— Мы будем вам очень признательны, — сказал Этвуд.
— Мне кажется, — ответил генерал, — что, прочтя письмо де ла Маса и выслушав боя Эскудеро, вы с удовлетворением примете первую версию о гибели в Бухте Акул. Вот и все. До свидания, спасибо.
Генерал Эспайат повесил трубку.
Мы с Даниэлем Этвудом сделали то же самое. И, наверно, подумали об одном и том же.
— Теперь нас посадят на мель. Они могут настаивать, что письмо самоубийцы с признанием в убийстве — достаточное доказательство. Ответственность за убийство и укрывание тела Мерфи полностью ляжет на мертвеца. После нескольких наивных попыток они проявили поистине дьявольскую хитрость. Они могли вынудить его написать это письмо. Вы видите какой-нибудь выход?
— Надо немедленно связаться с третьим членом экипажа, с которым, как мне известно, Мерфи был на «ты» уже в первую ночь, проведенную в Сьюдад-Трухильо.
— Мы собираемся заявить, что Мерфи погиб только потому, что был свидетелем похищения профессора Галиндеса. С этим в конгрессе выступит сенатор Чарльз Портер.
— Подождите до завтра. Я воспользуюсь одной возможностью, на которую мне указал майор Бисли. Если Тапурукуара принесет письмо самоубийцы, вы, прочитав его и не выпуская из рук, встанете и скажете господину судье, что в соседней комнате стенотипистка снимет копию. Там вас должен ждать человек с фотоаппаратом, который сделает несколько очень хороших фотокопий. Если Тапурукуара захочет оставить оригинал письма, тем лучше. Однако, я полагаю, он откажется это сделать. Настаивать не стоит, фотокопии будет вполне достаточно.
Тапурукуара появился перед Этвудом с широкой улыбкой, которая, как он знал, выражала скорее злорадное удовлетворение, чем дружелюбие. Ему интересно было знать, скомпрометируют ли себя его доверители и на сей раз. Происходящая игра его забавляла, а о хорошей репутации своих хозяев он не заботился. Ловкость его противника, работающего на Этвуда, задевала Тапурукуару лишь из профессионального самолюбия. Он обошел все гостиницы, но ни в одной не обнаружил человека, про которого можно было бы сказать, что тот работает на Этвуда. Несколько членов комиссии, вероятно, агенты разведки, жили на территории посольства. Они бродили по городу, вертелись в разных местах, всюду что-то разыскивали, вынюхивали, однако не составляло труда выяснить, чем они занимаются. Оставался еще секретарь Этвуда, тот самый, который разговаривал с генералом Эспайатом. Он-то и мог быть опасным противником Тапурукуары.
— Никогда еще я не приходил к вам в таком прекрасном настроении, — сказал Тапурукуара. — Наконец-то у меня в руках это письмо; видите ли, в какой-то момент были подозрения, что оно исчезло из дела. Однако такое бесспорное доказательство, способное полностью ликвидировать досадное недоразумение, не может у нас пропасть.
— Садитесь, пожалуйста, господин судья, — ответил Этвуд.
Тапурукуара сел, но письма из кармана не вынимал.
— По ознакомлении с содержанием этого потрясающего послания я испытал беспредельное облегчение, — сказал он. — В письме даже указано, где находится труп Мерфи.
— Это становится интересным, господин судья. А генерал Эспайат ничего не сказал о такой важной детали.
— Начальник тюрьмы, передавая генералу содержание письма по телефону, не придал значения этой детали, поскольку не знал, что вас больше всего интересует. Для него был важен лишь факт признания самоубийцы в совершенном преступлении, вокруг которого создалась такая двусмысленная атмосфера.
— Пожалуй, я не принимал участия в создании такой атмосферы.
— Признаюсь, в известной степени это моя вина. Меа кульпа, как говорят христиане.
— Вы католик?
— Я не могу быть католиком, у меня уже пятьсот лет нет богов. Когда-то на этой земле были боги; они управляли молниями и вихрями, делали землю плодородной и осыпали деревья плодами; они вызывали дождь или засуху, благословляли семя мужчин и приносили женщинам легкие роды. Мы говорили с нашими богами, господин сенатор. Но Колумб привез испанских католиков, и те убили наших богов. От избытка усердия они убили даже своего бога, с которым сюда приплыли.
— Однажды, — продолжал Тапурукуара, — на нашей земле появились две огромные армии, и солдаты обеих армий, вспарывая друг другу животы и раскалывая черепа, пели «Марсельезу». Тогда умер последний бог, и с этого часа слова потеряли смысл; с тех пор ни один человек не может по-настоящему понять, о чем говорит другой. Уже пятьсот лет нигде не существует богов — ни здесь, ни на любой другой земле.
— Я могу согласиться с тем, что некоторые слова потеряли смысл, господин судья. Об этом свидетельствует хотя бы дело Мерфи.
— Я открыл вам только мои собственные убеждения. Наша страна католическая…
— Я видел эту надпись: «Бог и Трухильо».
— Трухильо и Бог, верно, — сказал Тапурукуара. — Я намеренно переставил слова, поскольку теперь богов заменяют люди. Если генералиссимус хочет уладить какие-нибудь дела, он обращается не к богу, а к папе.
Тапурукуара несколько раз взмахнул рукой над письменным столом.
— Вы тоже не спрашиваете у бога о смерти Мерфи, а имеете дело со скромным судьей… Эта история принесла нам новые неприятности — мы потеряли прекрасного летчика. Октавио де ла Маса был отличным пилотом и, кроме того, благородным человеком, обладающим множеством замечательных гражданских добродетелей, о чем свидетельствует хотя бы смиренное признание в преступлении, спровоцированном, впрочем, самим мистером Мерфи.
— Вы упоминали о том, что тело нашлось…
— Де ла Маса все объяснил. Он вынужден был убить Мерфи, защищаясь от его приставаний. Не зная, что делать с трупом, он отвез его в Бухту Акул и бросил прожорливым чудовищам.
— В таком случае ему пришлось ехать на машине Мерфи. Как же он вернулся в город, если оставил автомобиль в бухте?
— Может быть, он остановил какую-нибудь машину, едущую в сторону Сьюдад-Трухильо…
— Неужели он был настолько неосторожен?
— …либо, — продолжал Тапурукуара, — он скрывался в окрестностях, где его и выследила наша полиция.
— Господин судья, вы ведь признали, что версия с акулами была вымышлена для того, чтобы избежать компрометации Мерфи. Меня беспокоит, что с такой жонглерской ловкостью и легкостью…
— Я потому и сказал вам вначале, что чувствую себя виновным в создании несколько двусмысленной ситуации… Под влиянием ваших слов я согласился с предположением, что «ягуара» позднее подбросили в Бухту Акул. Однако генерал Эспайат этого никогда не говорил.
— Генералу Эспайату очень удобно беседовать со мной через посредника. Он получил возможность отказываться от каждого неверного хода.
— Предположение такого рода больше не имеет значения ни для вас, ни для меня. — Тапурукуара полез во внутренний карман пиджака. — Пожалуйста, вот письмо; в нем вы найдете ответ на любые сомнения. Письма мертвых не лгут. Человек, покончивший самоубийством, не станет лгать, поскольку он уже не боится людей. Ложь — одно из немногих защитных средств живых. Предназначенным для сжигания трупам такая защита не нужна. Но вы меня не слушаете…
Этвуд читал письмо де ла Маса.
— Национальная доминиканская полиция, — продолжал Тапурукуара, — глубоко сожалеет о том, что не сумела предотвратить ни убийство мистера Мерфи, ни самоубийство капитана де ла Маса.
Этвуд кончил читать и, положив письмо на стол, прикрыл его рукой.
— Письмо останется у нас? — спросил он.
— Оригинал — а это именно он — должен храниться среди бумаг, имеющих отношение к данному делу, — ответил Тапурукуара, протягивая руку за письмом.
Этвуд прикоснулся к звонку. В задней стенке кабинета отворилась дверь, и вошла рыжеволосая девушка в синем костюме. Этвуд передал ей письмо де ла Маса.
— Сделайте, пожалуйста, три экземпляра.
Рыжая «Девушка вышла.
— Это займет всего несколько минут, господин судья.
Тапурукуара торопливо извлек из кармана конверт.
— Не стоит беспокоиться, мистер Этвуд. Пожалуйста, вот копия; мы можем немедленно сравнить ее с оригиналом.
— Одна копия? — спросил Этвуд, протягивая руку за конвертом, и при этом подумал, как хорошо он поступил, вызвав секретаршу и не предупредив Тапурукуару, что собирается сделать копию.
— Одна.
— Ну ничего, — сказал Этвуд. — Нам нужно несколько копий — для госдепартамента, для ОАГ и для комиссии.
— Можно с этой… — перебил Тапурукуара.
— Копии лучше снимать с оригинала.
— И в самом деле, — сказал Тапурукуара, с беспокойством поглядывая на дверь, за которой скрылась рыжая девушка. Он дорого заплатил бы, лишь бы увидеть, что там делается с письмом де ла Маса.
Тапурукуара подумал, что Этвуд провел игру безошибочно, однако, не сомневался, что идея принадлежала не Этвуду; конгрессменам такие мысли в голову не приходят. Секретарь? Нужно будет немедленно установить его фамилию по списку виз членов комиссии. Вероятно, это он велел сделать фотографию Тапурукуары, ту самую фотографию, которая позволила следить за ним, Тапурукуарой, когда он проверял регистрационные книги в гостиницах.
— Генерал Эспайат, — сказал Тапурукуара, — считает дело об исчезновении американского летчика окончательно выясненным и просит, чтобы комиссия госдепартамента также его прекратила.
Рыжая девушка вошла, не постучав, и положила письмо на стол Этвуда.
— Официальный ответ мы дадим завтра, господин судья. Я должен посоветоваться с послом и остальными членами комиссии.
— Я позволю себе посетить вас завтра в десять. Надеюсь, что в этот Момент мы с вами с огромным облегчением и чистой совестью сбросим с себя бремя столь серьезной ответственности. Генерал Эспайат мечтает завтра или послезавтра дать банкет в честь комиссии госдепартамента.
Этвуд встал.
— Мы польщены, господин судья…
Тапурукуара тоже встал.
— Что касается интересующих комиссию останков капитана де ла Маса, ваш представитель может осмотреть в тюремной часовне урну с его прахом.