Они обсуждали документ, который по виду тоже должен быть завещанием. И я безумно радуюсь, понимая, что завещание, которое я держу в руках, гораздо выгоднее, чем то, над которым он сосредоточенно хмурится.
Я решаю переменить предмет разговора:
— Мисс Берди, вы сказали, что у вас двое детей. Рэндолф и…
— Да, Делберт. О нем тоже забудьте. Он мне уже три года не звонит и никак о себе не напоминает, живет во Флориде. Долой, долой, долой!
Я черкаю ручкой, и Делберт теряет свои миллионы.
— Надо посмотреть, что делает Боско, — внезапно вспоминает она и вскакивает с места. — Он такой несчастный, жалкий человечек, ни семьи, ни друзей, кроме нас.
— Но мы ещё не закончили, — возражаю я.
Она снова наклоняется, и опять наши лица близко-близко.
— Нет, закончили, Руди. Сделайте то, что я велела. По миллиону каждому из четырех внуков, а все остальное, кроме этого, Кеннету Чэндлеру. Далее в завещании все остается как есть: тот же душеприказчик, все те же обязательства с более мелкими суммами, те же доверенные лица и опекун, все остается как прежде. Очень просто, Руди, я так всегда поступаю. Профессор Смут сказал, что вы все опять приедете через две недели и документы будут перепечатаны и приведены в аккуратный, приличный вид. Это правда?
— Очевидно.
— Ну и хорошо. Тогда и увидимся, Руди. — И она упархивает на другой конец стола и вот уже обнимает Боско за шею, а он сразу же успокаивается, и вид у него невинный, словно у ягненка.
Я внимательно прочитываю все завещание и делаю пометки в блокноте. Утешительно сознавать, что относительно сложных моментов можно будет посоветоваться с профессором Смутом и другими преподавателями, что они в случае затруднений помогут, что у меня целых две недели на то, чтобы прийти в себя и сообразить, как действовать дальше. Нет, мне это все не по силам одному, говорю я себе. Эта замечательная маленькая женщина с двадцатью миллионами нуждается в более опытном советчике, чем я.
Для неё нужно составить такое завещание, чтобы она даже толком и не понимала его. Я не глуп, я просто ещё неопытен. Я учил право три года, но прекрасно понимаю, насколько малы мои познания.
Клиент Букера мужественно пытается держать себя в руках, а его адвокату просто нечего ему сказать, он исчерпал запас утешений, поэтому Букер пытается что-то царапать в блокноте и каждые несколько секунд бурчит, поддакивая старику. Мне не терпится рассказать ему о мисс Берди и её богатстве.
Я смотрю на редеющую толпу в зале и неожиданно замечаю во втором ряду чету, упорно изучающую меня взглядами.
В данный момент я единственный свободный адвокат, и они, по-видимому, никак не могут решить, стоит ли попытать удачи со мной. В руках у женщины толстая папка, для сохранности перетянутая резинкой. Она что-то тихо бормочет, а муж качает головой, словно хочет сказать, что подождет кого-нибудь другого из этих молодых орлов-юристов.
Но вот они встают и медленно направляются ко мне. Оба неотрывно смотрят мне в лицо. Я улыбаюсь. Добро пожаловать ко мне в приемную.
Она садится на место мисс Берди, сбоку от меня. Он опускается на стул напротив и держится отчужденно.
— Привет, — произношу я улыбаясь и протягиваю руку.
Он вяло её пожимает, и я протягиваю руку ей.
— Меня зовут Руди Бейлор.
— А меня Дот, а его Бадди, — говорит она, кивая на мужа и игнорируя мою протянутую руку.
— Дот и Бадди, — повторяю я и начинаю записывать в блокноте. — А как ваша фамилия? — спрашиваю со всем благодушием опытного консультанта.
— Блейк. Дот и Бадди Блейк. По-настоящему наши имена Марарайн и Уиллис Блейк, но все зовут нас просто Дот и Бадди.
Волосы у Дот завиты в перманенте, вздыблены и серебрятся на макушке. Но вроде чистые. На ней дешевые парусиновые белые туфли, коричневые носки и большие, не по размеру, джинсы. Сама она худая, жилистая и довольно настырная.
— Адрес? — спрашиваю я.
— Восемьдесят три, Грейнджер-сквер.
— Работаете?
Бадди открыл было рот, но у меня впечатление, что уже много лет за них обоих говорит Дот.
— Я получаю государственное пособие по нетрудоспособности, — отвечает она, — мне только пятьдесят восемь, но у меня плохо с сердцем. У Бадди пенсия, маленькая.
Бадди только глазеет на меня. У него очки с толстыми стеклами и пластмассовыми дужками, которые едва достигают ушей. Щеки румяные и толстые, лохматые темно-каштановые волосы с проседью, такое впечатление, что он не моет их и одного раза в неделю. Рубашка в черно-красную клетку, напоминающая плед, ещё грязнее, чем волосы.
— Сколько лет мистеру Блейку? — обращаюсь я к Дот, не будучи уверен, что мне ответит сам мистер Блейк.
— Просто Бадди, ладно? Дот и Бадди. Никаких мистеров, хорошо? Ему шестьдесят два. Можно мне кое-что вам сказать?
Я быстро киваю, Бадди смотрит на Букера.
— Он не совсем в порядке, — быстро шепчет Дот, легко кивнув на Бадди. Я внимательно гляжу на него. Он смотрит на нас. — Военное ранение, — добавляет она. — Получил в Корее. Вы знаете, в аэропортах бывают металлодетекторы…
Я опять киваю.
— Даже если он пройдет через проверочный пункт совсем голый, эта штука может просто выйти из строя от звона.
Рубашка у Бадди светится, так изношена, а пуговицы вот-вот отскочат, потому что она до невозможности натянута на его выдающемся брюшке. У него по крайней мере три подбородка. Представляю себе голого Бадди, проходящего через металлодетектор в международном аэропорту Мемфиса, завывание сигнала тревоги и агентов безопасности, мечущихся в панике.
— У него железная пластинка в голове, — прибавляет Дот в заключение.
— Это… это ужасно, — шепчу я в ответ, а затем пишу в своем блокноте, что у мистера Бадди Блейка в голове железная пластинка. Сам мистер повернулся налево и свирепо воззрился на клиента Букера в трех шагах от себя.
Вдруг Дот нагибается вперед:
— И ещё кое-что.
Я тоже наклоняюсь в ожидании.
— Да?
— У него проблема с алкоголем.
— Да что вы?
— Но это все от той раны на войне, — добавляет миролюбиво она.
Как запросто эта женщина, с которой я познакомился три минуты назад, превратила своего мужа в пьяницу-болвана.
— Не возражаете, если я покурю? — спрашивает она, теребя сумочку.
— А здесь можно курить? — Я оглядываюсь в надежде увидеть надпись «Курить воспрещается», но таковой не замечаю.
— О, конечно. — Она втыкает сигарету между потрескавшимися губами, зажигает её, затягивается и выпускает целое дымное облако прямо в лицо Бадди, который даже не шелохнулся.
— Так что я могу сделать для вас, леди? — спросил я, глядя на пачку документов, туго стянутых резинкой. Я сунул конверт с завещанием мисс Берди под блокнот. Моя первая клиентка — мультимиллионерша, а эти — бедные пенсионеры.
Моя воспарившая к небесам карьера вот-вот рухнет на землю, потерпев крушение.
— У нас денег немного, — сообщает Дот тихо, словно это большой секрет и она смущена, что приходится его открыть.
Я сочувственно улыбаюсь. Сколько бы денег у них ни было, они гораздо богаче меня, сомневаюсь, что их кто-нибудь собирается преследовать по суду. — Но нам нужен адвокат, — добавляет она, снимая с пачки бумаг резинку.
— В чем же ваши проблемы?
— Нас обманывает страховая компания.
— По какому страховому полису? — спрашиваю я. Она швыряет пачку мне и затем вытирает руки, словно умывает их теперь, когда бремя возложено на плечи чудотворца, который с легкостью решит все их проблемы. Сверху пачки лежит испачканный, мятый и сильно потертый полис. Дот выдыхает ещё одно табачное облако, и на какое-то мгновение Бадди почти скрывается из виду.
— Это медицинский страховой полис, — поясняет она. — Мы купили его пять лет назад у компании «Прекрасный дар жизни», когда нашим парням было по семнадцать. А теперь Донни Рей умирает от лейкемии, а эти мошенники не желают оплатить его лечение.
— «Прекрасный дар жизни»?
— Точно.
— Никогда о такой компании не слышал, — говорю я, просматривая первую страницу полиса с условиями и обязательствами с таким видом, словно уже управлялся со многими судебными исками подобного рода и знаю досконально все и вся о страховых компаниях. В документе указаны имена двух клиентов, которым в случае необходимости должны быть выплачены страховки, — Донни Рей и Ронни Рей Блейк. У обоих одна и та же дата рождения.
— Извините за выражение, но это шайка сукиных детей.
— Как большинство страховых компаний, — произношу я задумчиво, и Дот улыбается — ей смешно. Я завоевал её доверие. — Итак, вы оплатили этот полис пять лет назад?
— Да, примерно. Я всегда вовремя платила взносы. И никогда ни черта от них не получала, и вот Донни Рей заболел.
Я студент, и страховки у меня нет. Нет у меня ни одного полиса — ни на жизнь, ни на здоровье, ни на автомобиль. Да я даже не могу купить новую покрышку для заднего левого колеса моей маленькой разбитой «тойоты».
— И вы сказали, что он умирает?
Она кивает с зажатой между губами сигаретой.
— Острая лейкемия. Заболел восемь месяцев назад. Доктора дают ему год, но он столько не проживет, потому что Ронни не может отдать свой костный мозг для пересадки. А сейчас, наверное, уже поздно.
Она произносит «мозг» как «мазг».
— Пересадку? — переспрашиваю я сконфуженно.
— Так вы ничего не знаете насчет лейкемии?
— Да нет, кажется.
Она цокает языком и округляет глаза, словно я законченный идиот, затем долго и печально затягивается. Выдохнув достаточно дыма, она говорит:
— Мои мальчики — двойняшки, понимаете? Так что Рон, мы его так зовем, потому что ему не нравится его имя Ронни Рей, прекрасный донор для пересадки своего костного мозга брату-близнецу. Так говорят доктора. Но дело в том, что такая пересадка стоит где-то около ста пятидесяти тысяч долларов. А у нас таких денег нет, понимаете? И страховая компания должна в таком случае заплатить, потому что так указано в полисе, это их обязанность. Но эти поганцы, сукины дети, говорят, что не обязаны. Так что теперь Донни Рей по их милости умирает.