— Дэво!
На лице старика играла саркастическая улыбка.
— А ты ожидал кого-то другого? Раймон ожидал. И не стал лгать.
— Мы с Сарио договорились, что он придет и сообщит результат.
— Все, как ты и рассчитывал. А разве ты сомневался?
— Нет. — Раймон отпустил стол с иконой, за который схватился для устойчивости. — Ты прав, я на это рассчитывал. А ты разве нет?
В сиянии свечи лицо Дэво проигрывало. Он начал сильно сдавать уже в сорок пять, было ясно, что до пятидесяти одного, в отличие от Артурро, ему не дотянуть. И даже до сорока девяти — возраста Отавио, скончавшегося год назад. Сейчас Ферико занимал должность Премио Фрато, но все они — дряхлые старцы, Ферико тоже недолго проживет на этом свете.
«Остается Дэво.., или даже я…»
— И я рассчитывал, — признался Дэво. — На мой взгляд, не могло быть другого выбора. Но ведь я Грихальва, кое-кто может сказать, что я пристрастен.
Раймон поднял брови.
— В числе претендентов было еще четверо Грихальва.
— Раймон, не надо кривить душой… Ты слишком стар для таких игр. — Улыбка смягчила слова. Дэво устало вздохнул и тяжело опустился на узкую скамью возле двери. — Эйха, знал бы ты, как мне больно. Вот бы кто-нибудь изобрел волшебный эликсир, изгнал старость из моих несчастных суставов. — Он осторожно помассировал давно потерявшие форму пальцы. — Это все из-за болот. Клянусь Матерью, из-за болот. — Кряхтя, он выпрямил спину и прислонился к стене. — Если рассуждать по совести, никто из наших мастеров, кроме Сарио, не заслуживает этой должности.
— И никто из претендентов от других родов.
— Верно, Раймон. Но уже поползли злые сплетни. Говорят, мы повлияли на решение.
Раймон хрипло рассмеялся.
— Мы? Грихальва? Помилуй, Дэво, ведь при дворе нет ни одного нашего! В политической жизни города и герцогства мы — никто…
— Ты забыл о спальне. — На миг лицо Дэво осветилось жестоким весельем. — Грихальва — в постели, Грихальва — при дворе.
— И все-таки мы отстаем от Серрано, — сердито возразил Раймон. — Катерин Серрано — все еще Премиа Санкта. По сей день отравляет екклезию, настраивает против нас.
— Но власти у нее уже меньше. — Дэво снова поерзал на скамье, усаживаясь поудобнее. — Раймон, за такой короткий срок мы добились очень многого. Давно ли Сааведра сошлась С Алехандро? А сегодня Сарио получил должность. Мы ни в коем случае не должны упустить свой шанс. Ведь мы столько трудились, столько ждали.
, Дэво, в роду Грихальва Сарио — первый Верховный иллюстратор за три поколения. Он назначен меньше двух часов назад, а ты уже порицаешь его.
— Не его, Раймон. — Дэво поморщился. — Эйха, да, пожалуй, можно сказать и так. Хотя на самом деле я порицаю не его самого, а кое-какие отрицательные черты. Он слишком зелен…
— А потому дольше прослужит герцогу.
— Я не о годах, а о самодисциплине.
— Ничего, научится сдерживать норов. Он ведь уже многому научился. Дэво, ты должен это признать.
— Признаю. — Старик улыбнулся. — Ты был его заступником почти столько же лет, сколько Артурро был твоим.
— Мне был необходим заступник. Сарио — тоже.
— Раймон, у тебя есть редкостное качество. Ты способен разглядеть в художнике животворящий огонь, а мы видим только пламя, которое превращает человека в пепел. Наверное, ты прав: не надо бояться животворящего огня…
— Нет, Дэво, Сарио для нас опасен, — перебил Раймон. — Я никогда этого не отрицал, хоть и заступался за него. На этот счет у меня один-единственный аргумент: человек, обладающий Даром, знаниями, навыками, а еще навязчивой идеей доказать, что все остальные не правы, и желанием любой ценой превзойти их, — способен добиться своей цели. И многие пытались, Дэво.., многие пытались за три поколения.
Дэво неотрывно смотрел ему в глаза.
— А ведь ты бы мог оказаться на его месте. И лучше, если бы это был ты.
— Нет, — не раздумывая, возразил Раймон. — У меня слишком слабый, слишком рассеянный огонь… — Неслышно ступая, он приблизился к скамье напротив Дэво и сел, принял точно такую же позу, как и у старика. — Мое желание зиждется на примитивном честолюбии, я не способен свернуть горы. Между честолюбием и одержимостью — пропасть. Честолюбец хочет прийти к цели. У одержимого нет иного выбора.
— А потому одержимый добивается своего. Но гораздо важнее таланта. Дара и даже одержимости — надлежащее поведение, способность употреблять свою силу на благо семьи, а также на благо герцога и государства. — Голос Дэво был исполнен спокойствия. — Для этой задачи не было и нет никого пригоднее тебя.
Раймон неподвижно смотрел в сумрак крошечной молельни, приютившейся в глубине Палассо. Новый герцог, новая фаворитка герцога, новый Верховный иллюстратор. Возможно, теперь все пойдет по-новому; возможно, народ снова полюбит Семью Грихальва.
— Но я тоже хочу, чтобы кто-нибудь придумал, как вернуть молодость моим суставам… — Он поднял руки, взглянул на распухшие костяшки пальцев. Ощутил боль в позвоночнике. “Откуда у тебя уверенность, что сам я пекусь о благе семьи? Что, если мною тоже движет лишь моя одержимость?” — Костная лихорадка приходит к каждому из нас. Приходит и убивает.
— И к Сарио? — спросил Дэво. — Думаешь, она и его убьет? Или он убьет нас?
Раймон был настолько ошеломлен, что перестал чувствовать боль в руках и спине. Он опустил ладони на колени и посмотрел на человека, который вместе с Артурро лепил его душу.
— Сарио очень рано научился делать и носить маски, — сказал Дэво. — Причем надежные маски: видимые, но непроницаемые. По его лицу невозможно понять, что он думает. Правда, видны дерзость и честолюбие, но мы за такие грехи не наказываем, за это карает Матерь. — Он остановил качавшийся на цепочке Золотой Ключ. — А ты, Раймон, никогда не делал масок. И не носил. — Он перевел взгляд на икону. — Если бы я захотел узнать, на что способен Сарио, если бы я хотел увидеть его печаль, раскаяние, мучительный страх — все чувства, которые он никогда не покажет, — мне было бы достаточно взглянуть на твое лицо. Оно — как открытая книга.
В костях Раймона зашевелился холод. Казалось, вдруг сменилось время года и на дворе не сырая жара, а колючая стужа.
— Да, три поколения Грихальва не дали герцогам ни одного придворного, а теперь наша мечта сбылась. Но все-таки не кажется ли тебе, что она сбылась слишком рано? Сарио вознесся не только над всеми нами, но и над нашей дисциплиной, и мы не ведаем, чего от него ожидать. — Дэво немного помолчал, прикрывая дрожащей рукой Чиеву до'Орро. — А ты не такой.
Раймон заговорил. Язык плохо слушался, казалось, звуки исходят из чужого горла.
— Он такой, каким мы его сделали.
— Эйха, я в это не верю. Я думаю, Сарио вылепил себя сам. — Голос старика был абсолютно спокоен. — Разве что получил от тебя немного самоуверенности и безрассудства.
Растущая тревога заставила Раймона сорваться на крик:
— Нам был необходим кто-нибудь вроде Сарио! Эхо его слов быстро умерло в сумраке молельни.
— Да, ты прав: вроде Сарио. Но не обязательно он. — Дэво поерзал, подошвы башмаков шаркнули по плитам. — Когда в инструменте изъян, инструмент ломается. И при этом он может ранить того, кто им пользуется.
— Может. А может и не ранить.
— Сознавая возможность беды, надо сознавать и свою ответственность. Если беда случится, виноват будет тот, кто предвидел ее, но не предотвратил. Раймон стиснул зубы и процедил:
— Пресвятая Матерь! Чего ты от меня хочешь? Дэво печально вздохнул.
— Ничего сверх того, что всегда получал от тебя, фрато мейо. Правды.
Скрежеща зубами, Раймон смотрел на икону, стоящую в трех шагах от него на столе. Плакирование золотом, работа нечабвеннго Артурро.
— Поэтому ты и пришел?
"Из-за иконы. Из-за Артурро. Из-за того, что я не способен лгать здесь, сейчас, перед Матерью”.
— Потому что ты никогда не пытался лгать, и я не сомневался, что тебе нужна божественная поддержка. — Дэво с трудом поднялся, неуклюже повернулся к двери. — Раймон, именем нашей Пресвятой Матери и Ее Милостивого Сына говорю тебе: со дня нашего величайшего торжества — первого такого дня, с тех пор как Верро Грихальва уничтожил Кита'аб, — мы не властны над своей судьбой.
Пока Дэво не затворил за собой дверь, Раймон сидел неподвижно и безмолвно, а потом всхлипнул и перестал сдерживать дрожь.
«О Матра! Ну почему у Дэво пришелся к слову именно Кита'аб? Разве нельзя было без этого обойтись?»
В том-то и ирония, что нельзя. Слишком крепко судьба Кита'аба сплелась с судьбой рода Грихальва. Слишком долго он влиял на жизнь Грихальва, на компордотту, и вот превратился в копье, способное пронзать и плоть, и дух.
"Ох-хо-хо. В конце концов я ни за что не стану Премио Фрато”.
Кряхтя по-стариковски, Раймон поднялся со скамьи. По слухам, Сарагоса Серрано выглядел ничуть не лучше его: сутулый, голова всегда опущена, пораженные костной лихорадкой руки сжаты в бессильные уродливые кулаки.
Раймон вновь опустился на колени перед иконой.
— Я его спустил с цепи, — признался он Матре. — Дал ему право поступать, как он сочтет нужным, чтобы стать Верховным иллюстратором…
Инструмент с изъяном — так сказал Дэво.
— ..И теперь, когда он наконец-то рядом с самим герцогом, молю: благослови имя и семя его, и на этом миссия моя будет выполнена. Милая Матерь, Ты мудра. Ты всегда щедра, и я никогда не подвергал сомнению Твою священную компордотту. Но все же позволь в безмерной милости Твоей сказать вот что: если Сарио будет трудиться на благо семьи, герцога и герцогства, я утешу себя мыслью, что сделал правильный выбор. И жертва моя не напрасна.
Глава 21
Точно затравленный волк в ловчей яме, сидел Алехандро в кресле своего покойного отца. Его окружала толпа советников, и все советовали наперебой. Всего лишь два дня назад он узнал о гибели Бальтрана и еще не оправился от потрясения, не успел смириться с потерей. Ему просто-напросто не дали прийти в себя; придворные обрушили на него гору проблем, каждый считал своим долгом напомнить, что вместе с горем Алехандро досталось и герцогство.