— Марьян? Поколотить, убить? Из-за меня? Да вы что… Ну, если бы только совсем пьяный. Он по трезвости только одно и знает: водка да жратва. И тогда море ему по колено, поверите ли, было бы поесть и выпить. А потом у него голова с похмелья трещит. Он уже сидел несколько раз за драки и какие-то кражи. А Эмиль — это золотой человек, у него сердце есть. И обещал, поверите ли, что обеспечит мне старость, сказал, что кое-что для меня откладывает.
Ее глаза снова повлажнели, она часто заморгала.
— Что вы знаете о его знакомых? Может он получал какие-нибудь письма, или кто-то его навещал?
С самого начала Фальконова отнеслась ко мне с доверием и даже не задумалась, для чего я ее расспрашиваю. Теперь же она резко изменила тон, ощетинилась:
— А какое вам дело до Эмиля? Что вообще милиция может от нас с ним хотеть? Что ж это, человеку уже и полюбиться нельзя, коли охота есть? Не читала таких запрещений! А что грешу, так это мое дело. Беру этот грех на себя. После смерти воздастся по заслугам кому надо, не вам. Вы уж идите себе, у меня еще стирки много.
— Пани Фальконова, — сказал я, — Зомбека нет в живых. Его убили.
Я даже не мог предполагать, что эта сорокалетняя женщина, повидавшая жизнь и привыкшая к терпению, так отчаянно, безумно отреагирует на известие о смерти Зомбека. Она долго плакала, жаловалась на свою судьбу и на несправедливое небо.
— Это не судьба, пани Фальконова, а дело рук человеческих. Людей убивают люди, а не судьба…
— Какие там люди! Изверги, дикие звери! Как можно было убить такого человека, совершенно безвредного, доброго?! Никто, никто не был таким добрым, как он. Я-то уж, поверите ли, всю жизнь… Нет, никогда к нему никто не ходил, только я, каждое воскресенье, у него не было друзей. Что это у вас? Билеты? Ах да, мы с ним были в кино… Раз в месяц он всегда водил меня в Кино… Это был золотой…
Она вновь зарыдала.
Я долго ждал, пока Фальконова успокоится. Я утешал ее, хотя и знал, что в таких случаях никакие уговоры не действуют и лучше оставить страдающего человека в покое, чтобы утихла тоска и он сам справился со своей болью.
— Скажите, а в последние воскресенья вы не замечали ничего необычного? Пан Эмиль был таким, как всегда?
Фальконова взглянула на меня уже более осознанно, вытерла слезы. Я почувствовал, что вопрос снова возбудил в ней недоверие.
— Нет, — сказала она, — он никогда раньше таким не был, поверите ли, как в последние недели. Что-то его грызло, словно он чего-то боялся. Я спрашивала, в чем дело, но он мне не отвечал.
— У него была семья?
— Я была для него всей семьей, поверите ли. А настоящей у него не было. Он потерял всех еще в оккупацию, но ничего о них не рассказывал. Говорил, что прятался в каком-то монастыре, но где это было и когда, поверите ли, ничего не могу сказать…
Выходя из подвала, пропахшего мылом и сыростью, я сказал Фальконовой, что еще загляну к ней. Путь она, если вдруг что-то припомнит, сразу же позвонит мне по телефону.
— Чем быстрее мы раскроем тайну его смерти, тем лучше для вас, — добавил я. — Потому что пан Эмиль оставил сберегательную книжку на ваше имя.
Фальконова покачала головой, и в ее глазах опять блеснули слезы.
— Что мне с этих денег, — тихо сказала она. — Такого человека, как Эмиль, я уже никогда больше не найду, нигде и никогда…
Уже выходя из ворот, я заметил тень какого-то мужчины. Услышав мои шаги, он отшатнулся и исчез в темноте. Я побежал за ним и услышал, что впереди тоже кто-то бежит. Я остановился. Шаги затихли в соседней подворотне. Я заглянул туда и проверил, есть ли кто-нибудь на лестнице. Обыскал все закоулки, спустился даже к подвалу — он был заперт на щеколду. Я никого не обнаружил, и на меня вдруг навалились страшная усталость и неверие в успех следствия.
На следующий день мне позвонил майор Птак. Он сказал, что дело Зомбека получило исключительный резонанс и с нашей группой хочет поговорить сам начальник управления полковник Галицкий.
Через полчаса в кабинете майора.
Так мы оказались все вместе: поручик Витек, сержант Клос и я. Несмотря на то, что у нас не было ничего конкретного, майор был настроен весьма доброжелательно. Он просмотрел наш отчет, задавал вопросы, прислушивался к самым противоречивым мнениям и, как обычно, записывал что-то в толстой голубой тетради.
— Зомбек работал в «Протоне» десять лет подряд, — сказал сержант, — В его личном деле есть краткая автобиография, копия паспорта, метрики, две анкеты и справка о том, что после пяти лет работы он получил Серебряный Крест Почета, а еще через четыре года — Золотой. И что он награжден медалью Десятилетия. Биографии никто не проверял.
Я подал майору фотографию внутренней стенки сейфа с четкими, выделенными ретушью буквами «МАР». Майор передал ее сидящему молча полковнику.
— Ну и что? — спросил майор. — Есть у вас на примете кто-нибудь подходящий?
— Я проверил списки работников «Протона», — сказал поручик, — и сотрудничающих с заводом конструкторов. Нашел две фамилии. Первый это инженер Марковски. В январе ему была присуждена годичная стипендия, сейчас он находится в Англии. Второй — известный электронщик Маргулис. Тремя днями раньше он выехал на международный конгресс в Москву. Есть еще несколько человек, в том числе трое заводских, имена которых начинаются на «Мар». Их я уже проверил. Они не могли иметь ничего общего с этим делом.
— Нехорошо, — протянул майор. — А как с Фальконовой?
Я рассказал о своем визите. Описал реакцию Фальконовой на известие о смерти Зомбека, передал ее слова о том, что в последние недели он был очень обеспокоен. Больше ничего от нее узнать не удалось.
— Возможно, кое-что она и знает, — сказал майор, — может быть, еще скажет. А как с этим парнем Галины? Марек, кажется так? Успели что-нибудь выяснить? Если нет…
Я взглянул на сержанта и вздохнул с облегчением: Успел!.
— Так точно, — подтвердил Клос. — Я навел справки в его части. Батальон Марека Заклицкого находится на учениях. Уже неделю канцелярия не выдает ни одного увольнения.
— А Балдвин, начальник отдела снабжения? Был там какой-то скандал между ним и кассиром…
— Да, — согласился я. — Неделю назад. Но в интересующее нас время Балдвин находился на совещании в объединении. Совещание закончилось в двадцать два часа. В девятнадцать Балдвин выступал с докладом. Перерыва в заседании не было. Я проверял — из помещения он не выходил.
— Это нехорошо, — повторил майор. — Что этот дворник с Мокотовской, Макух?
— Опять же нехорошо, — сказал я. — Ни одной зацепки. Его с Зомбеком ничего не связывало, он его почти не знал. Похоже, что не ведает даже, где Зомбек работал.
— Вся надежда на Мартина Пакоша, — вмешался Витек.
— Скорее всего только половина надежды или еще меньше, — отрезал майор. Он всегда сразу пресекал каждое проявление излишней самоуверенности. — Пакош спрашивал в «Протоне» Игнация в шесть вечера, а кассира заперли в сейфе часом раньше.
— Я об этом и говорю, — тотчас подскочил Витек. — Пакош мог делать на заводе еще что-нибудь. От пяти до шести.
Майор сдержал его нетерпеливым движением руки.
— Если уж мы заговорили об этом, то может поручик Витек расскажет остальным, что это за завод.
Витек обрисовал картину в нескольких фразах: завод находится под охраной, так как относится к предприятиям специальной категории. Выпускает и экспортирует сложные электронные и другие устройства, но только для стран — членов Варшавского Договора. Именно поэтому сам поручик как специалист по охране промышленных предприятий был подключен к этому делу.
— А не может это быть связано со шпионской деятельностью? — спросил сержант. Он сидел на самом краешке стула, желая тем самым выразить свое уважение к шефу и майору.
— Пока мы исключаем такую возможность, — ответил поручик, — «Протон» слишком хорошо охраняется от подобных вылазок. Завод поделен на семь производственных секторов. В каждом из них изготовляются отдельные части и аппараты, общий же монтаж осуществляется в другом месте. Шпион-одиночка здесь совершенно бесполезен. Потребовалась бы целая шпионская сеть, захватывающая все секторы, чтобы какой-нибудь разведывательный центр мог получить представление о продукции завода в целом, о ее значении и целях использования. Впрочем, переоценивать важность этого завода тоже не стоит. Только при пуске нового цеха, который сейчас строится, над «Протоном» будет установлен специальный надзор. Мое мнение, — закончил поручик, — таково, что убийство кассира никак не связано с самим заводом. Кто-то мог убить его и в любом другом месте. Дело здесь в конкретном человеке, Эмиле Зомбеке, а не в «Протоне».
— Вполне может быть, — первый раз вступил в разговор полковник. — Однако я прошу вас не высказываться о том, как было дело. Этого никто не знает. Мы должны держаться одного: нужно найти человека, который запер в сейфе Эмиля Зомбека. Без этого мы не продвинемся ни на шаг. А есть ли у вас какие-нибудь достижения именно в этом направлении?
Майор смотрел, на нас и ждал. Мы смотрели на майора и тоже ждали. Мне было интересно, кто первый решится сказать шефу о том, что мы до сих пор толчемся в тупике и не сумели найти ничего конкретного.
— Видимо, вы можете рассказать так много, — усмехнулся полковник, — что должны сначала упорядочить все это в мыслях.
Майор Птак не выдержал, откликнулся первым.
— Убийца не оставил никаких следов — ни на ключах, ни на выключателе, ни на столе, ни на дверной ручке. Нигде. Возле фундамента нового цеха в яме с известью мы нашли мужские ботинки сорок второго размера. Это немного, если учесть, что половина работников «Протона» носит такую обувь. И неизвестно, имеют ли они нечто общее с убийцей. Выбросить ботинки мог и кто-то другой.
— Возможно, — несмело подал голос сержант, — однако собака привела нас из комнаты кассира именно к этой яме. Там след оборвался.
— Как ни крути, выходит одно, — буркнул майор. — опорки ни к чему не привяжешь.