Вообще, эта сторона жизни для меня стала отвратительна. Возможно, потому что мало видела счастливых, или потому, что почти все использовали личные привязанности в своих каких-то целях. Исключение, похоже, составляла только Лика, и то не до конца. Она рассчитывала вначале подобраться поближе к Фиру, да и спастись от одиночества. И вот теперь, когда Нироя и Кикса не стало, она поняла всю свою любовь. Как бы это грустно не было, именно сейчас, когда уже нет любимого, она его любила больше всего…
Нет, я не говорю, что все были плохими или ужасными, многие в Академии очень хорошие люди и нелюди, но им для того, чтобы стать такими, почти каждому пришлось многое преодолеть, понять, и пережить.
Нам – менталистам, казалось, было хуже всех сейчас. От нас все отвернулись, стали избегать. Нет, явно никто не показывал своего отношения, но вот мысли и чувства от нас не скроешь уже.
Не знаю, как справлялись остальные, но я не сошла с ума только благодаря поддержке Фира. Он всегда был рядом и во всем мне помогал.
Постепенно, я научилась находиться в толпе и не встречаться ни с кем глазами, избегать прикосновений и, вообще, избегать многолюдных мест, особенно, когда там полно разных переживаний, быть невидимкой почти для всех. От этого становилось, конечно, лучше, но так одиноко…
Между собой общаться тоже особого желания не возникало. Исключение составляла для меня Лика, и то не сразу. Когда ей стало лучше, намного лучше, но ни как иначе.
То время стало самым тяжелым для нас всех. Наш дар срабатывал неожиданно, и не в самых подходящих местах и моментах. Но тут мне особо и помочь было некому. Дар сам должен был успокоиться в течение нескольких лет, скольких, точно никто не знает, так как такое прежде не встречалось, и только потом я могла опять начать учиться.
Поэтому, после того, как нам все это объяснил декан факультета ментальной магии, страдающий от той же проблемы что и мы, его адепты, было решено, что он нам пока продолжает давать знания и теорию, а на практике мы уже будем потом обрабатывать.
С каждым из менталистов наш декан занимался индивидуально, да и, вообще, они все были намного меня старше и опытнее, так что, в отличие от меня быстрее разобрались со своими новыми возможностями.
Занятия в Академии начались только после праздников середины зимы и то, не для всех. Конечно, все адепты до этого времени совсем не гуляли, а читали, учили, но без практики. Каждый сам для начала учился, просто жить. Жить и не покалечиться с новыми увеличившимися способностями, кто-то что-то вспоминал, а кто-то, вообще, учился жить без способностей. Им было тяжелее всего. Их всех перевели на факультеты алхимии и лекарств, а еще, с ними усиленно стали заниматься физической подготовкой владения всем оружием, какое только нашли в Академии. В общем, вышло неплохо для них – прибил и тут же можешь вылечить, а если вдруг передумал, то и отравить следом.
Марина, как и говорил Фир, со мной больше не общалась, она, вообще, переехала поближе к ректору. Когда мы пересекались в Академии, она отворачивалась и проходила мимо, сначала я пыталась с ней поговорить, но вскоре поняла всю тщетность своих попыток. Да и неожиданно проснувшийся дар все мне рассказал, о чем я и не догадывалась ранее. Марина завидовала, мне завидовала. Нашла чему. Она хотела получить Фира, но не потому, что любит, а потому, что «хочу», эгоистично и так по-детски, «хочу и все», ей нужно было для «статуса», для самоутверждения. Красивый, богатый, успешный. А еще, она меня считала наивной дурой, и, вообще, как я поняла, друзей у нее не было, за всю жизнь ни разу, и всех она использовала в каких– то своих целях. Со мной все просто – она хотела подружиться из-за того, что я быстро отвечала при поступлении, и она хотела мной воспользоваться во время обучения, да и потом, как оказалось, моя магия очень полезна. Да что там скрывать, она мной и пользовалась. А Фир ведь ещё тогда её считал, и тоже все это знал, хоть он намекал на ее такую натуру, но я все пропускала мимо ушей. Но самое ужасное, что это она тогда была зачинщицей случая с ягодами. Она испугалась, что я могу все рассказать Фиру о наших проделках, испугалась, что ее выгонят из Академии, и подмешала мне сок ягод. А теперь у нее не выгорело с Фиром, и она переключилась на ректора, и спит с ним… Фу-у-у…. как противно-то знать все темные желания и скелеты в шкафу. Фиру я так ничего и не рассказала о поступке Марины, конечно, он рано или поздно сам догадается, что это она была. Но мне совсем не хотелось опять воскрешать ту историю и сталкивать Фира с Мариной. Пусть это и было как-то наивно, но после того случая в кабинете эльфа, мне было ее жалко, хоть я понимала, что жалеть тут абсолютно нечего, и некого, но все же… пусть уж будет, как будет, возможно, Фир со временем успокоится, и все забудется…Хоть мне было и неприятно вспомнить все пережитое, но злости и обиды на нее прошли. По сравнению со всем тем, что сейчас на меня обрушилось, то было так давно и так неважно, будто мы детьми играли, а сейчас вдруг началась взрослая жизнь…
Дар у менталистов успокоился приблизительно через полгода, и к тому моменту мы уже умудрились узнать все тайны и страхи почти всех в Академии, хоть и старались избегать народ. Даже если кто из менталистов и был при поступлении наивен, или неопытен, или ему не хватало знаний, или умений, то теперь он этим похвастаться ну никак не мог. Если раньше менталисты учились призывать свой дар в нужную минуту, то теперь нам всем приходилось учиться, наоборот, его подавлять. Но пока мы с этим справились, то насмотрелись, и начитались. Нам теперь каждому хватило тайн, знаний, опыта и умений, а особенно грязи на несколько сот жизней. Чего мы только не начитались: измены, предательства, пытки, насилие, убийства, темные ритуалы, светлые ритуалы, кто с кем спит, кто кого хочет, кто кому что подстраивает. Особенно страшно было встречаться с некромантами. Их не просто так приняла в свои представители Темная Богиня, они все перенесли насильственную смерть, и своими муками выстрадали второй шанс в жизни…
Навсегда особенно ярко запомнились нам наши первые погружения. И это было очень заметно. Все мы встречались так или иначе с этими людьми, или не людьми, и каждый раз я видела в глазах своих собратьев по дару, страх оказаться там же опять, и пережить все те ужасы повторно. Они вздрагивали, отворачивались.
Конечно, было и хорошее в жизни, и приятные воспоминания у всех считанных, но по сравнению с плохим, оно быстро терялось или забывалось. Проще всего, и главное приятнее, было общаться с Фиром, я его никак не могла прочитать, чему очень радовалась. Фир меня давно предупредил, какой он, и я очень боялась, что прочитав его, у меня, при его виде будет появляться та же горечь во рту, как и от остальных.
За это время мы очень с ним сблизились. Из-за моего такого нестабильного дара, я многое узнала о людях, и о нелюдях, да и о жизни, в общем, того, чего мне никак не хотелось бы знать, и его помощь, и присутствие всегда оказывались как нельзя кстати.
Постепенно, когда чтение и погружение вошли почти в привычку, и не вызывали такой реакции, я все чаще стала задумываться о каждом из поступков, и его причинах, о своем возможном решении в той или иной ситуации. Конечно, мне в этом необходимо было разобраться, и наши разговоры с Фиром помогли мне остаться собой в этом серпентарии. Иногда мы говорили ночи напролет, часто я там так и засыпала у него в кресле, и он меня переносил к себе на кровать, или просто будил. Да и привыкла я уже к постоянному тихому шепоту мыслей Фира, и уже не представляла, как это жить, и не ощущать его присутствия постоянно рядом. Как это, когда ты одна, и в полной тишине, как это, когда тебя никто не страхует, не утешает и не поддерживает все время. Конечно, Фир не единственный, кого мы не могли считать, были еще несколько профессоров и парочка адептов, а были еще и такие адепты, и профессора, после встречи с которыми, во рту появлялся сладкий вкус или вкус свежей мяты. Я, вообще, заметила, что после «Забвения силы» общение с кем бы то ни было, сводилось у меня к дегустации. Этот вкусный – с ним приятно общаться, тот горький, тот кислый, а вот эта – соленая, а вот после той – будто дерьма наелась…
Особенно больно мне почему-то, было видеть воспоминания Филоны и той светлой полуэльфийки. Хоть они и были светлыми эльфами, и даже после них оставалось приятное послевкусие, но в их воспоминаниях был Фир, он был с ними… и самое ужасное, что и помочь мне справиться с этим никто не мог. Фиру я не рассказывала, а сам он не лез, хоть и видел, что меня что-то мучает. Конечно, мучает. Видеть таких двух разных Фиров, знать, пусть и только по воспоминаниям, такое о своем эльфе.
Впервые после такого знания я, вообще, боялась поднять глаза на эльфа. Было очень стыдно, будто я совершила что-то ужасное, и подсмотрела то, что никак не положено мне было знать.
Его прикосновения, его улыбка, его жесты и привычки. Это все я знала с детства, и вот сейчас, когда он так улыбался мне, я вдруг вспоминала ту же улыбку в тот момент, когда он нависал над Филоной в кровати, или его подмигивание, или объятия. Все возвращало в увиденное, и заставляло мысли путаться, и сбиваться, а сердце стучать где-то в голове, своим шумом заглушая реальность. От всего этого становилось еще хуже, ведь Фир видел, он, наверняка, догадывался, что со мной происходит и молчал, позволяя разобраться во всем самой. Такое состояние продолжалось несколько недель, а потом вдруг все прекратилось. Нет, не так, не прекратилось. Я нашла разницу и успокоилась, ну почти успокоилась. Разница была в его глазах. Во всех воспоминаниях, его глаза были как бы мертвы, они не выражали никогда ничего, а со мной они всегда радовались или грустили, злились или светились добротой и лаской. Я всегда могла найти все ответы именно в его глазах. Конечно, все те мысли и чувства не ушли так просто, мое сердце по-прежнему замирало, когда мы с ним даже просто говорили, но теперь только от радости и счастья. Больше не было ревности и стыда перед эльфом. Кстати, Фир так ничего и не спросил, но обнимать и целовать стал намного чаще, что не могло не радовать, ведь именно сейчас мне так нужна была его поддержка.