Мисс Арбетнот в доме гимнастики оказалась довольно суровой леди, одаривавшей каждого таким взглядом, что человек сразу чувствовал, что он не вовремя.
— Хм… — сказала она, подумав.
Пегги нервно начала:
— Да, я знаю, что мои физические данные… — но мисс Арбетнот резко ее прервала.
— Не сказала бы, что этот термин нам подходит, — объявила она. — Мы в Маринштайне предпочитаем говорить о Показателе Красоты. Вашу талию — где-то 55 см — я нахожу удовлетворительной, но вам придется всерьез заняться собой, чтобы до стичь соотношения 105–55–95.
— Сто пять см! — воскликнула Пегги. — Ох, я не думаю…
— Здесь дело не в личном вкусе, — заявила мисс Арбетнот. — Как неоднократно говорила о нашем общественном подходе Великая Княгиня: фигура по прошлогодней моде хуже платья позапрошлых лет. А что касается экрана, надо быть еще сознательно требовательней к себе потому, что требования современного экрана — 105–55–95. Это красота, а все остальное — нет.
— Но это пять… — запротестовала Пегги.
— О, это мы вам устроим. А иначе зачем мы здесь.
Пегги, хотя и несколько неуверенно, подумала, что так оно должно быть и есть.
— А теперь, — сказала мисс Арбетнот, после того как дала ей расписание гимнастических занятий, — я полагаю, что вы желаете встретиться с мисс Карнеги, вашим личным инструктором.
Выходя, Пегги обнаружила в передней толпу ожидающих приема девушек. Она расслышала, как некоторые упомянули ее имя, когда она проходила мимо. Но удовольствие от этого Пегги не почувствовала: все они очень внимательно разглядывали ее.
— Легкая оживленность, легкая оживленность, просто почаще повторяйте это про себя, что бы вы в тот момент ни делали.
— Но разве это будет моя подлинная личность? Разве это буду я? — спросила Пегги.
Брови мисс Карнеги поднялись.
— Ваша личность? — повторила она, потом улыбнулась, — а, понятно. О боже, сколько же вам надо внушить! Вы нас, боюсь, перепутали с телевидением. Личность в кинематографе есть нечто другое. Да, да, в самом деле. Несколько лет назад в моде была страстность, потом прямота наивности, — а что же у нас дальше? Ах да, тлеющий огонь и скоро вышедшая из моды бесхитростность, потому что современного зрителя это не устраивает и глупо пытаться настаивать. Потом, короткий период, в моде была скрытая страстность, зрителю в общем она нравилась, но для многих была довольно докучлива. В этот сезон — это легкая оживленность. Поэтому до следующего визита ко мне в среду, продолжайте повторять это про себя.
Легкая оживленность, легкая оживленность! Попробуйте чуть больше перекинуть вес на кончики пальцев ступни и увидите — это поможет. Легкая оживленность, легкая оживленность.
Потом последовали парикмахер, массаж лица, инструктор по правилам хорошего тона, диетолог и еще целый ряд других, пока Пегги не попала, наконец, к мисс Хиггинс, которая как раз заканчивала занятия с Карлой.
— Да, — говорила мисс Хиггинс, — слуху вас хороший. Не думаю, чтобы мне пришлось с вами много заниматься. Эти "ррр" мы легко усилим.
Но в чем вам надо быть настороже, так это с вашей манерой кричать во время обычного разговора. В микрофон это будет ужасно. Леди никогда не должна кричать, если только она живет не в Кенсингтоне.
Затем Карла удалилась, и подошла очередь Пегги. Мисс Хиггинс попросила ее прочесть абзац, напечатанный на карточке, и, когда та начала, была просто очарована.
— Прекрасно! — сказала она. — Прежде чем я испорчу ваше произношение, надо сделать несколько записей на магнитофон. Эти "и-и"! А ну-ка повторяйте за мной: "Би-би-си видит в вас изумительную лирическую певицу".
В течение последующих десяти минут Пегги демонстрировала свое завывание. Она сделала вывод, что мисс Хиггинс отнеслась к ней как к дару судьбы, преподнесшей ей наконец работу, достойную ее таланта.
— Вот задачка как раз по сердцу моему дедушке, — сказала она. — Но для вас это означает тяжелейшую работу, моя дорогая. Боюсь, тяжелей, чем для всех остальных.
— Остальных? — переспросила Пегги.
— На отделении кинематографа этого курса вас 36, а ведь конкуренция в этой профессии невероятная.
— Но у меня контракт, мисс Хиггинс.
— Контракт с правом замены, насколько я знаю, — поправила та. — Это дает дополнительный стимул. Не думаю, чтобы вы уже познакомились с вашими соперницами, но эти знают о вас все, и каков результат? Уже четверо просили придать им легкий ирландский акцент, и у меня нет сомнения, что остальные сделают то же. Так что, понимаете…
Пегги возмущенно уставилась на нее.
— Ах, вот они как! Так они собираются стянуть с меня контракт?
— Судя по всему, вот откуда ветер дует, — согласилась мисс Хиггинс. — Но эта просьба совершенно невыполнима. Все, чему можно научиться у нас — это всеми признанный вариант англо-американского. И все это должно показать вам…
— Но если мне изменят фигуру, изменят мой голос, мои волосы, лицо и все такое, как они говорят, что же останется от меня? — спросила Пегги.
— Это долг перед зрителем, — сказала мисс Хиггинс, — или, если так выразиться, работа в кино несет определенную ответственность перед зрителем. Надо научиться соответствовать среднему и работать в рамках этого. Таковы требования ко всем актерам, разве нет?
Пегги невесело согласилась.
— Ну же, не беспокойтесь, дорогуша, — посоветовала мисс Хиггинс, — мы займемся вами как следует и выдадим вам удостоверение. Только утром в понедельник не забудьте зайти сюда после гимнастики, и мы с вами поработаем. Вас будут снимать, не сомневайтесь.
Джордж Флойд, пошатываясь, вошел в просторный кабинет мистера Солли де Копфа и бухнулся в кресло.
— Что с тобой стряслось? — поинтересовался Солли, подняв глаза.
— Мне надо выпить, — ответил Джордж. — Побольше.
Ал изобразил, как наливает стакан и ставит его перед ним.
— Что случилось? А я думал, ты поехал ее встречать. Только не говори, что самолет из Маринштайна разбился.
— Да нет, с ним все в порядке. Все было наготове… Пресса, радио, телевидение, вся компания.
— Но ее там не было?
— О, была, по крайней мере, я думаю, что была.
Солли де Копф встревоженно посмотрел на него.
— Джордж, ты, кажется, перебрал лишнего. Ты поехал туда, чтобы встретить ее, посмотреть, хорошо ли ее там выдрессировали и все такое, а потом привезти сюда. Ну, и где же она?
Джордж вздохнул.
— Я не знаю, Солли. Я думаю, она испарилась.
— Ал, — сказал Солли. — Спроси его, что случилось?
— Обязательно, шеф. Послушай, Джордж, ты говоришь, что самолет прилетел, как и надо — и что же?
— Проблема в том, что оттуда вышло…
— А что оттуда вышло?
— Лолы, — угрюмо ответил Джордж, — 36 единоподобных Лол. Ни следа прежней ирландской девушки, или Розы Ирландии. 36 Лол, у всех удостоверение из Маринштайна, все заявляют, что они Дейдре Шилсин, и все говорят, что у них с нами контракт. У меня будет сердечный приступ.
— То есть ты не можешь узнать, которая из них — она, — переспросил Ал.
— Сам попробуй, — они все внизу в вестибюле. В любом случае, теперь слишком поздно. Ох, голубые горы, изумрудный мох, серебряные озера и милая нежная ирландская девушка со смеющимися глазами… Все исчезло. Испарилось. Одни Лолы, — он глубже зарылся в кресло, излучая такое отчаяние, что оно тронуло даже Солли де Копфа.
Ал, однако, сохранял задумчивую беспристрастность и внезапно просветлел.
— Послушай, шеф!
— Ага? — сказал Солли.
— Я тут поразмыслил, шеф, может эта ирландская дребедень не так уж нам сейчас нужна — слишком рискованно и несвоевременно. Но ведь у нас на руках есть все еще безошибочно бьющий сценарий. Припомните-ка тот, что про шайку Римлян и Сабинянок.
Мгновение мистер Солли де Копф сидел молча, сжав в зубах сигару, потом дал выход своему гневу.
— Все 36 Лол в нашем вестибюле? — его глаза заблестели. — Ал, дождались! Чего ты ждешь? Ступай туда, Ал. Заставь их всех подписать тот же контракт с правом замены, понял?
— Конечно, шеф, — уже в дверях крикнул Ал.
Вот почему так скучают в домике на берегу Слив Гамф в Барранакло по бедненькой Пегги Мак-Рафферти, Пег, гибкой как болотный камыш, доверчивой милой Пег, которую они больше никогда не увидят. Охо-хой!
Выживание
Пока космодромный автобус не спеша катил по открытому полю, которое отделяло привокзальные строения от грузовых подъемников, миссис Фелтон внимательно смотрела вперед. Корабль возвышался над равниной словно огромный серебряный шпиль. Нос его светился ярким голубым пламенем, а это означало, что он готов к старту. На огромных хвостовых стабилизаторах и вокруг них суетились крошечные механизмы и люди, издали похожие на точки. Заканчивались приготовления. Миссис Фелтон глядела на все это с непередаваемым отвращением и горькой, безнадежной ненавистью. Затем ее взгляд сосредоточился на затылке зятя.
Его она тоже ненавидела. Она обернулась, посмотрела на свою дочь, сидящую сзади. Алиса казалась бледной, ее губы были крепко сжаты, а глаза смотрели прямо перед собой.
Миссис Фелтон раздумывала, но затем решилась и, стараясь перекричать шум автобуса, сказала:
— Алиса, дорогая, еще не поздно, даже сейчас, ты понимаешь.
Девушка на нее даже не взглянула. Она сделала вид, что ничего не слышала, только еще крепче сжала губы.
— Мама, успокойся, прошу тебя!
Но раз начав, миссис Фелтон уже не унималась.
— Это для твоего же блага, дорогая. Все, что тебе нужно — это переменить решение.
Девушка промолчала.
— Никто не станет тебя винить, — упорствовала миссис Фелтон. — Они не подумают о тебе ничего плохого. Ведь каждый знает, что Марс не место для молодых женщин.
— Мама, пожалуйста, перестань, — оборвала дочь. Резкость ее тона выбила миссис Фелтон из колеи. Она заколебалась, но затем ответила:
— Ты не приспособлена к той жизни, что тебя ожидает, дорогая. Совершенно примитивной. К тому же, милая, ничего страшного не произойдет. Ты разлучишься с Дэвидом всего-навсего на пять лет.