Ждать? А как? Хорошо еще, что город южный, теплый. Клавдия Ивановна сажает мужа в машину и везет его за реку. Здесь, на опушке леса, она устраивает Степану Ивановичу импровизированную постель из еловых веток, подкладывает под больную ногу дорожное одеяло, а сама думает, что делать дальше.
Степан Иванович ни о чем не думает, ему бы только хоть как-нибудь перетерпеть боль.
И вот в этот невеселый момент мимо Степана Ивановича проходил старичок из лесничества с лошадью и жеребенком. Старичок остановился, спросил:
— Что это с человеком?
Клавдия Ивановна ответила. Старичок вздохнул.
— Я бы пригласил вас к себе, — сказал он, — да я сам живу у сына. Вон, видите, в двух километрах отсюда домики? Я пойду поговорю с нашими.
И старик уходит. А тут вскоре рядом со Степаном Ивановичем останавливается еще один человек — рабочий-арматурщик Леонид Алексеевич. Да не один, а со всем семейством — женой, Раисой Наумовной, тещей, Прасковьей Александровной, детьми. Семейство Жмениных выехало в воскресный день за город, на прогулку. И здесь, в лесу, Леонид Алексеевич увидел больного.
— Что с вами?
— Да вот несчастье с ногой.
Леонид Алексеевич смотрит на ногу и принимает немедленное решение:
— Едем в город. К нам. На Кузнецкую улицу.
— Что вы! Неудобно. Мы даже незнакомы…
— Едем, едем! — поддержала Леонида Алексеевича жена.
— Едем, — сказала теша.
Глава семейства не стал терять времени зря и побежал за машиной. Степан Иванович сидел уже в «Победе», когда на опушку вернулся старик.
Он, оказывается, договорился и с сыном и с невесткой и теперь пришел за больным.
— А он едет к нам, — говорят Жменины.
Степану Ивановичу и Клавдии Ивановне неудобно перед стариком, который напрасно совершил из-за них четырехкилометровый путь. Клавдии Ивановне хочется как-то отблагодарить старика, а тот обижается:
— За что?
— За ваше доброе сердце.
— Так разве за это дают подарки?
…Леонид Алексеевич привез Степана Ивановича домой, уложил его в постель и сразу же позвонил в «скорую помощь».
Приехал доктор. Осмотрел больную ногу, спросил:
— Почему не позвонили к нам раньше?
— Я думал — обойдется, — сказал Степан Иванович. — Мне бы только дня три-четыре полежать в постели.
И в самом деле все обошлось бы благополучно, если бы к Степану Ивановичу отнеслись в гостинице по-человечески. А его заставили волочить больную ногу чуть ли не по всему городу. И вот теперь дело осложнилось. Степана Ивановича в экстренном порядке пришлось отправить в больницу. Врачи — доктор Счастный, доктор Лейкина, медицинские сестры — Римма, Татьяна Кузьминична бились полтора месяца, чтобы приостановить разрушительный ход болезни. Стараниями медиков нога была спасена от ампутации.
Степан Иванович вместе с Клавдией Ивановной давно уже в Киеве. А их связи с новыми друзьями не прерываются. Письма пишут все: Леонид Алексеевич, его жена, Раиса Наумовна, их дети. Что же касается тещи, Прасковьи Александровны, то она едет на днях по приглашению своих друзей в гости в Киев.
Честь и хвала им, добрым, внимательным людям! Ну, а что сказать о людях недобрых, равнодушных? Три девушки, что попались на пути Степана Ивановича, не только отказали ему в приюте — ни у кого из них не нашлось для больного слова сочувствия. Хоть бы одна вышла из-за перегородки, хоть бы одна спросила, что стряслось с приезжим, не нужно ли ему дать воды, не нужно ли вызвать врача…
А ведь приезжие стучались не только в окошко дежурных администраторов. Клавдия Ивановна бегала на прием к секретарю местной редакции Потапочкину. А тот даже не поднял на нее глаз, не сказал «здравствуйте», не предложил взволнованной, растерявшейся в чужом городе женщине стул.
— Простите, некогда, занят.
Секретарь, так же как и девушки из грех гостиниц, думал только об одном: как бы поскорее отделаться от посетителя. Когда через несколько дней сотрудники редакции устроили скандал Потапочкину за этот возмутительный прием, Потапочкин только удивился.
— Какой Степан Иванович? — спросил он. — Неужели тот самый? Известный украинский поэт? Лауреат?
— Вот именно.
Секретарь схватился за голову:
— Ай-ай, какой позор! И такому человеку я отказал в помощи…
Это верно. Потапочкин не всегда был черств и невнимателен к своим посетителям. Полгода назад, например, к нему в кабинет этаким фертом влетел человек в модном сиреневом костюме и лаковых штиблетах:
— Будем знакомы: Степан Иванович!
— Как? Тот самый?
— Да, тот самый, настоящий, из Киева.
Но этот ферт не был ни настоящим, ни из Киева. Это был самозваный Степан Иванович, который, пользуясь славой украинского поэта, ездил под его именем по Советскому Союзу и обирал простаков. И секретарь редакции, завороженный сиреневой развязностью авантюриста, нашел и время и возможности быть радушным и гостеприимным. Он позвонил в ту самую гостиницу, где не нашлось места для настоящего поэта, и добыл номер для фальшивого. Но фальшивый не пошел в этот номер.
— Поклонники, — сказал он. — Поклонницы. Мне будет тесно в одинарном номере.
И Потапочкин достал самозванцу тройной номер. «Люкс». Затем Потапочкин выделил в распоряжение гостя редакционную «Победу». А гость отказался от «Победы»:
— Не та марка.
Потапочкин расшибся в лепешку и достал самозванцу «ЗИЛ» — пусть ездит.
И он ездил, бражничал — и все в долг. (Кстати, после того как фальшивый Степан Иванович сбежал, счет на две тысячи рублей был отправлен для оплаты в Киев, настоящему Степану Ивановичу.) Но фальшивый не только ел, пил, ездил. Он безобразничал, скандалил, и никто его не одергивал — ни дежурные администраторы, ни секретарь редакции. Наоборот, эти люди с обожанием смотрели на скандалиста и были чрезвычайно счастливы, если скандалист при встрече небрежно совал им в руку свои два пальца.
— Вот с какой сердечностью мы встретили фальшивого Степана Ивановича! — сокрушаясь, сказал секретарь. — А теперь представьте, что бы мы сделали для настоящего! Ну почему Клавдия Ивановна не сказала, что ее муж — поэт-лауреат? Ведь у Степана Ивановича такое громкое имя!
Ни рабочий-арматурщик, ни старичок из лесничества, ни доктор Счастный не спросили у Степана Ивановича про его имя — громкое оно или негромкое. Люди увидели, что человек в беде, и тут же пришли ему на помощь, предложили ему свой кров, свою дружбу.
А Потапочкин? Потапочкин принадлежит к тому сорту людей, которые бросаются в воду не сразу. Потапочкин должен сначала установить, кто тонет. Если заслуженный деятель республики — тогда пожалуйста. А если не заслуженный, то Потапочкин пройдет мимо, не оборачиваясь:
— Занят! Некогда! Обратитесь к моему заместителю!
Э. ПархомовскийОХ, ЭТА СЛАВА…
Зазвонил телефон. Вася Трубников перестал украшать елку.
— Вас слушают, — с достоинством сказал он.
— Василий Николаевич? Это говорят из редакции радиовещания. С наступающим вас…
— Спасибо, — ответил Вася.
— Мы срочно готовим новогоднюю передачу «Трудовой привет Деду-Морозу», так у нас к вам большая просьба…
Месяца два назад в Васину голову явилась довольно остроумная идея заточки резца. Осуществив ее, Вася неожиданно для самого себя стал героем дня. Сперва о нем упомянули на цеховом собрании, потом на общезаводской производственной конференции, потом на городском слете ударников, потом на республиканском совещании по внедрению новых методов труда. И почему-то так получалось, что каждый оратор старался украсить Васю какой-нибудь свежей деталью. Как будто он был их собственностью, которую нужно было во что бы то ни стало расхвалить и продать.
Постепенно его новый образ принял довольно четкие фермы. Это был уже не Вася, а Василий Николаевич — «гордость нашего завода, города, области…» Заточка резца была уже не просто заточкой резца, а результатом кропотливой воспитательной работы, которую вели с ним на протяжении всей его молодой жизни родители, пионервожатые, школьные учителя, старшие товарищи-производственники.
Возле его станка стали появляться экскурсанты с соседних заводов, которых приводил всегда один и тот же веснушчатый представитель горкома комсомола.
Сперва Вася смущался и даже сердился. Ведь он был просто толковым парнем, которому пришла однажды в голову удачная идея заточки резца. И если говорить честно, он даже не знал, что его сейчас волнует больше: очередная рационализаторская мысль или отношения с Тамарой. Иногда ему даже казалось, что он любит Тамару гораздо больше, чем свой токарный станок.
Но постепенно Вася вошел во вкус. Непомерные похвалы в его адрес стали вызывать в нем какое-то особо сладкое чувство. Если на каком-нибудь собрании о нем забывали сказать, он уже считал себя задетым. Товарищи не могли его узнать. Даже здороваться он стал как-то по-другому. А когда ему, молодому парню, предоставили на октябрьские праздники однокомнатную квартиру с телефоном, Вася окончательно взвился в облака. Душа его жаждала все новых и новых почестей…
— Понимаете, — говорили из радиоредакции, — мы бы хотели включить в передачу ваше новогоднее интервью об этом самом сверле…
— Резце, — поправил Вася.
— Да, да, резце, извините… Так не могли бы вы сейчас подъехать к нам на студию? Мы подошлем машину.
— Я бы с удовольствием, дорогие товарищи, но, сами понимаете, Новый год… Скоро гости придут… Может, другим разом?
— Да вы не беспокойтесь, Василий Николаевич. В крайнем случае, если вы не можете приехать, мы сделаем иначе. Наша аппаратура позволяет производить магнитную запись прямо с телефонной трубки. Это займет всего минут семь-восемь. Вам хватит получаса, чтобы подготовиться?
— Хватит, — сказал Вася. — Давайте звоните, я буду готов.
Когда снова зазвонил телефон, он действительно был готов.
— Итак, начинаем, — сказали из радиостудия. — Старайтесь говорить внятно, технические названия и термины, произносите разборчиво.