Когда она пришла со стороны города, приподнимая юбки, чтобы не спотыкаться, Раймон опешил. Почему-то он ожидал мужчину, а появилась она, из угловатого, неловкого подростка выросшая в знойную красавицу; в ее облике объединились лучшие тза'абские и тайра-виртские черты. Раймон недоумевал, почему он раньше этого не заметил; только теперь он догадался, что в этой девушке привлекло Алехандро до'Верраду.
"Наверное, все дело в том, что она намного моложе меня”.
Впрочем, что такое молодость? Кратчайший миг, за которым следует преждевременная смерть, если ты Одаренный. Скорее всего, именно эта мысль когда-то испугала его, и он простился с чаяниями молодости и посвятил себя семье, компордотте, Вьехос Фратос, Сарио.
А может, дело в слепоте. В дурацкой слепоте.
Раймон улыбнулся. Душа ее прекрасна, он это понял уже давно. Отрадно видеть, что и тело под стать душе.
Она не улыбнулась в ответ. Взобралась на гребень холма, повернулась к нему и застыла в такой напряженной позе, что он забеспокоился, как бы не потеряла равновесие и не упала.
— Ты знаешь, что он сделал? Ты знаешь, кто он?
Радости как не бывало. Он открыл было рот, чтобы спросить:
"Ты о ком?” — но не спросил. Догадался.
"Пресвятая Матерь.., неужели все знают, что я сделал?” От ходьбы и ветра ее щеки раскраснелись.
— Можешь его остановить?
Его это ввергло в замешательство.
— Остановить? Зачем? Мы же столько лет трудились, чтобы это место досталось семье Грихальва.
Она тряхнула головой. Непрочный узел на затылке распустился, густые пряди рассыпались по плечам.
— Он уже не Грихальва. Он… — Она подумала и беспомощно развела руками. — Больше, чем Грихальва. Меньше, чем Грихальва. Он другой.
Раймон резко отвернулся от нее и устремил взор над террасами с виноградниками и фруктовыми садами к темному пятну болота.
Если верить Дэво, именно оттуда исходит пагуба — проклятие их рода, костная лихорадка, от которой распухают и невыносимо болят конечности в суставах. Хворь, превращающая мастеров в беспомощных калек.
«Не она ли убивает нас молодыми? Какой-нибудь яд в крови?»
— Что ты будешь делать? — спросила она. — Что ты можешь сделать?
«Или все дело в красках, которые мы добываем на болоте, а потом смешиваем с выделениями тел, чтобы писать пейнтраддо?»
— Нельзя это так оставлять, — сказала она. — -Ты должен что-нибудь сделать.
Он ответил, не поворачиваясь к ней:
— Я уже кое-что сделал. Я помог сотворить его.
— Ты? Нет! — Шурша юбками, она прошла по траве, чтобы встать перед ним. — Ты не меньше других заботишься о соблюдении компордотты… Ты хоть знаешь правду обо всем этом? О нем?
— О том, что он намного способнее остальных иллюстраторов? Эйха, знаю.
— Давно?
Он посмотрел ей в лицо, в гневные, но испуганные глаза.
— С самого начала.
— Меня не устраивает такой ответ. — По ее безупречно чистой коже разливался румянец. — Ты не мог этого знать с самого начала. Иначе Сарио ни за что бы не стал Вьехо Фрато, а если бы и стал, не отделался бы “наименьшей карой”. — Румянец сгущался. — Я помню Томаса. А ты помнишь Томаса? Как он умер?
Испуганный не меньше, чем она, Раймон схватил ее за руку.
— Сааведра, что еще ты знаешь? Что еще Сарио рассказал о нас?
— О вас? — Она покачала головой. — Иль сангво, он не нарушал клятв. У иллюстраторов нет от меня секретов, ведь мы все — Грихальва…
"Она слишком много знает”.
Он сильнее сжал ее руку.
— Я не об этом спрашивал. И жду совсем не такого ответа.
— Но и ты мне не ответил, — огрызнулась она. — Сангво Раймон, ты сказал, что помог его сотворить. Ты хоть понимаешь, что наделал?
— Выпустил его из-под своей власти, — сознался он. — А была ли она, эта власть? — В пальцах закололо, он резко разжал их, отпустил ее руку. — Наверное, в его душе скрыто много такого, о чем я даже не подозревал.
Приподнялись изящные брови.
— И ты об этом никому не рассказывал? Ему хотелось провалиться сквозь землю.
— Лучше спроси, о чем я рассказывал. С ее лица исчезли краски.
— Тогда он и впрямь выглядел подходящим кандидатом. О Пресвятая Матерь! Ты его поддержал! Эн верро, ты его сотворил, — Ветер раскачивал ее серьги. — Он сказал, что верит лишь одному человеку. Тому, кто верит в него.
— Да, я верил, что он нам подходит. Верил, что обязательно надо дать ему шанс.
— Зачем?
В нем поднялась злость.
— Затем, что один из нас должен был стать Верховным иллюстратором!
От этого крика, полного ярости и отчаяния, она содрогнулась.
— Но разве так необходимо, чтобы Грихальва вернули утраченное именно сейчас?
— Да.
— Любой ценой?
Он рывком вытянул перед собой руку, показал пальцы — они уже теряли форму, слабели.
— Сааведра, ты знаешь цену! Мы платим своими костями. И недалек тот день, когда платить будет уже нечем. Когда мы все превратимся в страшных уродов.
— Но если ты знал, что он… Он не дал ей договорить.
— Откуда мне знать, что он затевает? Я не умею читать чужие мысли.
Она укоризненно покачала головой.
— Я — Грихальва. Мне, как и Сарио, как и тебе, с детства внушали, что наше место — рядом с герцогом…
— Рядом, — подчеркнул он.
— Да, конечно. — И тут она поняла. — Ты думаешь, Сарио этого мало?
— Ему этого достаточно.
— Но если все же…
— После того как родишь, как долго ты еще будешь писать? — отчетливо промолвил он. — Возьмешься за кисть не раньше, чем вырастишь ребенка. А если родишь второго?
Она ничего не сказала, но ответ ясно читался на бескровном лице. Недолго. Никогда.
Раймон кивнул.
— Что бы там ни было, он должен писать.
— Эн верро, — сказала она упавшим голосом. — Я знаю… Я все о нем знаю с самого детства. Видела Луса до'Орро… Только я ему верила, только я его всегда понимала. А остальные его не любили…
— Даже прозвали Неоссо Иррадо. — Он снова кивнул. — Я тоже носил эту кличку. Похоже на необходимую предпосылку, верно? Она сразу поняла.
— Но почему же ты…
— Моему Дару нашли другое применение. Было кому это сделать.
— Как ты нашел применение Дару Сарио? Он промолчал.
— Почему? — спросила она. — Почему он, и никто иной? Неужели не было другого подходящего кандидата в Верховные иллюстраторы?
— Это дело Вьехос Фратос, нам с тобой… Она вежливо перебила:
— Это и мое дело. Не только Вьехос Фратос потрудились над его судьбой.
Ветер ерошил волосы, сдувал с лица пряди — Раймон не мог от нее ничего скрыть.
— Потому что я так захотел. Она съежилась.
— По-твоему, это ответ? По-твоему, это оправдание? Он горько рассмеялся.
— Человек не всегда способен достичь своей цели. Но он может сотворить другого человека, чтобы тот пошел по его пути.
— Но…
— Бассда! — вырвалось так же неожиданно для него, как и для нее. — Я сознаю ошибку, и каюсь, и вполне представляю себе последствия. Матра эй Фильхо, Сааведра, может, я наивен, но вовсе не глуп. Не глух. И не слеп.
У нее в глазах набухли слезы. Потекли по щекам.
— И я, — произнесла она безжизненным голосом. — Я тоже наделала ошибок, но меньше, чем ты.
— Эйха, нам не в чем себя винить.
— Ты уверен? Я никому не рассказала о старике… О старом тза'абе, у которого учился Сарио.
— А я никому не рассказал о страницах Кита'аба, не открыл правды о нашем Фолио. — Он увидел изумление на ее лице. — Теперь ты понимаешь? Что толку признавать свою вину, стыдиться? Ошибки надо исправлять.
В ее красивом лице не было ни кровинки, кожа казалась тонким пергаментом.
— Я пришла к тебе, чтобы Вьехос Фратос поняли, кто он такой. Чтобы остановили его.
— Как?
— Пейнтраддо Чиева, — прошептала она.
— Ты хочешь, чтобы мы его убили? Изувечили?
— Нет! Святая Матерь, нет…
— Тогда чего же ты от нас требуешь, Сааведра? “Наименьшая кара” его нисколько не образумила..
— Нет, — сказала она. — Нет, это тоже не годится… — Она побледнела еще сильнее.
— Сааведра?
— Его Пейнтраддо…
— У нас. В коллекции Вьехос Фратос. Она стиснула зубы и покачала головой.
— Нет… Нет, иль сангво, у вас только копия.
— Копия?
— Оригинал у меня. — В глазах было отчаяние. — Я согласилась его хранить.
Раймон ахнул.
— Вопреки всем правилам! Номмо Чиева до'Орро, да неужели это возможно?
— Возможно. Его Пейнтраддо у меня. — Ветер откинул ей за ухо вьющийся локон, а саму ее заставил пошатнуться. — Будет ли достаточно угрозы?
Под хрупкой оболочкой плоти ныли кости.
— Для Сарио? А как ты думаешь?
— Я думаю… Я думаю… — Ветер задувал под юбки, и она дрожала, но Раймон знал, что дело вовсе не в холоде. — Я думаю, его это не остановит. Он все равно сделает то, что считает нужным. Станет тем, кем хочет стать. — Слезы высохли. — Он мне так и сказал.
— Ведра.
Она ощутила внутреннюю дрожь — так к ней обращались лишь самые близкие друзья.
— Ведра, почему ты пришла ко мне? Она судорожно сглотнула.
— Потому что боюсь. За него. Его. И потому что люблю его. — Предугадав вопрос, она замахала рукой. — Эйха, нет, совсем не так, как Алехандро.., совсем не так, как женщины любят мужчин. Я не хочу за него замуж, не хочу от него детей. Ничего такого…
Она умолкла на миг, и Раймон подумал: “А Сарио признался бы в этом с такой же легкостью?"
— Это совсем по-другому, это вот здесь. — Она прижала ладонь к сердцу. — Сама не знаю, что это, только чувствую. Иль сангво, я его понимаю.., вижу его свет, его огонь, верю в него… А он видит мой свет. И верит в меня, — подавленно сказала она. — Сарио всегда говорил, что у нас одна душа на двоих.
Раймон знал, в чем она сейчас нуждается, — в объятиях Алехандро, в его тепле, его любви. Ни того, ни другого, ни третьего он предложить не мог. Только искренность.
Его ладони опустились ей на плечи.
— Твоя душа принадлежит лишь тебе, — твердо произнес он. — Я не вижу в ней червоточин, не вижу хвори, отнимающей у нее силу. — Он повернул ее к виноградникам и фруктовым садам. — Посмотри на эти лозы и деревья. Им страшен ветер, морозы, нашествия насекомых. А ты сильнее их. Ты Сааведра Грихальва, у тебя редкостный талант художника, любовь герцога, а еще — душа, которую ни с кем нельзя разделить. И никто, даже Сарио, не способен погубить ее ради достижения своих целей. — Он на миг сжал ей плечи, морщась от боли в пальцах, повернул лицом к себе. — Я спросил, поч