Единственное, на что хватило сил — стиснуть зубы. Но лошадь всё равно испугалась этого воя, попыталась шарахнуться в сторону. Тот, кто завладел моим телом, удержал гривастую и одарил новым ударом по бокам. Меня подбросило, едва не вышвырнуло из седла, пальцы до онемения сжали ремень повода.
— Настя! — крикнул кто-то.
Кто? Что? Почему? Нет… не знаю.
Я пропала. Исчезла. Сгинула.
Сознание накрыла боль — чистая и неукротимая, как Первородный Хаос. Боль затмила всё, утопила. Её руки — как подводное теченье, безжалостно тащат на дно, туда, где бьют ледяные источники, туда, где шансов на спасение уже нет. Щелчок и треск — что-то рвётся. Я не знаю что это, и знать не хочу — я просто хочу вздохнуть, и у меня даже получается, но воздуха не хватает. Я тону. Я задыхаюсь. Я умираю.
— Настя!
Голос. Невероятно далёкий, и очень-очень тихий. За ним вспышка — тьма взрывается и я вдруг начинаю видеть…
Мама. Отец. Натка. Три человека, дороже которых нет и быть не может. Они смотрят с осуждением, мама так и вовсе головой качает. Молчат, но я знаю в чём дело — я слишком хорошо помню. Я предала свою семью, я пошла против их воли. Я больше не заслуживаю их любви, я навсегда чужая.
Рогор. Высокий, плечистый, с чёрными, как самая грешная ночь, глазами. Нет, его не предавала, но… он тоже не любит. И никогда не полюбит. Я с самого начала была никем, пустышкой. Да, он хотел проявить великодушие, дать шанс на счастье. Ведь это счастье, быть с тем, кого любишь! С тем, кто позволяет любить себя. А я? Я сбежала, подставила под удар. Я тварь неблагодарная. Тварь и шлюха.
Косарь. Огромный, как медведь. Добрый, улыбчивый. Сколько боли я причинила этому парню? А ведь он столько для меня сделал. Он шел за мной и в огонь, и в воду. И ничего не требовал взамен. Я должна была полюбить… ну или хотя бы притвориться. Что, сложно претвориться? Нет, это пустяк. Зато я могла дать ему счастье, дать возможность быть рядом с любимой, но… струсила. Косарь никогда меня не простит, и будет прав.
Ахмед… Он добр. Он невероятно добр. Просто он не знает, кто я. Не догадывается, что я и толики его забот не стою. Я конченый человек и этого уже не исправить. И когда Ахмед узнает, он откажется от меня. Откажется так же, как родители и Рогор. И будет прав.
Эрик? Эрик… Да, теперь понимаю, он — моя расплата. Как я смею злиться, как смею сопротивляться, ведь я заслужила! Я заслужила такого тюремщика, я…
Я поняла, что падаю. Вокруг всё та же тьма, боль по-прежнему разрывает грудь, из горла рвётся вой, но я… падаю. Тьма становится непроглядной. Толчок, удар, новый приступ боли и вдруг… волна схлынула. Отступила, оставив за собой чистый, светлый песок. И что-то изменилось. Словно пелена спала, или оковы, или могила, в которую загнала себя, вдруг разверзлась, обнажая бескрайнее, звёздное небо.
Боже, что я творю?
Мысль была такой ясной и такой… неожиданной.
— Настя!
Настя, Настя… Настя. Что ты натворила, Настя? И, главное, зачем?
Неужели ты действительно думаешь, что недостойна любви? Неужели и вправду считаешь себя конченым человеком? Человеком без права на счастье? Зачем ты загнала себя в это болото? Почему?
Привыкла верить людям? Привыкла надеяться, что справедливость всегда побеждает? Привыкла думать, что близкие непогрешимы, а во всех несчастьях виновата только ты? Тогда скажи… если бы ты оказалась на месте Натки, стала бы требовать отдать наследство? Нет, и в голову бы не пришло. А оказавшись на месте Рогора, что бы сделала?
Так в чём ты виновата?
— Настя…
Мне почему-то стало тепло. Очень тепло и спокойно. Я снова начала чувствовать, а слёзы хоть и жгли глаза — дарили облегчение.
После истории в Ремвиде я обещала себе быть сильной. Клялась, что изменюсь. Но я не справилась. Просто не знала, как глубоко впилась в сердце заноза предательства. Или дело в том, что спрятаться от проблемы гораздо проще, чем решить её?
— Настя, Настенька…
Я не справилась. А Эрик… он долил до краёв чашу моих страхов и бед, и неудивительно, что она перевернулась. Выплеснулась.
— Настенька… Колдунья моя…
Я ощутила прикосновение губ к щеке, но глаз не открыла.
Да, в прошлый раз я не смогла сдержать обещание. Но на этот раз всё получится. Всё получится. Я знаю.
Часть III
Глава 20
В карете царила полутьма, но она не мешала Эрику разглядывать девушку, замершую на противоположном диванчике. Каштановые волосы, забранные в высокую причёску, хрупкая фигурка, и глаза… такие удивительные, зеленовато-карие. Как ни странно, но даже ярость, которую сдерживал из последних сил, не мешала любоваться этими удивительными глазами.
Он молчал, хотя безумно хотелось кричать. Хотелось схватить за плечи, встряхнуть и потребовать… нет, не потребовать — приказать! Выбить из неё правду! Почему не противилась, когда Эрик возвращал в Фаргос? Почему позволяла держать себя за руку — там, во дворце? Почему позволяла целовать свои руки на свадьбе Клиссы и Азимута? Почему заигрывала в карете, после приёма в ратуше? И кто… кто, Бес пожри, тот маг, чьё покровительство приняла?
Ещё хотелось спросить — как осмелилась на выходку с дверью? Неужели не сознавала, насколько сложна обстановка в Западном Оплоте? Неужели не понимала, что почувствует он, обнаружив, что метка не просматривается? Да он же едва с ума не сошел! Решил — ещё одно покушение, но уже на неё!
Наконец, Эрик задал первый вопрос:
— Настя, кто ты?
Она закусила губу, ответила не сразу — будто раздумывала сказать правду или солгать.
— Колдунья.
«Ясно…» — молчаливо хмыкнул Эрик и… нет, он всё-таки не выдержал.
Слишком много секретов, слишком много провокаций, и её упрямство, будь оно неладно. И её губы… Эрик сам не понял, как оказался рядом, как притянул, усадил на колени. Он что-то говорил, возможно даже осмысленное, а в сознании бушевал шторм сотканный из ярости, ревности, страха. А она вырывалась, не оставляя ни малейшей надежды, билась в его объятьях, кричала.
Принц не сразу осознал, что творит. Попытался исправиться — отпустил, вернулся на прежнее место и попробовал перевести всё в шутку.
— Пустил, — с улыбкой сказал он.
Шутка вышла неудачной…
— Ненавижу! — прошипела колдунья.
Эрик спрятался за ухмылкой, мысленно проклиная свою несдержанность, это путешествие, ну и… чужачку, которая заставляет терять голову и лицо. Он стиснул зубы, убеждая себя, что это обычная, самая обычная вертихвостка! Стало чуточку легче…
И тут она потребовала:
— Останови карету.
— Зачем? — Эрик очень старался придать голосу надменный, равнодушный тон. Получилось.
— Затем! — выпалила Настя.
Он видел, как сжимаются её кулачки, как пылают щеки, а в глазах… в этих удивительных глазах блестит влага.
«О нет… и эта туда же…» — зло подумал принц.
За годы, проведённые при дворе, Эрик понял — отличить лживые слёзы от настоящих очень непросто. А женщины прекрасно знают, насколько сильно это оружие действует на мужчин и пользуются им без зазрения совести. Причём все — от королевы до самой серой, самой невзрачной горничной. И исключений, как это ни печально, не бывает.
А ещё он знал — женщины любят убегать, вернее — делать вид, что убегают. Но ни одна сколь-нибудь разумная женщина не сорвётся в ночь.
«Жерил, останови,» — беззвучно приказал он.
«Слушаюсь, ваше высочество,» — отозвался кучер.
Едва карета остановилась, колдунья подхватила юбки и выскочила наружу. Эрик с великим трудом удержался от желания поймать, вернуть. Сам вышел из кареты неспешно, как будто с ленцой. Замер, опёршись рукой о блестящий, полированный бок.
Настя требовала отдать ей лошадь.
«Она что? Действительно намерена уехать? — недоумённо спросил Кардер. — А она в седле-то бывала?»
Эрик натянуто рассмеялся, сказал вкрадчиво:
— Настя, ты в своём уме? Оглядись — сейчас ночь, мы посреди леса. Тебе некуда идти. — И подчеркнул: — Некуда…
А потом принца осенило. Колдунья — лишенка! Она не может, не умеет отслеживать присутствие магов. Девушка уверена, что тот, другой — рядом. Настя стремится к нему! К нему!
Сознание затопила жгучая, невыносимая ревность. Ревность, с которой Эрик пытался бороться с тех самых пор, как колдунья появилась в Фаргосе. Только в этот раз на пути принца встал не эфемерный, а вполне реальный соперник.
Тот факт, что кто-то посмел посягнуть на женщину, на которой стоит метка наследника — мелочь. Важно другое — Настя тянется к своему покровителю! Доверяет ему. Ему, а не принцу! И доверяет настолько, что готова взойти на плаху, но не выдать.
— Твой покровитель… отстал, — с деланным равнодушием сообщил наследник. — Он не поможет. Понимаешь?
— Лошадь, — выдохнула колдунья. Сделала шаг навстречу Крилу, протянула руку, явно ожидая, что блондин подаст повод.
— Настя, твой покровитель остался в Западном Оплоте, — повторил Эрик.
— Как?!
— Так… Мы отслеживаем местность. В радиусе нескольких миль нет никого, кроме нас. Ну и волков, разумеется. Твой покровитель отстал! Его нет! Он не поможет!
Она застыла на мгновенье — словно задумалась. Эрик уже приготовился подать руку, помочь вернуться в карету, как она… Она снова расплакалась, выпалила:
— Лошадь!
«До чего же упрямая! — зло подумал наследник. — Решила довести эту игру до абсурда? Ну ладно!»
— Как скажешь, милая. Крил!
Минута и колдунья в седле. Пышная юбка задрана до неприличия высоко, обнажает стройные, умопомрачительные ноги. Эрик непроизвольно зарычал — как она смеет показывать свои прелести чужим? Разве не понимает, что на неё смотрят все, даже кучер!
Девушка выпрямилась, вздёрнула подбородок — мол вот я какая, смелая! Уеду в ночь и поминай как звали!
— Ну-ну, — не выдержав, протянул Эрик.
А в следующую секунду лошадь сорвалась с места, едва не теранулась боком.
«С дороги!» — воскликнул Эрик с ужасом. Снип и Хареф отреагировали мгновенно — и, слава богам, Настя ни на кого не налетела, не пострадала.