— Вы узнали его только сегодня?
— А когда же еще?
— Вам лучше знать.
— Понятно, что сегодня. Я ведь сказала, что он просто подсел ко мне. Только я не захотела, чтобы этот прохвост имел потом ко мне какие-то претензии и воображал неведомо что. Вот почему я не согласилась, чтобы он за меня платил. Я сейчас как раз пришла за деньгами. Вы можете это проверить. А у него, наверное, и вообще денег нет, а если есть, так пусть он ими подавится. Все равно такой тип не станет за меня платить.
— Моника, сядьте и отдохните немного от разговоров. Очень уж вы много наговорили.
— Что вы, я не могу садиться. Мне нужно еще спуститься вниз и расплатиться за обед, официант ждет. Что он обо мне подумает?
— Не принимайте этого близко к сердцу. Посмотрим, что будет делать ваш новый знакомый, если вы не вернетесь.
— Что будет делать? Да устроит какую-нибудь драку, что еще такой тип может сделать? Прилетит сюда и устроит скандал, вот увидите. Отпустите меня, мне нужно идти в ресторан, честное слово…
Я был уже по горло сыт этой болтовней и не мог больше притворяться.
— У него есть при себе оружие? Пистолет, нож?
— Нож! Какой нож? Только тот, которым он резал мясо за столом. Он не показывал больше никакого ножа, впрочем, я этого типа не знаю, вы же слышали…
— Хватит! Моника, если собираешься врать и дальше, то лучше вообще молчи. Я предпочитаю сказки Андерсена.
— Какого Андерсена?
— Был такой, писал сказки.
— Вы мне не верите?
— А ты сама себе веришь? После того, что здесь наплела?
Она отвернулась и взглянула на дверь.
— Мне очень нужно в ресторан. Я расплачусь и вернусь. Правда.
— Садись и будь послушной.
Броняк беспокойно озирается. Смотрит на часы, на оркестр, на входную дверь. Допивает остатки коньяка, отодвигает рюмку. Выпивает остывший кофе и заглядывает в кофейник — нет ли там еще. Пусто. Броняк отставляет кофейник в сторону. Потом проверяет колонку цифр в счете. Встает.
Перед ним вырастает официант.
— Уважаемый…
— Я сейчас вернусь, — бросает Броняк.
— Мне показалось, вы еще чего-то хотите…
— Забыл кое-что в плаще. Разрешите…
Официант не трогается с места.
— Извините, пожалуйста, — вежливо говорит он, показывая на счет, — но вы…
Броняк отвечает голосом, полным сдерживаемого Раздражения.
— Вы не видите, что моя дама оставила свою сумочку?
— Ах, да, — улыбается официант, — я не заметил, извините, пожалуйста.
Броняк выходит, споткнувшись по дороге о стул.
Официант обметает скатерть и ловким движением снимает микрофон с нижней стороны стола.
Я посмотрел на часы. С момента, когда Моника вошла в номер, прошло уже восемь минут. Сейчас, в полном соответствии с моим приказом, она забилась в угол кровати. Я же встал так, чтобы оказаться за дверью в том случае, если ее откроют.
По коридору кто-то быстро приближался.
Я достал пистолет и подал Монике условный знак.
Дверь резко распахнулась, в ее проеме появился взбешенный Броняк.
— Обманула, стерва? — крикнул он. — Ты что вытворяешь? Я там жду… а ты…
Моника видит налитые кровью глаза Броняка, слышит его дрожащий от злости голос. Она знает, все происходящее может кончиться для нее трагически и потому встает и движением головы, невидимым капитану, показывает в тот угол, где притаился Вуйчик.
Броняк тут же понимает, о чем идет речь, и подмигивает Монике.
— Ты плохо себя чувствуешь? — заботливо спрашивает он, — Что случилось?
Одновременно он осторожно — так, чтобы не шевельнуть локтем, — передвигает руку вправо, в сторону рукоятки пистолета, заткнутого за брючный ремень.
— Не сердись, если я был неправ, просто я очень…
Докончить он не успевает, так как неожиданно слышит голос капитана:
— Руки за голову.
В эту же секунду Броняк молниеносно оборачивается. Его пистолет нацелен в грудь Вуйчика. Он шипит:
— Поздно!
— Не будет поздно, если бросишь оружие, — как можно спокойнее сказал я. — Это хороший совет, Марчук. Брось оружие.
— Наверное, так действительно будет лучше, — прошептала Моника.
И черт дернул ее вмешаться! Это было так же нелогично и непоследовательно, как то, что она сделала минуту назад. Из-за нее я угодил в капкан. Она, несомненно, подала Броняку какой-то знак, предупреждая его! Обычно, несмотря на «блатную солидарность», такие женщины, как Моника, панически боятся тюрьмы и потому легко предают своих соучастников. Они любыми средствами стараются выйти из игры, лишь бы сберечь собственную шкуру. Именно на это я и рассчитывал. Но просчитался.
Что-то однако перевесило в неожиданных рассуждениях Моники. Может доллары, которые ей обещал этот тип? Но ведь могла же она догадаться, что теперь-то ей наверняка не видать этих долларов! Если, конечно, эта барышня с приклеенными ресницами вообще способна рассуждать. Сначала она охотно приняла мое предложение о «невмешательстве», потом предупредила Броняка и довела дело до той грани, за которой в любую секунду могли раздаться выстрелы, наконец, принялась убеждать его не делать глупостей.
Нельзя было делать ставку на логику и рассудок Моники, ох, нельзя! Да и вообще — на что я мог ставить, взяв на себя риск в одиночку задержать Броняка? И несмотря на все, я не жалел об этом, сосредоточенно глядя на нацеленный в меня ствол, на мелкое дрожание указательного пальца, лежащего на спусковом крючке.
Ясно было одно: если Броняк все время держал пистолет под рукой, значит, я прав. Значит, жизнь того человека, которому поручили бы его задержать, была в опасности.
Что ж, выходит, я поступил совершенно правильно, не втянув больше никого в этот поединок.
В дрожащей тишине, которая воцарилась в комнате, я слышал частое дыхание испуганной Моники и отголоски уличного шума.
Молчание было наполнено напряжением, сконцентрированным в ладонях, сжимающих рукоятки пистолетов, в глазах, направленных на эти пистолеты.
Мы оба вздрогнули, когда раздался крик Моники:
— Я хочу выйти отсюда!
Она стояла около кровати, в метре от Броняка.
— Садись! — приказал я. — Ты должна сидеть.
Мне непременно нужно было усадить ее, потому что только в этом случае я мог бы одним выстрелом разоружить Броняка, даже не повредив его руки.
Но Моника по-прежнему торчала на линии выстрела.
— Пустите меня, я хочу выйти! — снова закричала она и ринулась к двери.
Реакция Броняка оказалась молниеносной: он схватил пролетающую мимо Монику за плечо и сильным движением левой руки притянул к себе, заслонившись этим живым щитом. Он знал, что я не смогу выстрелить в женщину; он, который убил бы ее, не задумываясь, если бы это помогло ему скрыться.
Воспользовавшись тем, что в этот момент его правая рука с пистолетом оказалась на фоне стены, я выстрелил и в ту же секунду услышал выстрел Броняка.
Пистолет, выбитый мной из его ладони, отлетел в сторону и упал на пол, ударившись о край кровати.
Моника пронзительно закричала.
Одновременно я почувствовал удар в плечо. Броняк попал мне в ключицу.
— Остановись, парень, — сказал я, — Еще не поздно.
Броняк удерживал Монику перед собой, обнимая за талию левой рукой. Девушка с испугом смотрела на мое плечо. Я тоже взглянул на него и увидел быстро расползающееся темное пятно. Только теперь я почувствовал сильную боль, вызванную, наверное, поворотом головы, боль такую дикую, что мне пришлось на момент сомкнуть веки. Я переложил пистолет в левую руку.
— Через минуту может быть поздно. Хочу, чтобы ты знал, что левой я стреляю точно так же.
Упавший пистолет лежал на ковре, скрытый от меня краем кровати. По движению бедра Броняка я понял, что он пытается ногой придвинуть его ближе к себе. Он делал это, ловко прикрываясь Моникой, не отрывая взгляда от моих глаз. Очевидно, пистолет был уже совсем близко, в пределах досягаемости — я заметил, что Броняк собрался наклониться. Предупреждая его намерение, я приблизился еще на один шаг. Мне было необходимо неожиданно оттолкнуть в сторону Монику и тем самым лишить противника свободы передвижения. Я дотронулся языком до нижней губы и почувствовал, как из уголка рта сочится кровь.
Пересиливая боль, я вытянул раненую руку в сторону девушки, однако именно эта парализующая боль заставила меня пошатнуться. Броняк оказался быстрее. Он резко толкнул Монику на меня, чтобы не дать мне выстрелить, а сам, отказавшись от намерения поднять оружие — это потребовало бы слишком много времени, — отпрыгнул в сторону и распахнул дверь.
В распахнутой двери стоял сержант Клос. С реакцией, достойной самого лучшего ринга, он нанес удар в живот выбегающему Броняку. Тот охнул и согнулся словно хотел ударить головой, но тут же получил второй удар, в подбородок. Я мог только наблюдать за этой сценой, потому что Моника судорожно вцепилась в мою вооруженную левую руку.
Теряя сознание, Броняк медленно осел на пол.
— Мы еще успеем на варшавский скорый, — сказал сержант.
Мои силы были на исходе. Тыльной стороной ладони я отер струйку крови, бегущую изо рта, и посмотрел на покрытый пятнами рукав. Мне хотелось одного — упасть.
Сержант взял через платок лежавший на ковре пистолет Броняка. В том месте, где оксидированный ствол сходился с рукояткой, был заметен след от пули.
— Ты стреляешь так же, как и до войны, — с удовлетворением отметил Клос и украдкой взглянул на все увеличивающееся темное пятно на моем пиджаке.
Я спрятал свой пистолет и оперся о спинку кресла.
— Мое счастье, что Броняк не знал… что я не имею права в него стрелять… — мой язык ворочался с трудом.
Моника сидела в кресле. Она спрятала лицо в ладонях и всхлипывала.
— Господи, что я наделала… — простонала она.
— Когда-то я потерял его след, Франек, — продолжал я, — и теперь должен был задержать его живым. А ты… Зачем ты пришел? Ты должен был ждать. Что случилось… Почему ты пришел?