зговорника: “Посмотрим, что мы сумеем сделать”.
Василиса принялась вытаскивать вещи и прикладывать к нему: “Это? Или это?” – спрашивала она и подбадривала: “Мы с тобой похожи формами. Сухощавые, так это называется?” Да, кивнул он, довольно точное слово.
– Сухощавые, сухие, – продолжала она, утвердительный ответ ее подбодрил. – Твоя мама, должно быть, была высокая и худая. Словно модель.
Он окаменел:
– Моя мать была шлюха, – сказал он и затрясся. – Она продала меня моему отцу и исчезла в Шлюхостане.
– Ш-шш, – сказала Василиса. – Ш-шш, довольно. Это в другой раз. А сейчас твой лучший миг. Примерь вот это.
– Не могу. Не хочу портить твои наряды.
– Не беда. У меня их так много. Снимай рубашку, натяни вот это через голову. Сам видишь, только чуточку туговато. Что скажешь?
– А это можно попробовать?
– Да, конечно.
(Хочется оставить их на минуту, предоставить им приватность, деликатно отвести глаза, выключить мою я-сам-и-есть-камера-в‑смартфоне или хотя бы отвести ее в сторону, вот площадка лестницы, вот ступеньки, ведущие вниз, в холл, где ныне, в результате переустройства, несла вахту собачка, якобы собранная из воздушных шариков, а со стены щерилась маринованная пиранья, слова любви переливались ядовито-розовым и зеленым неоном над входом, и вот парадная дверь отворяется. Входит Нерон Голден. Король вернулся в свой замок. Я смотрю ему в лицо. Он оглядывается по сторонам, недовольный. Он хочет, чтобы она вышла с ним поздороваться, где она есть, не прочла его эсэмэс? Он вешает шляпу и трость у входа в холл и зовет.)
– Василиса!
(Вообразите, как я-камера несусь наверх, прямо в ту комнату, где Василиса и юноша в ее одежде замерли, застигнутые его окриком, и она, Василиса, смотрит на Д и понимает, что он все еще боится отца.)
– Он убьет меня. Он непременно убьет меня. Господи!
– Нет, он ни в коем случае тебя не убьет.
Она протягивает ему его обычную одежду.
– Одевайся. Я его отвлеку.
– Как?
– Приведу его наверх…
– Нет!
– В спальню. И закрою дверь. Когда услышишь сильный шум, будешь знать, что можно безопасно уйти.
– Какой шум?
– Уж конечно ты догадываешься, какой шум. Нет надобности подробно объяснять.
– О!
Она остановилась в дверях, собираясь идти к Нерону.
– И еще одно, Д!
– Что?! То есть да, прости, что?
– Может быть, я не на тысячу процентов законченная злобная стерва.
– Да! Да! Разумеется! То есть нет! Разумеется, нет.
– Я тебе помогу.
– Спасибо.
Она заговорщически улыбается. На этом я завершаю сцену, крупным планом улыбка Моны Лизы, Сфинкса.
Позже.
Он заключил мир с Рийей, терпеливой, все понимающей, и вот они сидят с Айви Мануэль в ямайском ресторанчике на углу Хаустон и Салливан, пьют опасные коктейли поздней ночью. Или вообразим иначе: трое сидят вокруг простого круглого стола в совершенно темной студии, пьют (опасные коктейли допустимы даже в лимбе), мир не существует, ничего, кроме них троих сейчас, когда они обсуждают глубокие проблемы языка и философии. (Сознательная аллюзия: Жан-Люк Годар, Le gai savoir[46], 1969, в главных ролях Жан-Пьер Лео и Жюльет Берто. Многие считают этот фильм чересчур дидактическим, но порой дидактика – именно то, что требуется.) Поначалу Д угрюмится, цитирует Ницше (автора Die frohliche Wissenschaft[47]), который задает “Шопенгауэровский вопрос: имеет ли бытие какой‑либо смысл? – Вопрос, который хотя бы расслышат во всей его полноте не ранее, чем через двести лет”. Но постепенно женщинам удается его развеселить, приободрить, поддержать, утешить, и тогда, получив от него слабый кивок, настороженную улыбку, они принимаются мало-помалу посвящать юношу в словарь его будущего, того будущего, где местоимение “его” уже не будет его. Первостепенное, самое главное слово – “переход”. В музыке это модуляции, от одной ноты к другой. В физике – атом, ядро, электрон и т. д. переходят из одного квантового состояния в другое, поглощая или излучая радиацию. В литературе тоже встречаются пассажи, плавно соединяющие две темы или два раздела. В нашем же случае… в нашем случае это процесс, в результате которого человек навсегда приобретает внешние, физические характеристики гендера, с которым себя отождествляет, в противоположность гендеру, полученному при рождении. Этот процесс может включать, а может не включать такие меры, как гормональная терапия или операция по коррекции пола.
– Не думай об операции! – твердят женщины. – Пусть это тебя вовсе не беспокоит, нам еще очень до этого далеко. (Когда дойдет до съемок, пусть актрисы решают, которая из них какую произносит реплику. Но пока пусть говорит Рийя, потом Айви, и так далее, чередуясь.)
– Тебе надо осознать, кто ты есть. Для этого существует профессиональная помощь.
– Ты можешь оказаться ТГ, ТС, ТВ, КД – кем себя почувствуешь, что тебе подходит.
Трансгендер, транссексуал, трансвестит, кроссдрессер.
– Не надо спешить и заходить хоть на шаг дальше, чем тебе комфортно.
– Для этого есть профессиональная помощь.
– Раньше люди ставили перед именем специальные обозначения. Типа ТС Айви или КД Рийя. И еще была смена пола. “Смотри, вон сменившая пол Салли”. Но с тех пор трансмир повзрослел. Теперь она будет просто Салли или как вздумается. Никакой больше компартментализации.
– Однако с местоимениями предстоит решить. Слова очень важны. Если ты больше не “он”, то кто? Можно зваться “они”, это годится, если ты поймешь, что не идентифицируешь себя ни с мужчиной, ни с женщиной. “Они” – это неопределенная гендерная идентичность. Очень приватно.
– А еще есть ze.
– А еще ey.
– А еще hir, xe, hen, ve, ne, per, thon и Mx.
– Вот видишь. Большой выбор.
– Thon, например, это комбинация that и one.
– Mx – вместо “мисс”, произносится “микс”. Лично мне больше всего нравится.
– Разумеется, дело не только в местоимениях. Я тебе кое‑что успела объяснить в тот первый раз в музее. Слова очень важны. Ты должен определиться со своей идентичностью, если только определенность для тебя не состоит в неопределенности, а если так, то у тебя, скорее всего, флюидный гендер.
– Или же трансфеминный, ведь ты родился мужчиной, идентифицируешь себя со многими женскими аспектами, однако не чувствуешь себя женщиной.
– Слово “женщина” отделено от биологической составляющей. Как и слово “мужчина”.
– Или же ты не идентифицируешь себя ни с женским, ни с мужским потому, что ты, возможно, небинарен.
– Так что спешить нельзя. Надо во многом разобраться.
– Многому научиться.
– Переход подобен переводу. Ты движешься от одного языка к другому.
– Некоторые люди легко усваивают языки. Другим труднее. Но для этого есть профессиональная помощь.
– Взять хотя бы навахо. У них четыре гендера. Помимо женщин и мужчин – Na’dleehi, “с двумя душами”, те, кто рождается мужчиной, однако берет на себя роль женщины, или наоборот, само собой.
– Ты можешь стать тем, кем выберешь быть.
– Сексуальная идентичность – не данность. Это выбор.
До той минуты Д молчал. Но тут заговорил:
– Вроде бы аргументация строилась от противного? Быть геем – не выбор, а биологическая необходимость? А теперь это все же стало выбором?
– Выбор идентичности, – возражает Айви Мануэль, – это не покупка хлопьев в супермаркете.
– Говоря о “выборе”, мы подразумеваем также “быть избранным”.
– Но все‑таки это выбор?
– Для этого есть профессиональная помощь. Профессионалы помогут тебе прояснить свой выбор.
– И тогда он станет необходимостью.
– Но тогда он не будет выбором?
– Это всего лишь слово! Что ты к нему привязался? Всего лишь слово.
Затемнение.
14
В день своей свадьбы в семь утра – это был один из самых жарких дней лета, синоптики предупреждали об угрозе урагана – Нерон Голден по обыкновению отправился играть в теннис на углу Четвертой и Лафайета с тремя членами своего крепко сбитого кружка друзей тире партнеров тире клиентов.
Эти таинственные люди, всего их было пятеро, как мне кажется, выглядели одинаково: крепкие, с ореховым загаром (результат долгого пребывания на солнце в дорогостоящих местах отдыха), с редеющими, коротко стриженными волосами, чисто выбритые, с решительной челюстью, грудь колесом, ноги в густой шерсти. В белых спортивных костюмах они смотрелись командой отставных моряков, вот только морякам не хватило бы денег купить такие часы: я насчитал два “ролекса”, по одному “вашерону константину”, “пиаже”, “одемару пиге”. Богатые и могущественные альфа-самцы. Нерон не познакомил их с нами, никогда не приглашал в Сад. Это были его парни. Он придерживал их для себя.
Расспрашивая сыновей, как старик нажил состояние, я каждый раз получал иной ответ: “строительство” – “продажа недвижимости” – “сейфы” – “ставки онлайн” – “торговля пряжей” – “перевозки” – “венчурные вклады” – “текстиль” – “кино” – “не твое дело” – “сталь”. После того как мои родители-профессора помогли мне выяснить его личность, я начал, насколько хватало способностей, уточнять истинность или же неистинность столь разнообразных утверждений. Обнаружилось, что человек, известный нам как Н. Ю. Голден, приобрел привычку к таинственности задолго до того, как появился среди нас, и паутина ложных фасадов, посредников, подставных компаний, которую он плел, защищая свои дела от публичности, оказалась слишком сложной, чтобы я – всего лишь юнец, мечтающий работать в кино – сумел с такого расстояния проникнуть в нее. Он запускал свои пальцы в любой пирог, славился как беспощадный рейдер. Он окутывался плащом анонимности-бенами, но когда делал очередной ход, все догадывались, что за игрок за столом. В стране-которую-нельзя-называть его прозвали Коброй. Если мне когда‑нибудь удастся снять о нем фильм, размышлял я, может, так его и назвать. Или: “Королевская кобра”. Но, подумав хорошенько, я отказался от таких названий. У меня уже было готовое.