Вот как эта дача их жизнь перевернула. Да он, можно сказать, и в сыщики пошел только потому, что убийство дяди Максима тогда не раскрыли и убийцу не нашли. Сашка его очень любил, мечтал, чтобы они с мамой поженились и дядя Максим ему отцом стал. Да-а. А ведь дядя Максим, когда погиб, совсем молодым был, мальчишка. Не старше Никиты с Артемом, а ему тогда казался таким взрослым-взрослым. Жалко парня, хороший был, добрый, талантливый очень. И родителей его жаль, одни остались на старости лет. Мама пыталась им помогать, да они ее не приняли, может, в смерти Максима винили? Хотя при чем здесь она? Все дело было в даче. Он сам слышал много лет назад и запомнил, как на похоронах какие-то тетки говорили, что это все дача проклятая. Что несколько раз на нее воры залезть пытались, на маму его напали, у Максима сильнейшее отравление было, а потом вот еще и убили. Что продавать дом надо. Но Дмитриевы дом почему-то не продали, а оставили, может, как память о сыне, Максим дачу очень любил, жил на ней постоянно. Когда все это уже было, а вот он помнит. Все помнит.
Александр Юрьевич вышел на дорогу, бережно прикрыв за собой калитку.
– А вы можете узнать, кому сейчас дом принадлежит? – спросил он Николая Степановича.
– Да попробуем, может, председатель товарищества знает, больше-то никак не узнать, прописки тут нет.
Дом председателя находился в самом центре поселка и особой роскошью или размерами не выделялся, да и сам председатель был из «старых» дачников, невысокий, с узкими плечиками и округлым животиком. Он копошился в саду, облаченный в толстый свитер и меховую безрукавку, в смешной вязаной шапочке с помпоном и войлочных ботиках.
– Из полиции? Да вы проходите. Проходите, вот в беседку пожалуйте, – настороженно рассматривая гостей, приглашал председатель. – Присаживайтесь. Яблочко хотите? Белый налив, смотрите, какие красавцы, – гордо показывал он сложенные горкой на столе яблоки. – Так что же вас привело?
– Нас интересует, кто сейчас владеет домом номер двадцать два по Огородной улице, – вылез вперед старый участковый.
– Сейчас посмотрим, – пообещал, направляясь к дому, председатель. – Ну, вот. Домом владеют Дмитриевы Николай Игнатьевич и Мария Семеновна. Но знаете, в этом доме уже лет пять никто не появлялся. Может, старые хозяева уже умерли, а новые не считают нужным вступать в товарищество или не знают, что нужно отметиться, а может, и вовсе сюда не приезжали. Или, может, дом продали кому-нибудь? Народ теперь недисциплинированный пошел, – жаловался председатель. – Взносы сдают нерегулярно, документы в товарищество не предоставляют, за вывоз мусора и то по полгода деньги собирать приходится.
Попрощавшись с местными участковыми, капитан еще раз в одиночестве прогулялся по поселку, сходил на озеро, постоял возле дома.
Вот, значит, как, дядя Максим был владельцем камертона. Александр Юрьевич постарался вспомнить, не попадался ли ему в детстве на глаза этот самый камертон, но так ничего и не вспомнил. Зато он вспомнил, как мама восхищалась дядей Максимом, его талантом, упорством. Говорила, что настоящий талант всегда найдет выход, вот дядя Максим столько лет не занимался музыкой, закончил физико-математический факультет, устроился на работу в престижный НИИ, а талант все равно взял свое.
Талант взял свое, неторопливо повторил капитан. А ведь Дмитриевы купили дачу незадолго до гибели дяди Максима, это капитан помнил точно, значит, пробуждение таланта совпало с получением камертона?
Да нет. Глупость какая-то, отмахнулся Александр Юрьевич, выруливая с проселка на трассу. Наслушался сказочек про белого бычка и вот теперь сам бредить начал. Но определенная связь в этом деле все же есть. Все обладатели камертона были талантливыми композиторами, и все умерли не своей смертью, включая Ившина.
Надо немедленно ехать к его отцу и выяснить наконец-то доподлинно, откуда в семействе появился камертон.
– Да ну что вы, какое беспокойство. Мне теперь любой гость в радость, сижу тут один как сыч целыми днями. Раньше хоть мысли были добрые, хорошие, а теперь только и думаю о том, как Павлика отравили. А вы знаете, после нашей с вами встречи я вдруг вспомнил… – вновь оживился Владимир Сергеевич. – Точнее, почти вспомнил… Вот все думал о камертоне, о том, откуда он взялся, и знаете, вспомнил кое-что. Не про сам камертон, но все же странно, – смущенно поглядывая на капитана, путанно объяснял Владимир Сергеевич. – Возможно, вам это будет неинтересно…
– Вы все же расскажите, – настойчиво попросил Александр Юрьевич, проходя за хозяином в комнату.
– Извольте. В прошлый раз мы с вами говорили про дедушку Павлика, откуда у него взялся камертон, про отравление, и я как-то невзначай вспомнил. Павел Иванович тогда на даче проживал…
– Кто, простите?
– Мой тесть, дедушка Павлика, – недоуменно похлопал глазами Владимир Сергеевич. – Я разве не называл вам его имени? Павел Иванович, отец моей супруги.
– Нет, вы не говорили. Признаться, у меня сложилось впечатление, что это ваш отец подарил Павлу Владимировичу камертон.
– Ну что вы. Мой отец был рядовым инженером и к музыке не имел никакого отношения. А вот отец жены был композитором. Потом преподавал в консерватории. Сидельников Павел Иванович. Мы и Павлика в честь него назвали, – охотно пояснил Владимир Сергеевич.
– Хорошо, и что же было с вашим тестем?
– Это было у нас на даче, точнее, тогда это еще была не наша дача, а тестя. И вообще. Мы с Наташей там редко появлялись в молодости, предпочитали отпуск на море проводить, в Крыму. А Павлик месяц с нами на море был, а два месяца с моими родителями в деревне под Псковом, у меня там бабушка жила, – пустился в неспешные воспоминания Владимир Сергеевич.
– Гм-гм, – тактично покашлял капитан.
– Ах, да. Простите, – смутился старичок. – Да. Так вот, помню, у тестя на даче тоже кто-то отравился, композитор какой-то, молодой еще. Кажется, он с нами по соседству жил. А еще раньше, это мне уже Наташа рассказывала, тоже кого-то отравили. И тоже композитора! Вот только кого и когда – не помню.
– А может, я попробую вам помочь? – сдерживая волнение, предложил Александр Юрьевич. – Вы когда-нибудь слышали фамилию Щеголев? Модест Щеголев, композитор.
– Щеголев, Щеголев… Кажется, нет. Среди наших знакомых такого точно не было, а так я музыкой не особенно интересовался, – виновато проговорил Владимир Сергеевич. – Вот если бы Наташенька была жива, она выросла в музыкальной среде и наверняка смогла бы вам помочь.
– Жаль. А между тем Модест Щеголев был одним из владельцев золотого камертона и по странному стечению обстоятельств был отравлен. Это случилось в пятьдесят седьмом году. И убийцу, к сожалению, так и не нашли.
– Ну, мой тесть точно не имел к этому отношения. Он подарил Павлику этот камертон в году этак восемьдесят третьем или четвертом, – с облегчением взмахнул рукой Владимир Сергеевич.
– Разумеется, после Щеголева этим камертоном владел другой композитор, некто Гудковский, а затем молодой талантливый композитор Максим Дмитриев, не слыхали о таком?
– Дмитриев? Нет, не приходилось, – после короткой паузы ответил Владимир Сергеевич.
– Жаль. В любом случае для нас важно выяснить, как именно камертон попал к вашему тестю.
– Да, я понимаю. Я очень старался припомнить фамилию того друга, который подарил тестю камертон, но так и не смог. Я даже сомневаюсь, что его подарили. Может, тесть купил его по случаю у кого-то из знакомых? Увы, тогда мне это казалось неважным.
Мой тесть был глубоко порядочным человеком, и если он подарил внуку какую-то вещь, то совершенно ясно, что он ее не украл, а получил законным путем, – с укоризненной улыбкой пояснил капитану Владимир Сергеевич.
– Скажите, – неожиданно сообразил спросить Александр Юрьевич. – А где находится ваша дача?
– На шестьдесят седьмом километре, дачный поселок деятелей искусств, тестю этот участок когда-то от Союза композиторов дали.
– Улица Огородная?
Глава 20
Сентябрь 2019 года. Санкт-Петербург
Дела об убийстве композитора Щеголева, Максима Дмитриева и по отравлению Гудковского пришли почти одновременно. Александр Юрьевич с ужасом узнал из дела подробности смерти дяди Максима, увидел фотографии. Мама об этом никогда ему не рассказывала, а он в детстве не задумывался, как именно это произошло. Он вообще сначала думал, что дядя Максим просто умер, об убийстве узнал случайно, подслушав мамин разговор с какой-то подругой, потом плакал всю ночь в подушку, чтобы маму не разбудить.
Александр Юрьевич с грустью смотрел на фотографии, прикрепленные к делу, на которых совсем молодой парень был распростерт на снегу в луже крови. У Максима было красивое открытое лицо, совсем молодое, мальчишка, и светлые глаза, смотрящие, не мигая, в небо. Ужас.
Александр Юрьевич вдруг подумал о своем сыне Мишке и едва малодушно не перекрестился.
О камертоне в деле упоминалось мельком, в протоколе допроса соседа убитого Павла Ивановича Сидельникова. Камертон пропал, как, при каких обстоятельствах, следствием упомянуто не было. Александр Юрьевич внимательно изучил все материалы дела.
В деле об убийстве Модеста Щеголева камертон также проходил вскользь, он не пропал, но рассматривалась версия убийства с целью его похищения. Тут для капитана тайн никаких не было.
Дальше шло тоненькое дело об отравлении Анатолия Гудковского, в котором о камертоне вообще не упоминали, зато было черным по белому написано, что причиной смерти Анатолия Михайловича Гудковского было отравление редким химическим веществом под названием «таллий».
Вот так. Александр Юрьевич удовлетворенно крякнул. Не подвело его сыщицкое чутье. Не подвело. Все дело в камертоне. Надо раскручивать эту ниточку.
Итак, приступил к подведению итогов, капитан Гончаров. Все четверо убитых мужчин были композиторами, даже с натяжкой дядя Максим, все четверо владели камертоном, владели в строгой последовательности, он переходил от одного к другому. Точнее все, кроме Ившина, тут пока вопрос. Далее, трое из четверых были отравлены, двое из них таллием. И, скорее всего, можно утверждать, что целью всех четырех убийств было завладение камертоном.