Донни не задумался ни на секунду:
— Не-е, Лья, всё гораздо забавней. Это собственность! А за собственностью, сама знаешь — глаз да глаз! — В голосе Дона проскользнула интонация такого законченного скареды, что Мастер восхищённо захохотал. Да, это он мог понять. Собственность — дело такое, и впрямь постоянного пригляда требует, кто бы спорил!
— Ну, как тебе мой друг? — Дон проводил Мастера Корнэла и стоял в дверях, подпирая косяк.
— Да… нормальный мужик, а что? — отвлеклась Лиса от обхода корчмы после закрытия со шваброй-пылесосом.
— Ничего, если он иногда заходить будет? Нике он, вроде, понравился.
Лиса задумчиво оперлась о швабру, с недоумением глядя на мужа.
— Ты перегрелся? Или переохладился? Когда это я тебе что-нибудь говорила на тему — того приводи, а этого не надо?
— Нет, Лиса, я не о том, — замотал головой Дон. — Просто… ты перчатки сразу надела, ты думаешь, я не заметил? Всё настолько плохо? Он… — Дон непривычно мялся, искал слова.
— Ах, вот ты о чём! — поняла наконец Лиса. — Нет, почему плохо. Как раз с точки зрения Видящей очень хорошо. Просто он… режется. Ну, как тебе объяснить… Ты же не захочешь хвататься голыми руками за лезвие обоюдоострого меча бритвенной заточки? Вот и я не хочу. Для нормального вампира это, в общем-то, стандарт: нечто острое и холодное, это вы с Громом неправильные. Так что, там всё очень хорошо. Без ржавчины.
Дэрри ле Скайн на-фэйери Лив и странный хомячок
Лето верещало на все голоса. Очумело стрекотали кузнечики, голосили птицы, и ещё что-то жужжало, шелестело и чирикало. Вдоль прогретой солнцем опушки над макушками высоко поднявшейся, ещё не кошеной травы, плавно скользила чёрная фигура, казавшаяся на первый взгляд лошадиной. Но только на первый взгляд или издали. Морда Зверя на лошадиную походила слабо, сильно расширяясь книзу, а торчащие из мощных челюстей загнутые клыки и совсем не оставляли места сомнениям. Через широкую спину Зверя была перекинута кладь, а ниже в просветах травяного моря мелькала белая рубашка. Придерживаясь за бок Зверя высоко поднятой рукой, кто-то бежал рядом в таком же плавном и стремительном движении. Бег прервала река, прорезающая лес и текущая дальше меж полей.
— Ну, как оно тебе?
— А щас посмотрим!
— Ты аккуратнее, тут топляки могут быть. Лес же рядом.
— Кто из нас КЭльПИ? Вот и молчи! Подумаешь — топляки! Зато и рыбка есть! Ух ты! Я, прям, чувствую, ух! Во-от такенная! — в голове появилось ощущение размера предполагаемой добычи, чуть ли не больше самого Зверя. — Забери барахло своё, я пошла! Ух! — Зверь в два мягких прыжка оказался на берегу и бесшумно исчез в воде. Дэрри с усмешкой покачал головой и занялся разбивкой лагеря. Славно пробежались! Уже который раз забирает он Хитрую из Парка на прогулку, а всё никак не может привыкнуть к таким вот совместным пробежкам. Она «приклеивала» его руку телекинезом — и оставалось только вовремя перебирать ногами в беге, больше похожем на полёт. Забавно! Совсем не те ощущения, что бывают при настоящем полёте в облике летучей мыши! Он вытоптал небольшой пятачок в траве и стал собирать каркас тента. Целый день был впереди, полностью отданный бездумному ничегонеделанью. Да это просто сказка! Замечательно! А самое замечательное — здесь никого нет! Правда, дальше по течению речки Визы есть какая-то деревня, но она далеко, километрах в трёх. Сенокос начнётся не раньше, чем через неделю, не должны их здесь потревожить, ну никак не должны. Накатила волна чужого бессловесного азарта, Дэрри обернулся к реке. Из воды, вся в сверкающих на солнце брызгах, выметнулась с разгону большая — с руку до плеча — рыбина, забилась в воздухе, будто продолжая плыть. И сразу следом вылетела по пояс Хитрая, разинулась огромная розовая пасть, клацнули клыки — и Хитрая бесшумно канула обратно в воду с торчащим изо рта рыбьим хвостом. И всё исчезло — как привиделось! Дэрри мысленно зааплодировал, откликом пришло полное согласие с ноткой самодовольства. Он натянул наклонный тент от солнца, разобрал мешок с фруктами для Зверя и развалился в тени. Хорошо-о-о! Раз в три-четыре месяца он позволял себе эти отлучки, и сейчас уже и представить себе не мог, как раньше без них обходился. Как его всё достало, кто бы знал! А ведь отец пробыл Большим Кулаком больше трёх сотен лет — и как он выдержал? С другой стороны, он эльф, и людей он не то, чтобы любит — но сочувствует, жалеет. А мама — так и вообще… А Дэрри не эльф, и у него по отношению к этим убогим, кроме досады, ничего и нет. Ведь всё зря, их не переделаешь! Видимо, это как раз от того, что они так мало живут. Как хомячки. Вот и ведут себя так же. Нахапать побольше, неважно — чего и какого, лишь бы много, размножиться — и сгинуть без следа, оставив после себя орду таких же бессмысленных хомячков, мельтешащих, озабоченных накоплением и плюющих на то, чем это аукнется для Мира. Может быть, живи он так, как это принято у ле Скайн — уединенной усадьбой, в узком кругу избранных — он принял бы и их отношение к людям, их умиление этими придурками уже просто из-за того, что они живые, тёплые. Хомячки. Но на своём месте — не мог. Честное слово, настоящие хомячки лучше! От них, по крайней мере, не ждёшь разумного поведения. И ведь попадаются среди людей нормальные! Та же самая Лиса, файербол ходячий, маги, особенно Серые из Руки Короны, ещё пару-тройку имён назвать можно — почему же другие-то уроды такие? Вон, хоть в прошлом месяце — деляночку они себе выжечь решили! Приспичило им, видишь ли! А лес вокруг сначала свести? А? Не-ет, зачем? Это ж трудов сколько! А в результате лесной пожар, три десятка магов сорвать пришлось, половина с откатом слегла! Уроды, одно слово! Так, всё, всё, забыть и наплевать! Сейчас только летний день, травка, речка, птички чирикают — и больше ничего! Вдумчиво отдыхаем и расслабляемся, расслабляемся и отдыхаем!
Одним прыжком выскочила на берег Хитрая, отряхнулась, замотав сначала головой, последними — задние лапы, характерным кошачьим движением. И сразу стала сухой. А Дэрри — мокрым. И, завершающим штрихом — ошмёток тины в физиономию! Расслабился! Отдохнул!
— Убью-у-у! — в голос заорал вампир и бросился в бой. Хитрая издевательски заржала и понеслась по лугу, Дэрри за ней. Бесполезно. Водяную лошадку даже вампиру не догнать. Дэрон остановился, стал смотреть из-под руки. Хитрая, окатывая его волнами ликования, нарезала круги по луговине, вставала на задние лапы и била в воздухе передними, каталась по траве, скакала боком, как котёнок, сверкая аметистами глаз, вздыбливая гриву и задирая лошадиный хвост. Млел под солнцем недалёкий лес, ветер лениво играл в траве, высоко в небесной сини пел жаворонок, среди луга на приволье бесновалось чёрное чудовище. Идиллия! Дэрри глубоко вздохнул от острого приступа счастья, непонятно — своего или чужого, хмыкнул и пошёл стирать изгвазданную в тине рубашку, соблюдая уговор: никаких заклинаний. Да ладно, до вечера высохнет на солнышке. Отмыл тину, расправил рубаху на тенте, разделся окончательно и залез в воду сам, И тут же пожалел. Плавать вампиры не могут, вода их держит плохо, только ходить по дну, если течение несильное. А дно здесь оказалось илистым и довольно неприятным. И в волосах тина запуталась, фу, гадость какая! Вроде, вода-то чистая, откуда что взялось? Да ладно, дома отмоется. Дэрри натянул свободные холщёвые штаны прямо на мокрый зад и опять развалился под тентом. Чуть позже прискакала набегавшаяся Хитрая, улеглась неподалёку, захрустела яблоком. Потом ещё сходила к воде, напилась, и, наконец, окончательно успокоилась и затихла.
— Хорошо? — безмолвно спросил Дэрри на уровне вопросительной интонации с положительным оттенком.
— Ах-ха-а… — полусонный блаженный вздох. Понятно. Теперь оне подремать изволят, а ты займись чем-нибудь и не отсвечивай. Ну и ладно. Дэрри пошарил вокруг в траве, ободрал оказавшиеся в пределах досягаемости цветы, и так уже притоптанные, и стал плести венок. А что? Маме когда-то очень нравились венки, которые он плёл для неё. Давно, очень давно. Двести лет назад…
Разбудили его голоса, громкие, писклявые — детские.
— Да говорю вам — лошадь! Книжку я читал, там картинка есть, что ж я — слепой? Слепой? Лошадь не узнаю?
— Да не может быть такого! Я её тоже читал, сдохли же они! Все! Так и написано: вы-мер-ли! Это и есть — сдохли!
— А вот посмотришь, посмотришь! Говорю — видел! Как в книжке, на ногах на задних! Вот так, вот так! И голова так!
Шаги четырех, нет, пяти человек. Все босиком, ходить не умеют, топают, ноги ставят вкривь и вкось, как попало, один хромой, шелест травы, сосредоточенное сопение вечно сопливого носа, смачный всхлюп — явно вытерли рукой.
— Во-о! Видали, как вытоптала! Я говорил, я говорил! Здесь она где-то!
— Да если и была, так и ускакала, наверно! Будет она тебя ждать! Поскакала — и ускакала! Только зря по жаре тащились! Вечно ты…
— Да куда ей скакать? Здесь она! Здесь! Ты хлеб, главное, держи! Да не жри, дубина! Это не тебе же, это лошади же! Они хлеб любят, я читал! Давайте разойдёмся и обойдём вот так, вот так, по кругу. И найдём! Вы представьте, как мы лошадь приведём! Знаете, как будет? У-у-у! И по улице вот так, вот так!
Голоса раздавались уже совсем близко. Дэрри расстроено вздохнул, выкатился из-под низкого тента и встал. Из травяных дебрей на проплешину, вытоптанную Хитрой, как раз вышли четверо мальчишек и застыли при виде Дэрри. У одного на плече смотанная верёвка, у каждого в руках по куску хлеба — серьёзно подготовились. Все загорелые, изрядно чумазые — никогда Дэрри этого не понимал. Рядом с рекой живёшь — ну вымойся ты! Трудно, что ли? Он окинул визитёров хмурым взглядом. Общаться не хотелось категорически. Он свёл брови и сказал, делая шаг вперёд:
— Бу!!!
— Уто-опни-ик… — сипло прошептал один. И началась паника. Дружно развернувшись, четвёрка бросилась бежать, вопя изо всей мочи. Хромой нёсся быстрее всех. Дэрри удовлетворённо вздохнул. Можно отдыхать дальше. Маловероятно, что детям кто-то поверит, что «вот там лошадь была, а теперь утопник бродит». Ещё и уши надерут, чтобы не придумывали. Он опустился на землю, готовясь залезть обратно в тень. И тут среди травы поднялась с земли совсем уж маленькая и хлипкая фигурка. Копна мелких белых спутанных кудряшек над испуганно кривящимся личиком, тощая и серая от п