Из темноты выступает охранник и хватает меня за плечо.
Я смотрю вверх. Он по крайней мере шести футов и шести дюймов роста, негр в черной фуражке.
— Тебе надо уходить, сынок, — говорит он мягко, басом. — Уходи-ка, прежде чем я вызову полицию.
Я стряхиваю его руку со своего плеча и ухожу прочь.
Я долго сижу в темноте на продавленном диване, который мне пожертвовала мисс Берди, и пытаюсь привести мысли в порядок, но мне это не удается. Выпиваю две банки теплого пива. Я проклинаю, ругаюсь и плачу. Я строю планы мести.
Подумываю даже о том, чтобы убить Джонатана Лейка и Барри Экса. Эти пронырливые, мерзкие подонки решили украсть у меня дело Блейков. И что мне теперь сказать своим клиентам? Как объяснить им все это?
Я шагаю из угла в угол, ожидая, когда взойдет солнце. В прошлую ночь я бы весело рассмеялся, если бы мне сказали, что я снова достану свой список фирм и опять начну обивать пороги. Я весь извиваюсь от стыда и скрежещу зубами при мысли, что опять придется звонить Маделейн Скиннер: «Это снова я, Маделейн, и снова ищу работу».
Наконец я засыпаю на диване, и кто-то меня будит сразу после девяти утра. Это не мисс Берди. Это двое полицейских в штатском. Они показывают свои жетоны, и я приглашаю их войти. На мне спортивные трусы и тенниска. Глаза у меня словно горят, я тру их и пытаюсь сообразить, почему я вдруг привлек внимание полиции.
Они могли бы сойти за близнецов, обоим около тридцати, не так уж намного старше меня. На них джинсы, кроссовки, у обоих черные усы, и ведут они себя как пара посредственных телевизионных актеров.
— Нам можно сесть? — спрашивает один, выдвигая стул из-под стола и усаживаясь. Его товарищ делает то же самое, и вот уже оба расселись с удобствами.
— Конечно, — отвечаю я с неподдельной живостью, — пожалуйста, присядьте.
— И вы с нами, — предлагает один из них.
— А почему бы и нет? — Я сажусь между ними.
Оба наклоняются вперед, продолжая разыгрывать роль.
— А теперь расскажите, что, черт возьми, происходит?
— Вы знакомы с Джонатаном Лейком?
— Да.
— Вам известно, где находится его офис?
— Да.
— Вы были там вчера вечером?
— Да.
— В какое время?
— Между девятью и десятью часами.
— Какова была цель вашего посещения?
— Ну, это длинная история.
— У нас в запасе несколько часов.
— Я хотел поговорить с Джонатаном Лейком.
— Вы поговорили?
— Нет.
— Почему нет?
— Двери были заперты. Я не мог проникнуть в здание.
— Вы старались вломиться?
— Нет.
— Вы уверены?
— Да. Спросите у сторожа-охранника.
Получив ответ, они переглядываются. Что-то в моем ответе соответствует их ожиданиям.
— А вы видели охранника?
— Конечно. Он попросил меня уйти, и я ушел.
— Вы можете его описать? Его внешний вид?
— Могу.
— Тогда опишите.
— Высокий, широкоплечий чернокожий, наверное, шесть футов и шесть дюймов. В форме, фуражке, с револьвером и переговорным устройством. Да спросите его, он вам подтвердит, когда приказал мне убираться.
— Но мы не можем спросить его. — И они снова смотрят друг на друга.
— Почему не можете? — спрашиваю я и чувствую, что надвигается нечто ужасное.
— Потому что он мертв. — Они внимательно следят, как я отреагирую на сообщение.
Я совершенно искренне потрясен, как любой бы на моем месте.
— Как это, почему он мертв?
— Он сгорел во время пожара.
— Какого пожара?
Они одновременно настораживаются, оба кивают и подозрительно опускают взгляды на стол. Один вытаскивает из кармана блокнот, словно начинающий репортер.
— А тот маленький автомобиль во дворе, «тойота», ваш?
— Но вы же знаете, что мой. У вас же есть компьютер.
— Вы на этой машине приезжали вчера вечером в офис?
— Нет, я её притащил туда на плечах. Какой пожар?
— Давайте не умничать, ладно?
— Ладно. Идет. Не буду умничать, если вы не будете ловчить.
Подает голос напарник:
— Мы, возможно, засекли вашу машину поблизости от офиса в два часа ночи.
— Ничего вы не засекли. Это была не моя машина. — Сейчас я уже не могу сказать точно, врут эти ребята или говорят правду. — Какой пожар? — переспрашиваю я.
— Прошлой ночью фирма Лейка сгорела. Полностью уничтожена огнем.
— Дотла сгорела, — услужливо добавляет второй.
— И вы парни из команды, которая борется с поджигателями. — Я все ещё не пришел в себя от шока и в то же время ужасно испуган, так как они думают, что я к этому причастен. — И Барри Ланкастер сказал вам, что я самый подходящий подозреваемый на роль поджигателя, верно?
— Да, мы занимаемся поджогами. А также убийствами.
— А сколько людей ещё погибло?
— Только охранник. Первый звонок-сообщение поступил в три утра, так что в здании уже никого не было. Очевидно, охранник попал в ловушку, когда обрушилась крыша.
Я почти желаю, чтобы Джонатан Лейк был вместе с охранником в тот момент, затем вспоминаю об этом прекрасном здании с картинами и коврами.
— Вы зря тратите время, — говорю я, распаляясь при мысли, что я подозреваемый.
— Мистер Ланкастер сказал, что вы прошлым вечером были здорово не в себе, когда приходили в офис.
— Верно. Но не настолько же я злился на них, чтобы поджигать здание. Вы, ребята, зря тратите свое драгоценное время. Клянусь вам.
— Он говорит, что вы просто с ума сходили от злости и требовали встречи с мистером Лейком.
— Верно, верно, верно. На сто процентов и больше. Но это вряд ли может служить доказательством, что у меня был повод сжечь их офис. Взгляните на дело реально.
— Убийство, случившееся в связи с поджогом, может караться смертной казнью.
— Не шутите! Я готов вместе с вами разыскивать убийцу, чтобы потом поджарить ему задницу на электрическом стуле. Но меня к этому делу не пришивайте.
Я чувствую, что моя злость очень убедительна, потому что они в тот же момент отступают. Один вынимает сложенный лист бумаги из нагрудного кармана.
— У нас здесь рапорт двухмесячной давности, когда вас разыскивали за порчу частной собственности. Что-то там насчет разбитого стекла в одной городской фирме.
— Смотрите-ка, ваши компьютеры работают что надо.
— Странное поведение для адвоката.
— Бывает и похуже. И я не адвокат, я помощник адвоката или что-то вроде этого. Только что окончил юридический колледж. А то обвинение было снято, хотя ваш принтер и сообщил о нем. И если вы, парни, думаете, что разбитое мной в апреле стекло как-то связано с пожаром сегодня ночью, то настоящий поджигатель может расслабиться. Он в безопасности. И его никогда не поймают.
При этих словах один вскакивает, и его примеру быстро следует другой.
— Но вам все же надо бы обратиться к адвокату, — говорит один, тыча в меня пальцем. — Потому что сейчас вы первый подозреваемый.
— Ага. Вот именно. Я уже сказал, что если я главный подозреваемый, тогда, значит, настоящему убийце чертовски повезло. Вы, ребята, даже близко не подошли к разгадке дела.
Они хлопают дверью и исчезают. Подождав с полчаса, я сажусь в машину. Я проезжаю несколько кварталов, старательно приближаясь кружным путем к складу. Паркуюсь, прохожу ещё квартал и шмыгаю в магазин, торгующий предметами домашнего обихода, откуда можно видеть дымящиеся руины в двух кварталах от него. Уцелела только одна стена. У пожарища бродят десятки людей, адвокаты и их секретарши, на что-то указывая, а вокруг неуклюже топчутся пожарные в огромных сапогах, полицейские натягивают сетку желтого цвета — указание на то, что здесь имело место преступление. До меня доносится горький острый запах сгоревшей древесины, а над всем близлежащим районом низко повисла сероватая пелена дыма.
В здании фирмы полы и потолки были деревянными и, за немногим исключением, стены тоже из сосновых бревен. Прибавьте к этому чудовищное количество книг повсюду в здании, тонны папок с бумагами, и тогда легко понять, как все это моментально воспламенилось. Самое удивительное, что в здании не было надежной противопожарной системы. Повсюду видневшиеся окрашенные водопроводные трубы сплошь были просто деталью общего декора.
По понятным причинам Принс не ранняя пташка. Он обычно запирает «Йогис» около двух ночи и затем, спотыкаясь, идет к своему «кадиллаку» и усаживается на заднее сиденье, а Файрстоун, его постоянный шофер и, по слухам, телохранитель, отвозит Принса домой.
Обычно появляется он в «Йогисе» к одиннадцати и очень активно занимается сервировкой завтраков. В полдень я нахожу Принса на месте, за рабочим столом, перекладывающим с места на место бумажки, в единоборстве с обычным похмельем. Он поглощает обезболивающие таблетки, пьет минеральную воду до своего магического времени, пяти вечера, а потом опять ныряет в нирвану рома с тоником.
Кабинет Принса — комната без окон, под кухней, она скрыта от посторонних глаз. Пройти туда можно только через три незаметные двери, спустившись по потайной лестнице. Комната представляет собой правильный квадрат, и каждый дюйм её четырех стен увешан фотографиями Принса, который пожимает руки местным полицейским и другим таким же фотогеничным типам. Здесь во множестве также красуются обрамленные и ламинированные вырезки из газет, сообщения о том, что Принс подозревается, обвиняется, судится, арестовывается и приговаривается и всегда в результате оказывается невиновным. Он любит видеть себя в зеркале прессы.
Сегодня он в скверном настроении, впрочем, как обычно. За годы нашего общения я уже убедился, что лучше не связываться с ним, пока он не пропустит третий стаканчик, а это обычно бывает к шести часам пополудни. Так что я явился на шесть часов раньше срока. Он делает знак, чтобы я входил, и я закрываю за собой дверь.
— Что случилось? — ворчит он. Глаза его налиты кровью. У него развевающаяся борода и волосатая шея. Он в расстегнутой рубахе и поэтому всегда напоминает мне киношного Джека Волка.
— Я немного запутался, — говорю я.