— Нас уже не отпустят. Что ты будешь объяснять?
— Броняк еще здесь. Я уже понял его методы. Если бы он действительно хотел уехать, то сказал бы сторожу на стоянке, что останется в Щецине. А поскольку он собирался остаться, то сказал, что уезжает. Это его почерк.
— Майор не любит этих, как он выражается, «интуитивных улик».
— Франек, он где-то здесь. Наверняка. Я это чувствую на улицах, в закусочных, в порту. Иногда даже оборачиваюсь, потому что мне кажется, что я слышу его дыхание, его шаги. Вижу отражение его лица в витринах. Я вчера сидел в ресторане, и меня не покидало чувство, что несколькими минутами раньше Броняк встал с этого самого стула.
Я не знал, что на самом деле думает сержант о моих «интуитивных уликах». Наверное он был уже порядком сыт моим упрямством, безнадежностью поисков и продолжал работать здесь только во имя дружбы. Желая хоть как-то меня утешить, Клос вернулся к тому, что было нашим несомненным успехом. Он спросил:
— Интересно, как оценивают в Варшаве пленку с показаниями Шыдлы?
Об оценке этого допроса я случайно узнал от Кароля, которого вместе с еще одним офицером, представляющим «другой отдел» министерства, прислали в Щецин в связи со специфическим характером признаний Шыдлы. В погоне за убийцей так называемого Эмиля Зомбека мы вышли на след шпионской организации, существование которой подтвердил Бронислав Шыдло. Именно поэтому здесь и оказался Кароль, мой хороший знакомый — после войны мы с ним несколько лет вместе работали в Кракове.
Он сообщил, что в министерстве с уважением отзываются о допросе, проведенном в закусочной под Старогардом. Ветеринара уже перевезли в Варшаву. Ему вкатили солидную порцию антибиотиков, чтобы пресечь начинавшуюся инфекцию, и пока оставили в покое.
Ни сам Кароль, ни другой офицер не вмешивались в мои планы и не ставили под сомнение наше с Клосом пребывание в Щецине. Возможно, у них просто не было других инструкций на этот счет. Хотя, как открыто заявил все тот же Кароль, теперь уже нужно действовать совершенно иначе. «По нашей линии, — сказал он. — Игра в Холмса тут ничего не даст».
— Да, — ответил я сержанту. — В Варшаве пленка понравилась. И вообще нами там, кажется, довольны.
Еще мне удалось узнать от Кароля, что в Щецине уже довольно давно находится один из наших общих знакомых, сотрудник их отдела, некий Роман. Это было приятной новостью. Если Роману удалось где-нибудь случайно заметить Броняка, мои шансы возрастали. Не имея возможности пользоваться новейшими методами розыска, я рассчитывал уже только на случай, ожидая какого-то чуда. Роман работал в «Континентале»…
— У тебя есть на сегодня какой-нибудь план? — спросил сержант.
— Я бы хотел встретиться со старым приятелем. Это человек с феноменальной памятью. На него наша последняя надежда. Не хочу больше ничего о нем говорить, потому что познакомить вас не могу.
— Понимаю. Ты, надеюсь, не забудешь, когда уходит поезд?
— Через четыре часа. Если в течение четырех часов я ничего не успею сделать, мы проиграли. А ты сейчас поезжай в отделение и садись у телефона срочного вызова. Не отходи от него, даже если придется ждать всю ночь. Рано утром на Варшаву идет другой скорый.
— Мне это не нравится.
— Обещаю тебе, что завтра мы уже будем докладывать в управлении.
— О третьем заваленном деле в этом году, — вздохнул сержант, — Может мы уже не годимся для этой работы? Я иногда чувствую, что чертовски устал. Но когда подумаю о пенсии, так просто страшно становится. Что я буду делать? Для чего утром вставать?
— У тебя есть жена и дети, — сказал я.
— Есть, — согласился сержант. — Ну ладно, привет.
— Привет.
Он ушел, а я чуть не бегом бросился в сторону «Континенталя». Шел проливной дождь.
Ресторан отеля «Континенталь».
Броняк сидит в глубине, за самым дальним столиком, повернувшись к залу спиной, и только изредка украдкой бросает через плечо тревожные взгляды на застекленную входную дверь. Моника сидит рядом с ним, чуть правее.
— Ну будь хоть немного ласковей, — говорит она. — Самое худшее уже позади, завтра ты уедешь… Том, ну будь же ласковым.
— Я буду ласковым, когда мы поднимемся наверх. Ты пойдешь первая, но двери оставишь приоткрытыми, чтобы мне не нужно было стучать…
— Чего ты нервничаешь? Меня-то уж не надо бояться. Знаешь, Том, а тебе даже идут эти усы и баки. Тебя сейчас никто бы не смог узнать. Ты нервничаешь оттого, что я столько говорю? Внимание, Том, официант идет…
Официант собирает со стола грязные приборы. На одну из тарелок высыпает окурки из пепельницы. Сложенной салфеткой стряхивает крошки и снова вешает ее на руку.
Броняк заказывает два кофе и просит счет.
Официант берет графин с остатками коньяка и наполняет пустые рюмки.
— Том, — говорит Моника после того, как он уходит, — я тебе не говорила, но у меня есть жених… Он обо мне заботится, отдает половину денег. Но сейчас он сидит за ограбление банка.
— Значит, тебя допрашивали? И знают в милиции?
Моника деланно смеется.
— Но не здесь же, а в Кракове. Допрашивали меня раз десять, только я обвела и прокурора, и всю милицию. Они ничего не смогли из меня вытянуть.
— Зачем ты об этом рассказываешь?
— Чтобы ты знал: я не заложу. Ведь им я ничего не сказала, хотя знаю, где спрятана часть денег.
— А мне бы сказала?
— Не будь смешным, нет, конечно. Ведь меня не касаются твои дела… верно. Пусть мои останутся при мне.
Моника пьет коньяк маленькими глотками. Броняк тоже поднимает рюмку.
— Слушай, Моника, завтра, уходя, я оставлю «пушку» в номере. Она мне не нужна, я не хочу рисковать. Ты должна будешь ее где-нибудь выбросить, только не в туалете. И вообще не в гостинице.
— Выброси сегодня сам. Я боюсь даже дотрагиваться…
— Я сказал, что завтра ты ее выбросишь…
— Хорошо, Том, — покорно соглашается Моника. — Сделаю, как ты хочешь.
Я остановился в дверях гостиничного ресторана. Именно здесь я должен был найти Романа, о котором мне напомнил Кароль. Войдя, я огляделся и заметил мужчину с баками, доходящими до середины щек, и аккуратно подстриженными английскими усиками. Я тотчас же узнал Броняка. Слишком часто мне приходилось видеть его, сидя с удочкой на почерневшей, ободранной коряге. Поспешно я вышел в вестибюль.
Броняк сидел с молодой изящной девушкой. Она была красива, ничего не скажешь, хотя лицо ее не вызывало доверия, в нем было что-то вульгарное. На столе, рядом с рюмками, лежал гостиничный ключ.
Бывший охранник не заметил меня, однако дальше рисковать не стоило, следовало незаметно исчезнуть. Об осторожности мне напомнила мелодия, которую в этот момент играл оркестр: «Не говори: любовь тебе нужна». Она преследовала меня с того самого дня, как убили Эмиля Зомбека.
Выходя из зала, я столкнулся с официантом, который нес на подносе кофейник и две чашки. Я взглянул на поднос, чтобы убедиться, не перевернул ли я чего-нибудь, и тут официант воскликнул:
— Павел! Не узнаешь Ромека?
Теперь я его узнал. Именно его, Романа, я и искал здесь.
— Послушай, Роман, у меня сейчас нет времени на всякие разъяснения. Поговорим потом. Те столики, у окна, твои? С левой стороны?
— Мои. Я как раз несу туда кофе. Хочешь поесть? Садись, я тебе подам самый лучший обед. Что ты тут делаешь?
— Ромек, один я тут ничего не сделаю, а с твоей помощью смог бы многое. Ты знаешь этого пижона с бачками и усиками? Или кралю, которая с ним сидит?
— Кралю знаю.
— А тип, что с ней сидит?
— По-моему, я где-то уже видел его, только не могу припомнить — где. Может с той же Моникой… Она была здесь две недели назад. И не с тем ли самым клиентом? Только тот…
— Не носил баков? — спросил я, показывая Роману снимок Броняка.
— Точно! — сразу же согласился Роман. — Он самый, ты знаешь мой глаз, я никогда не ошибаюсь. Он был с ней, только без баков. Я их тогда не обслуживал, но помню, что они заказывали «Мартель» и астраханскую икру. Это было две недели назад. Если тебе интересно, могу проверить по рабочему расписанию, так как дня я точно не помню…
— Это неважно, дату я знаю. У них на столике лежит ключ от номера…
— Она здесь живет. Кажется, только сегодня въехала — на обеде их не было. И вчера на ужине — тоже. Павел, а ты не из ревности все это выспрашиваешь?
— Ромек, прошу тебя — рассмотри на ключе номер комнаты. Ведь это для тебя ничего не стоит, правда? А потом у меня будет еще одна просьба…
Я достал из кармана серый металлический кружок размером с монету в два злотых, прикрепленный к плоской резиновой присоске.
— Попробуй незаметно прилепить это под их столиком.
Ромек улыбнулся, блеснув ровными крепкими зубами.
— Во что ты играешь? — спросил он, — Микрофон?
— Нет, — ответил я, — Пластиковая бомба.
— Это для меня, — снова улыбнулся Роман. — Подкладывать бомбы — мое любимое занятие.
Он уже уходил, когда я еще раз окликнул его:
— Ромек! Можешь мне ответить… кто-нибудь…
— Я знал, что ты об этом спросишь. Да, кто-то уже интересовался этим человеком. Этот «кто-то» днем показал мне такой же снимок, как у тебя. Только на том снимке не было дорисованных карандашом усов. Павел, только благодаря тебе я смог связать эту рожу с фотографией, которую мне показывали. Сам понимаешь, я обязан доложить…
— Можешь это сделать через двадцать минут?
— Через пятнадцать.
— Спасибо.
Роман переложил микрофон в правую руку.
Официант направляется к Броняку и Монике. Слышит, а может, и просто по движению губ читает ее слова.
— Уже несут кофе.
Ставя поднос, он ловко задевает лежащий на столе ключ и роняет его на пол.
— О, простите, — нагнувшись, он неуловимым движением прижимает микрофон к тому месту, где прикрепляется ножка. Затем поднимает ключ и кладет на стол. — Простите, пожалуйста, — повторяет официант.