Теперь перейдем к белым пятнам в истории. Максим владел камертоном недолго, со времени покупки дачи и до его гибели, чуть больше полугода. За это время, как следует из результатов дела, на дачу несколько раз проникали неизвестные, и даже напали на маму. Зачем? Боялись, что их узнают? Точнее, боялся? Глупо думать, что на дачу проникали разные люди. Да, скорее всего, человек боялся быть узнанным. Сколько помнил тот вечер капитан, они с дядей Максимом ушли гулять на озеро, мама осталась дома, потому что уснула. Света в доме не было, злоумышленник, очевидно, решил, что в доме никого нет, и залез. Мама его спугнула, он хотел сбежать, в панике ударил ее тем, что под руку попало, и скрылся.
Почему он боялся быть узнанным? Потому что мама его знала! Это был не чужой человек. А знакомый, маме знакомый. А они с мамой почти никого не знали в дачном поселке. Только соседа дяди Максима, деда убитого Павла Ившина, и еще двух стариков, с которыми несколько раз здоровался Максим, когда они все вместе гуляли по поселку.
Итак, дед Павла Ившина знал о камертоне, он хорошо знал Максима Дмитриева и маму, был бездарным композитором. Мечтал о славе и, очевидно, верил в волшебную силу камертона. Не справился с алчностью и тщеславием и, не имея возможности украсть камертон, а он определенно пытался, пошел на преступление. На убийство. По заключению экспертов, удар мог нанести кто угодно, они даже старуху какую-то подозревали, а главного преступника не разглядели. Не исключено, что и Гудковского убил именно Павел Иванович. Он и тогда крутился по соседству от дачи Щеголевых-Гудковских. Но в этом деле пойди разберись, сколько лет уже прошло!
Итак. Сидельников убил дядю Максима и забрал камертон. Это было в начале восемьдесят третьего года. По свидетельству Владимира Ившина, Павел Ившин получил от деда камертон тоже в восемьдесят третьем. И никакого внятного объяснения, откуда у него взялась такая ценная вещь, родственникам не дал. Оно и понятно. Не было никакого покойного друга, не было наследства, он просто украл камертон.
Да. В детстве Саша, Александр Юрьевич, мечтал вырасти и найти убийц дяди Максима, наказать их, призвать к ответу. Со временем эти мечты забылись, но желание стать сыщиком осталось, и вот теперь, спустя столько лет, он, по иронии судьбы, раскрыл убийство дяди Максима, только вот к ответу призывать уже некого.
Александр Юрьевич откинулся на спинку рабочего кресла, мысленно перепроверяя свою версию, пытаясь опровергнуть ее и находя собственные возражения очень слабыми. Итак. Камертон от Максима Дмитриева переходит сперва к Павлу Сидельникову, а от него к внуку. Очевидно, дед счел себя очень старым для громкой карьеры, да и, вероятно, побаивался милиции, а внук другое дело, тут тебе и слава, и риска никакого. А внука Павел Иванович, по свидетельству Ившина-старшего, очень любил.
Да. Вот только как это поможет в раскрытии убийства Павла Ившина. Его-то кто убил?
Семейство Щеголевых определенно не заинтересовано в возвращении камертона, Елизавета Модестовна могла оставить его себе после смерти отчима, могла вернуть, когда познакомилась с дядей Максимом, но не захотела. Она считала его проклятым, и, возможно, была права.
Александр Юрьевич не был суеверен, он верил в бога, но без фанатизма, верил в сверхъестественное, точнее, допускал, что оно существует. В эпоху, когда по телевизору безостановочно крутят «Битву экстрасенсов», цитируют сбывшиеся пророчества Ванги, экстрасенсы и астрологи предсказывают результаты выборов в Америке, стопроцентных атеистов, наверное, вовсе не осталось. Во всяком случае, в сглаз и проклятие у них в отделении верили все – от руководства до уборщицы, а еще в черную кошку и секретаршу с пустой чашкой. Если идет навстречу, премии не жди.
Потому в проклятый камертон Александр Юрьевич поверил, а вот в его волшебные возможности – нет. Хотя… а пес его знает, для следствия сей факт значения не имеет.
Итак, потомков композитора Щеголева можно вычеркнуть. По словам Елизаветы Модестовны, дети ее брата эмигрировали в Германию и там процветают, ее дочь и внуки к музыке отношения не имеют, значит, камертон им ни к чему. У Гудковского детей не было. У Максима Дмитриева тоже, родители его недавно умерли, дача перешла по наследству к их племяннице, та собирается дом продать. Камертон ей ни к чему, да она о нем и не слышала.
Остается… Никого не остается. Тупик, разочарованно заключил Александр Юрьевич. Да что ж он такое важное упускает? Вот камертон, вот четыре убийства, связанные этим проклятым камертоном, три из них он уже раскрыл, ну или до него раскрыли, осталось четвертое. И что?
Он опять на старте. С определенностью можно сказать только одно: Ившина убили из-за камертона. Кто мог его убить? Кто мог знать о камертоне?
Да судя по всему, все. Бывшая жена Ившина сказала, что муж не расставался с ним, брал его с собой на выступления, на репетиции. Число людей, знавших о камертоне, огромно.
О камертоне – да, но не о его свойствах, из-за которых Гудковский убил Щеголева, а Павел Сидельников – дядю Максима. Александр Юрьевич по детской привычке продолжал называть Максима Дмитриева дядей, это было забавно, если учесть, что сейчас капитан был чуть не вдвое старше Максима, когда тот ушел из жизни.
Значит, надо искать музыканта, который знал о замечательных свойствах камертона и мечтал завладеть им, или же возвращаться к уже разрабатываемым версиям. Баскин и Наумкин. Эти двое могли убить и украсть камертон, даже не зная о его свойствах, достаточно, что он был золотой.
А может, плюнуть на политесы и устроить у Баскина обыск? Наумкин скользкий, ушлый тип, этот камертон дома хранить не станет, а вот у господина Баскина ума и самонадеянности хватит.
Остается еще та пожилая женщина, которую никто не смог опознать. Капитан достал из дела фотографии с камеры наблюдения.
Среднего роста, в длинном свободном плаще, на голове нелепая шляпка вроде панамы, лица фактически не разглядеть, на ногах туфли без каблука. Осанка у дамы хорошая, может, танцами в молодости занималась, бывшая балерина? А с чего это они все решили, что она пожилая, впервые задумался капитан. Походка у нее обычная, на видео было точно видно, что ногами она не шаркает, на палку не опирается. Из-за одежды? Капитан взял лупу и стал рассматривать снимок внимательнее. Туфли были без каблука, но модные, у жены есть такие же, лакированные, с висюльками на носу. Как-то они называются, забыл, слово забавное, что-то про пижаму… А пес с ними, потом вспомнит. Дальше плащ, длинный, балахоном, ну так такие и молодежь носит, оставалась шляпа. Она была действительно нелепой, такую молодая женщина не наденет. Но эта шляпа полностью скрывает лицо незнакомки, а если предположить, что она и есть убийца, желание скрыть лицо, да и фигуру, становится вполне понятным. А еще очки, довольно большие, вот на этой фотографии их видно, женщина повернула голову, и часть лица попала в фокус. Они просили опознать пожилую женщину, заранее настраивая свидетелей на неправильное восприятие снимка. А если она молода. А если… Надо запросить изображения со всех окрестных камер видеонаблюдения, может, она приехала на машине, и тогда удастся рассмотреть номер машины или хотя бы модель? Или она могла надеть шляпу уже на подходе к дому Ившина. Нужны видеозаписи. Эх, жаль, дом Ившина стоит в стороне от оживленной улицы.
«Баскин, Наумкин, незнакомка», – написал в столбик капитан.
– Никита, что у вас с алиби Баскина? Выяснили, где он был в день убийства Ившина? Значит, бросай все и марш к Баскину, тряси его как хочешь, но выясни, где он был. Если алиби со свидетелями не предоставит, тащи его в отдел. Хватит с ним церемониться.
– Артем, ты чем занят? Молодец, все бросай и занимайся только Наумкиным. Где мог взять таллий, как подсунул Ившину, в общем, бери за горло и дави до результата, хватит волынку тянуть, – сердито и резко напутствовал подчиненных капитан, сжимая трубку телефона так, что пальцы побелели.
Ну а он, как самый «юный» сотрудник отдела, займется самым несерьезным вопросом, смотается в городской мониторинговый центр, времени, конечно, со дня убийства прошло немало, но чем судьба не шутит?
– Господин Баскин, – входя в зал редакции, громко и четко проговорил Никита Локтев, так, чтобы все сотрудники его услышали и повернули головы, – старший лейтенант Локтев, следственный отдел, вы задержаны по подозрению в убийстве Павла Ившина, извольте следовать за мной.
Баскин, минуту назад преспокойно сидевший перед экраном компьютера и безмятежно обгрызавший ногти, мгновенно побледнел, вцепился в ручки кресла и вытаращился на Никиту так, словно воочию узрел перед собой трех всадников апокалипсиса, а не одиноко стоящего молодого человека приятной наружности.
– Ч-что? Что вы ска-ска-зали? Я что?..
– Задержаны по подозрению в убийстве. – Никита обвел глазами зал. Сочувствия на лицах сотрудников он не заметил, скорее злорадную радость, в крайнем случае, праздный интерес.
– Это какое-то недоразумение! – срывающимся голосом воскликнул Михаил Аркадьевич, обводя глазами коллег в поисках поддержки, но, увы, не нашел ее. – Я никого не убивал. Это ошибка. Это бред! Я никуда не пойду! – И он по-детски наивно вцепился в свой стол.
– А знаете, в случае сопротивления я вызову наряд, на вас наденут наручники, скрутят и выведут из редакции в сопровождении спецназовцев, – без всякой жалости, равнодушно пояснил Никита.
Баскин побледнел до синевы и, мелко дрожа всем телом, кое-как оторвал руки от столешницы.
– Я не убивал, честное слово, – жалобно пробормотал он, уже ни на что не надеясь.
– У вас нет алиби на время убийства, – чуть слукавил Никита. – Где вы были после работы в день убийства Ившина?
– В гостях, – давясь слезами, пискнул Михаил Аркадьевич.
– В каких еще гостях?
– Я вам все расскажу, только маме не говорите, – понижая голос до шепота, попросил несчастный. – Я был в гостях у… у… у женщины! Только умоляю вас, умоляю вас. Об этом никто не должен узнать.