровями и почти полным отсутствием подбородка. Зубы у него были желтые и кривые, а одеяние, выдержанное в бело-красно-черных цветах, по виду плохо подходило для свирепой жары, но он, казалось, не замечал этого.
Остановившись перед Откудой, он молча окинул женщину взглядом, потом быстро заговорил с писцом по-кастильски. Тот не спеша начал делать пометки. Клирик, держа руки сложенными перед собой, мутновато-голубыми глазами уставился на Пристрастие.
– Прибыли сегодня с Нового Запада? – с акцентом выговорил он по-английски.
Пристрастие кивнула.
– Что вас сюда привело?
– Я нигилизмийка. У нас здесь миссия.
– Какого рода?
Она вздохнула:
– Наставить Папские государства на путь истинный.
– И каков же, по-вашему, этот путь?
Пристрастие не ответила. Она, казалось, истаивала на солнце. Кашлянув, она положила руку на плечо Откуды и пробормотала:
– Она вам поведает, каков истинный путь.
Клирик переглянулся с писцом, тот кивнул. Последовал вопрос:
– Вам нехорошо?
– Да, ей нехорошо, но это всего лишь простуда, – ответила нигилизмийка. – Она утомлена путешествием и изнурена жарой.
И Откуда обняла Пристрастие за талию.
– И долго она уже болеет?
– Примерно четыре дня. Ей нужны отдых и питье, вот и все.
Клирик окинул Откуду бесстрастным взглядом и вновь повернулся к Пристрастию. Та стояла, закрыв глаза, и глубоко дышала, ни дать ни взять уснув на плече у подруги. На лбу и верхней губе выступили капли испарины. Кустистые брови святого отца сползлись к переносице. Он тихо сказал по-кастильски что-то еще, писец снова кивнул. Быстро ушел прочь по причалу, нырнул в каменную арку на выходе…
– Куда это он? – раздраженно спросила нигилизмийка. – Мы целый час в очереди ждали! Не довольно ли?
– Довольно, – сдержанно согласился клирик.
Он снова соединил руки и принялся ждать.
Вновь нескончаемо потянулось время… Впрочем, писец вернулся всего через несколько минут, причем в сопровождении двоих конников. По спине Софии разбежался холодок, она вскочила, охваченная скверным предчувствием. Плащи всадников, белые, с капюшонами, переливались на солнце. Лица скрывали золотые маски с длинными, хищно загнутыми клювами и узкими прорезями для глаз. Софии вспомнилась нохтландская стража. Только, пожалуй, эти золотые всадники выглядели еще страшней!
Выехав на причал, они спешились и неторопливо последовали за писцом. Вблизи София рассмотрела, как переливались золотые нити, вставленные в белую ткань. Еще у них были тяжелые пояса и по длинному мечу в ножнах. Один, подойдя, откинул с головы капюшон, обнажив ворох золотых кудрей, но маска осталась на месте. Уполномоченный по заразе коротко кивнул новоприбывшим, сказал несколько слов и указал на Пристрастие. Золотые клювы согласно кивнули. Не произнеся ни слова, шагнули к нигилизмийке и взяли ее под руки.
– Что вы творите? – хватая вялую руку подруги, закричала Откуда.
Пристрастие как будто очнулась и что-то протестующее забормотала, беспомощно отталкивая стражу. Всадники даже внимания не обратили на ее усилия. Подхватили – и не то повели, не то понесли женщину прочь. Она пыталась отбиваться:
– Куда вы меня? Куда?..
Ее спутница тем временем наседала на клирика:
– Что такое? В чем дело?
Тот ответствовал совершенно спокойно:
– У вашей подруги лапена.
– Да о чем вы? Она всего лишь простужена! А тут еще жара…
– Посмотрим.
– Но куда ее увозят?
– В карантин.
– Но вы не можете просто так забрать ее в карантин! Там же другие будут! В самом деле заразные!..
Клирик кивнул:
– Мы и должны изолировать всех заразных.
Голос Откуды сделался пронзительным:
– Но у нее не может быть никакой лапены!
Несколько мгновений уполномоченный молча смотрел на нее.
– Вы так в этом уверены? Я наблюдал все симптомы. Она испытывает усталость и безразличие к жизни. Ее с трудом удается расшевелить.
– Какое безразличие к жизни? Ее всего лишь изнурила жара!
– У нее все симптомы, причем запущенные, – безапелляционным тоном проговорил клирик.
Золотые клювы уже покидали пристань, один вел лошадей, другой – женщину.
– А вы, значит, вместе с ней путешествовали? Осталось установить, нет ли и у вас признаков болезни…
Откуда, пораженная внезапным молчанием, лишь с ужасом смотрела на клирика. Потом разгладила юбки и выпрямилась во весь рост.
– Что ж, – сказала она. – Задавайте ваши вопросы. Вы сами убедитесь сейчас, что со мной все в высшей степени хорошо.
Святой отец задумчиво сощурил глаза.
– Итак, вы прибыли сегодня с Нового Запада? – вновь завел он предписанную его работой шарманку.
София молча, с широко раскрытыми глазами наблюдала за происходящим. Все случилось так быстро, что ей просто не верилось. Нигилизмийку увели прочь. Теперь ее поместят в карантин. Если там есть настоящие больные лапеной, Пристрастие наверняка заразится. Сердце отчаянно колотилось, внимание уплывало. Она чувствовала странную смесь облегчения, стыда и страха. Облегчения – оттого, что ее-то уж точно не уведут отсюда жуткие люди в золотых масках. Стыд из-за этого облегчения и страх: а вдруг все-таки… Нет! Ни в коем случае! Невозможно!
Клирик наконец кивнул Откуде, видимо удовлетворенный ее ответами.
– Все в порядке, – сказал он. – Вы можете выйти в город.
Женщина кивнула в ответ:
– Благодарю вас.
София видела, насколько глубоко потрясена была нигилизмийка. Не прибавив больше ни слова, женщина подобрала обе сумки, свою и подруги, и побрела в сторону арки.
Уполномоченный по заразе наконец обратил бесстрастный взор на Софию. Писец приготовился зафиксировать ее ответы.
– Вы прибыли сегодня с Нового Запада? – прозвучал первый вопрос.
– Да, – с вымученной улыбкой ответила София.
– Что вас сюда привело?
– Поиски родителей, – сказала она. – Они приехали сюда много лет назад. Я надеюсь отыскать их следы.
Клирик немного помолчал, потом эхом повторил услышанное:
– Надеетесь отыскать их следы?
– Да, на самом деле я здесь проездом в Гранаду. Там в нигилизмийском архиве лежит документ, написанный моей матерью.
Клирик задумался над услышанным, затем кивнул в сторону ящика:
– А это что такое?
– Кадки с саженцами.
Должно быть, здоровенный замок внушил уполномоченному определенные подозрения, но делать вид, будто ящик принадлежал ей, было невозможно. Вдруг ее попросят открыть коробку? Ключа-то нет!
– Зачем вы это привезли?
– По просьбе друга, – сказала София. – Это подарок человеку, которого я должна встретить в Севилье.
– Имя и адрес этого человека?
София открыла сумку и вытащила «Где купить карту…». Там был раздел, касавшийся Севильи. По возможности изображая спокойствие, девочка перелистнула страницы.
– Джильберто Херез, – сказала она клирику, найдя в книге нужное место. – Калле Абадес!
Уполномоченный снова помедлил. Затем быстро обратился по-кастильски к писцу, прилежно заносившему на бумагу ответы Софии. Тот что-то ответил. Последовал новый заученный вопрос:
– Вас в последнее время посещали какого-либо рода призраки или видения?
Сердце ухнуло вниз.
– Нет, – сказала София.
– Беретесь ли вы утверждать, что любите жизнь, дарованную вам Господом?
– Да.
– Желаете ли вы, чтобы эта жизнь прекратилась?
– Нет.
– Страдаете ли вы от уныния духа? Знаете ли кого-либо… – он чуть помедлил, – кого-либо, помимо путешественницы по имени… – он оглянулся на писца, тот заглянул в записи и подсказал, – по имени При-стра-стие… кто также страдал бы от уныния духа?
– Нет, – сказала София, – не знаю.
– Если вам доведется впасть в состояние, именуемое упадком или унынием духа, принимаете ли вы обязательство тотчас покинуть город, предаться уединению и умереть в одиночестве, дабы не заразить любящих жизнь?
Перспектива столь жуткой участи развернулась так неожиданно, что София даже заколебалась. Клирик пристально наблюдал за нею.
– Да, – сказала она. – Принимаю.
– Назовите свое имя и место жительства.
– Эфемера Тимс из Бостона, Новый Запад.
– Все в порядке. Можете выйти в город, – сказал клирик.
Писец свернул бумаги.
– Спасибо, – поблагодарила София.
– Вот только, – уже поворачиваясь, чтобы уходить, сказал священнослужитель, – боюсь, вам не удастся передать саженцы адресату. Джильберто Херез умер от лапены еще в прошлом году.
22Сокольничий и призрак
Удачливыми охотниками вскоре было открыто, что золотые глаза четырехкрылов продолжали источать свет даже после того, как этих тварей убивали. Нетленные, словно воск, они могли служить вместо свечей и масляных ламп. В Севилье и Гранаде их некоторое время даже использовали для уличного освещения, но горожане тотчас же разворовали драгоценные шары все до единого. Теперь их можно видеть только в частных домах.