Далее. Наш обслуживающий персонал в Одессе остался. Временно. Вы из ваших людей выберете наиболее достойных, офицеров разумеется. Кофе там по утрам разносить и прочее. Солдатам вашим запретите к нам в вагоны заходить. Сапогами грохочут, будят. Если там туалет надо почистить или что — пускай в тапочки переобуваются.
И последнее. Теснота в вагонах непереносимая. Некоторым купе на двоих делить приходится, представляете? И тут же в поезде женщины, неизвестно как проникшие. Тоже место занимают. Вы думаете, Москва вас за это по головке погладит? Я, впрочем, пока прямую связь не требую. Но уж как хотите — жилплощадь нам расширьте.
Ноздри Зуброва начали раздуваться. Драч, хорошо знавший полковника, такое уже видел и предвкушал, что будет дальше. А Званцев продолжал:
— Солдаты у вас, очевидно, не проинструктированы, кого везут. Так вы им растолкуйте. Я вот вчера вечером велел одному у нас в вагоне пол подмести, а он меня матом. Солдата тут, пожалуй, винить нельзя, он без погон не разбирается, кто есть кто. А вот командир куда смотрит?
— Это какой же солдат вас так? — поинтересовался Зубров.
— Огромный такой, больше двух метров ростом.
— Младшего сержанта Салымона ко мне! — распорядился Зубров в пространство.
— Правильно, полковник. Учитесь.
Тут в разговор неожиданно вступил Драч:
— Товарищ полковник, а ведь правы ответственные работники! Недостаточно мы к ним внимания проявили!
Зубров от удивления даже моргнул. Уж не свихнулся ли капитан? Но по лукавым глазам его понял, что нет, вменяем. А Драч вел свое:
— Комиссию надо создать, товарищ полковник. По изысканию резервов питания и площади. Уверен, что отыщутся, прикажите только!
Тут перед ними возник Салымон навытяжку, и Зубров переключился:
— Это ты, сержант, ответственного работника матом обложил?
— Так точно, товарищ полковник!
— Благодарю за службу!
— Служу Советскому Союзу! — рявкнул Салымон готовно и весело.
— А что-то сдержанный ты у меня стал, Салымон. Оно, конечно, хорошо, да ведь не всегда удается. Если все же не сдержишься — с кем не бывает! — мне докладывай.
— Есть, товарищ полковник.
— Что же касается комиссии, — обратился Зубров к Драчу, — то инициатива наказуема. Вы, капитан, ее и возглавьте. Салымона к себе в помощники возьмите, у него уже есть опыт общения с номенклатурой. И чтоб на следующей остановке вопрос был исчерпан!
— Есть!
Что затеял Драч — Зубров, конечно, не знал. Но понимал, что солдатам будет потеха, а разрядка была к месту.
Команда «По вагонам!» не сразу дошла до опешившей тройки. Им повторили ее еще раз, погромче.
Весть о том, что пославший секретаря обкома матом Салымон получил от Зуброва благодарность, а Драч на следующей остановке будет «решать вопрос», облетела эшелон в мгновение ока. Поль немедленно потребовал объяснения, какая разница между равенством и уравниловкой.
— Уравниловка — это такое равенство, которое коммунистам не нравится.
— А какое им нравится?
— Слушай, друг любезный, спроси ты их сам! Назначаю тебя членом комиссии. Будешь моим замом по теоретическому равенству. Дождись вот остановки — и задавай все вопросы по ходу пьесы.
Поезд остановился у небольшого вокзала, уже давно используемого местными жителями как придорожная толкучка. Тут орали петухи, кто-то блеял, раздавались призывы насчет семечек каленых и яичек свеженьких. Слепец в обмотках играл на гитаре, перемежая песни Высоцкого с народным творчеством насчет сиротинушки и маминой могилки. Ему подавали.
Вагоны партийных боссов обступила толпа гогочущих солдат. Сюда, в ожидании представления, собралось все население эшелона. Вынужденные оставаться на своих постах дежурные были огорчены до крайности. Драч вылез на ступеньки вагона и толкнул речь:
— Солдаты, офицеры и дамы! Нашей комиссии поручено помочь нашим ответственным работникам изыскать резервы жилплощади и питания. Их на два пассажирских вагона аж двадцать три человека, плюс один товарный вагон с их барахлом. Они, бедняги, солдатской выучки не зная, разместиться не умеют. И кушать желают дополнительно. Приказываю: во время проведения операции ответственным товарищам не хамить и руками их по возможности не трогать. Салымон!
— Я!
— Назначаю тебя своим заместителем по практическому равенству! Обеспечь явку ответственных товарищей на наше собрание.
— Есть!
И Салымон полез в вагон.
Партийные боссы, вылезая по одному, сбились в кучку. Тут из вагона послышались шум и крики:
— Я генерал КГБ! Я тебя, дылду здоровую, в Сибири сгною! С твоим Зубровым заодно!
Крик неожиданно прервался. Затем окно вагона со стуком открылось. Из него, в позе новичка в невесомости, выплыл гражданин в сером костюме. Салымонова лапа держала его за пояс брюк. Лапа разжалась, и гражданин оказался на платформе, стоя на четвереньках. Больше Салымону никто не перечил. Не прошло и минуты, как все партийные товарищи готовы были выслушать Драча.
— Товарищи ответственные работники! Мы вам сейчас поможем. Нашему командиру поручили взять вас с самым необходимым, что нужно в дороге. Семьи ваши эвакуированы раньше, стало быть, нужно вам не больше, чем поднять можете. Так вот, сейчас вам солдаты помогут вынести все, что в купе ваших находится, сюда на перрон. И из товарного вагона тоже. Потом вы самое необходимое отберете и несите к себе — все, что угодно. Только за один заход. А уж если останутся излишки — мы их тут на базаре на продукты обменяем — вот и дополнительный паек будет. Да и места побольше станет: в товарном вагоне хоть плясать сможете.
— Товарищ капитан, да как же это?! — взмолился Званцев. — Да это же подрыв основ!
— А на разговоры у нас имеется мой заместитель по теоретическому равенству мистер Росс. Он ваши политинформации посещал и основы коммунизма от вас же усвоил. Мистер Росс, каковы основы коммунизма?
— Равенство и братство, капитан!
— А когда у одних есть больше, а у других — меньше?
— Тогда надо все у богатых отнять и поровну разделить. Богатых же ликвидировать как класс.
— Товарищ Росс! Вы неправильно тогда меня поняли! — закричал Званцев.
— Вот вы теорию и поскребите, пока солдаты в порядке братской помощи вам разгрузят вагоны. Первый взвод! Слушай мою команду! Вынести на перрон из этих трех вагонов всю движимость! Выполняй!
Поль озабоченно спросил:
— А ты, капитан, станешь их ликвидировать как класс?
— Не волнуйся, не стану. Сейчас они у нас не будут богатыми. Ты лучше пока свои вопросы товарищу Званцеву задавай.
— Иван, это нехорошо, что ты делаешь. Частная собственность должна быть неприкосновенна.
— Вот чудак! Они же против частной собственности! Они же за равенство! Почему не сделать им приятно?
Поль обернулся, чтобы спросить Званцева, какое именно равенство приятно коммунистам, но того уже не было на перроне. Из вагона долетал его голос:
— Пожалуйста, товарищ солдат, поаккуратнее! Дайте я сам понесу!
Пока дрожащие боссы с солдатской бесцеремонной помощью вытаскивали пожитки на перрон, Драч пошел по базарным рядам.
— Эй, бабка, почем семечки?
— А что у тебя на обмен есть, служивый?
— Много чего. Три вагона барахла. Большие люди из Одессы привезли. Приходи через полчасика на перрон да знакомых зови. На всех хватит.
Весть пронеслась по базару как пламя. Тем временем Салымон с трудом вынес из вагона небольшую железную коробочку. Толпа захохотала.
— Эй, Тарасыч, ты пошто Салымона кашей не кормил?
— Гля, его уже ветром шатает!
— Коробочку поднять не может!
— Ставлю, хлопцы, бутылку тому, кто эту железяку к себе на плечо вскинет! — пропыхтел Салымон.
Из десятка охотников только двое смогли оторвать маленький сейф объемом не более ведра от земли. С шеи Званцева, в купе которого нашли сейф, стащили ключ.
— Виноват, товарищ капитан. Пришлось за ответственного работника руками подержаться: трепыхался. Ну мы его вместе с движимостью и вынесли, — сокрушенно доложил Драчу темноглазый солдат по кличке Аспид, и Драч Аспида простил.
— Видать, секретарь обкома рыбак заядлый! — потешались девицы.
— Вишь, грузики с собой свинцовые везет! Без них в дороге как же?
Сейф оказался полон золотых монет царской чеканки.
— Ишь какой деньгой в обкоме зарплату платят! — раздумчиво сказал Драч.
— Пожалеем, ребята, ответственных работников. Каждому получку домой таскать — подорваться можно. Тебя, Салымон, в обком работать нипочем не возьмут, и не проси: силенок не хватит.
Партийные боссы уже молчали и только заводили глаза. Один лишь начальник одесской таможни с пеной у рта отстаивал свой контейнер:
— У меня там секретная документация, ее показывать никому нельзя! — кричал он, отталкивая солдат.
— Товарищ капитан, вот этот — не знаем, как звать…
— Ушастик! — хором закричали Сонька и Зинка.
— …Этот с ушами пихается. Не повредить бы ненароком. Вы ж приказали больно не делать…
— Нейтрализовать, не делая больно! — распорядился Драч. Тут Чирва-Козырь догадался выпросить у какой-то бабки в счет будущего обмена большой мешок. Таможенника в него посадили и перевязали мешок так, что из него торчала только возражающая голова.
Контейнер вскрыли. Он оказался полон порнографических журналов и всевозможных пластиковых и резиновых приспособлений. Под восторженный вой Салымон надул макет голой красотки и торжественно вручил ее Драчу:
— Товарищ капитан, передаю вам на хранение документ особой государственной важности!
— К Зуброву на подпись ее отнести надо! — посоветовал кто-то из толпы.
Золото и валюту, обнаруженную в большом количестве, отнесли в командирский вагон на хранение.
— Их мы, товарищи, вместе с вами в Москве сдадим, тогда и разбирайтесь, где чье! — обнадежил Драч партийных боссов.
Туда же пошли две картины Айвазовского и одна Репина, неведомо каким образом попавшие в контейнер секретаря обкома.