ом и заместителем главного редактора «Голден Сити Мейл», многотиражной англоязычной газеты, которая упрямо и открыто выступала против националистического правительства Джона Форстера и проводимой им политики апартеида. Разумеется, восемьдесят процентов акций «Мейл» принадлежали «Кортни Энтерпрайзиз», иначе Майкл не смог бы занять столь ответственный пост в столь юном возрасте.
В детстве Майкл был главным защитником, советчиком и доверенным лицом Изабеллы; к тому же, после бабушки — любимым рассказчиком. Она доверяла Майклу больше, чем кому бы то ни было, и если бы Шон не был таким замечательным, а Гарри таким милым и уютным, то Майкл наверняка стал бы ее самым любимым братом. А так она вынуждена была поровну распределять свою любовь между всеми тремя; однако в любом случае любила Майкла не меньше, чем остальных, и теперь, увидев его почерк на конверте, ощутила прилив нежности и одновременно острое чувство вины. Дело в том, что она не написала ему ни разу за последние шесть месяцев, с тех пор, как повстречала Рамона.
Второй абзац на первой странице письма тут же привлек ее внимание, как только она распечатала конверт; пропустила обычные приветствия и перешла прямо к нему.
«Отец говорит, что ты живешь затворницей на Кадогэн-сквер и денно и нощно трудишься над своей диссертацией. Я очень рад за тебя, Белла. Тем не менее, я уверен, что ты не занимаешь сразу все пять спален, и надеюсь, что смогу где-нибудь пристроиться. Пятнадцатого я прилетаю в Лондон и рассчитываю пробыть недели три. Не беспокойся, я практически все это время буду бегать по своим делам. Я уже составил график встреч и интервью, так что не буду обузой и не помешаю твоим занятиям…»
Ситуация несколько осложнилась; теперь ей придется по-настоящему поселиться на Кадогэн-сквер на время пребывания Майкла в Лондоне. К счастью, этот период совпадал с очередной зарубежной поездкой Района. В любом случае предстояла разлука с ним. Так что общество Майкла оказывалось даже кстати.
Она отправила телеграмму на адрес редакции «Мейл» в Йоханнесбурге и взялась за обустройство квартиры на Кадогэн-сквер, чтобы придать ей мало-мальски обжитой вид. До приезда Майкла оставалась ровно неделя.
— Придется дать кое-какие объяснения, — заявила она Рамону, похлопав по своему аккуратно выпирающему животику. — К счастью, Майкл всегда все понимает. Я уверена, что вы двое прекрасно поладили бы. Я хотела бы вас познакомить.
— Хорошо, я попробую закончить свои дела пораньше и вернуться в Лондон, пока твой брат еще здесь.
— О Рамон, дорогой, это было бы чудесно. Пожалуйста, попробуй.
Изабелла с нетерпением ждала, пока Майкл провезет свою тележку с багажом через ворота сектора международных линий аэропорта Хитроу; разглядев его в толпе, издала восторженный визг. Он сгреб ее в охапку, закружил, затем выражение его лица изменилось, он чрезвычайно осторожно поставил ее на землю; одного соприкосновения с животом было достаточно, чтобы понять, что к чему.
По дороге домой, сидя за рулем своего «мини», она во все глаза рассматривала его. Он был очень загорелым — это особенно бросалось в глаза жителю Лондона, отрастил длинные волосы по сегодняшней моде. Они ниспадали на воротник зеленой вельветовой куртки. Однако улыбка была такой же по-детски открытой, а взгляд синих, как и всех Кортни, глаз был лишен властной жестокости, свойственной остальным членам семьи, и взамен излучал какой-то мягкий задумчивый свет.
Она засыпала его вопросами о домашних делах, частично из неподдельного интереса, но главное — чтобы разговор не касался ее округлившегося живота. По словам Майкла, отец всецело посвятил себя своим новым обязанностям президента «Армскора». Бабушка с каждым днем становилась все более энергичной и деспотичной, правя Велтевреденом железной рукой. Дошла до того, что лично занялась выращиванием охотничьих собак и их обучением. Шон по-прежнему уничтожал отряды партизан и стада буйволов. Недавно он был назначен капитаном запаса «Баллантинских Скаутов», одного из элитных родезийских полков. Гарри только что осчастливил своих акционеров рекордными прибылями — уже шестой год кряду. Его жена Холли должна вот-вот родить. Все семейство на сей раз мечтало о девочке.
В этом месте своего рассказа Майкл многозначительно посмотрел на ее живот, но Изабелла, чтобы избежать объяснений, сделала вид, что полностью поглощена дорожным движением, и в конце концов благополучно довела «мини» до гаража, расположенного позади площади.
Майкл все еще не отошел от длительного перелета, так что она приготовила ему пенную ванну и принесла виски с содовой. Пока он нежился, она сидела рядом на крышке унитаза и болтала о всякой всячине. Ей никогда не пришло в голову находиться в ванной с Шоном или Гарри, но с Майклом они совершенно не стеснялись друг друга.
— Ты помнишь этот глупый детский стишок? — наконец перебил ее Майкл. — Как это там?
И сказал папа: «Точка, В животе твоем, дочка, Есть еще что-то, кроме еды».
Изабелла прыснула, ничуть не смутившись.
— Вот что значит натренированный журналистский глаз. От него ничего не укроется, правда, Микки?
— Не укроется? — рассмеялся он вслед за ней. — Да при виде твоего пуза мой натренированный журналистский глаз чуть на лоб не вылез!
— Прелесть, не правда ли? — Изабелла выпятила живот как только могла и с гордостью по нему похлопала.
— Потрясающе! — охотно согласился Майкл. — И я не сомневаюсь, что отец с бабушкой при виде его были бы потрясены не меньше.
— Но ведь ты им не скажешь, Микки?
— Ну, мы ведь никогда не выдавали секретов друг друга. Так было и так будет. Весь вопрос в том, что ты, собственно говоря, собираешься делать с… как бы это выразиться… окончательным продуктом?
— Продуктом? Это ты так обозвал моего сына и собственного племянника? Как тебе не стыдно, Микки. А вот Рамон называет это величайшем чудом и таинством мироздания.
— Ах, Рамон! Значит, так зовут этого злоумышленника. Что ж, я надеюсь, что на нем окажутся пуленепробиваемые штаны, когда бабуля поймает его со своим верным дробовиком, набитым картечью.
— Микки, он маркиз. Маркиз де Сантьяго-и-Мачадо.
— Ну, тогда совсем другое дело. На такого сноба, как наша бабушка, это наверняка произведет впечатление. Может быть, она сменит картечь на дробь.
— К тому времени, когда бабушка об этом узнает, я уже буду маркизой.
— Ага, значит, коварный Рамон намеревается сделать из тебя порядочную женщину? Очень благородно с его стороны. И когда же это произойдет?
— Ну, здесь есть одна маленькая загвоздка.
— То есть он уже женат.
— Откуда ты знаешь, Микки? — она разинула рот от удивления.
— А его жена не дает ему развод.
— Микки!
— Лапочка, это самая банальная и прокисшая лапша, которую в таких случаях вешают на уши. — Майкл встал во весь рост; мыльная вода ручьями стекала с него, и он потянулся за полотенцем.
— Микки, ты же его совсем не знаешь. Он не такой.
— Ты хочешь, чтобы я расценил это как абсолютно беспристрастное и строго объективное суждение? — Майкл вылез из ванны и начал энергично вытираться.
— Он любит меня.
— Это я вижу.
— Фу, как пошло.
— Слушай, Белла, обещай мне одну вещь. Если у тебя что-то будет не так, сначала сообщи мне. Обещаешь?
Она кивнула.
— Обещаю. Я по-прежнему считаю тебя своим лучшим другом. Но ты зря беспокоишься, у меня все будет хорошо. Вот увидишь.
Она повела его обедать в «Ма Квизи» на Уолтон стрит. Этот ресторан пользовался такой популярностью, что они ни за что туда бы не попали, если бы Изабелла не заказала там столик в тот же день, когда она узнала о приезде Майкла в Лондон.
— Больше всего на свете мне нравится сопровождать дам в положении, — заявил Майкл, когда они уселись за свой столик. — Все мне улыбаются так сочувственно, будто переживают за меня.
— Не мели чепухи. Они улыбаются тебе просто потому, что ты такой красивый.
Поговорили о ее работе. Изабелла взяла с него слово прочесть труд и сделать замечания. Затем Майкл объяснил ей, что главной целью его приезда в Лондон было написать серию статей о движении против апартеида и о политических эмигрантах из Южной Африки, живущих в Великобритании.
— Я уже договорился об интервью с некоторыми из известных деятелей: Оливером Тамбо, Денисом Брутусом…
— Неужели ты думаешь, что наша цензура пропустит эту твою статью? — спросила Изабелла. — Они, скорее всего, опять запретят весь выпуск, и Гарри будет в бешенстве. Он всегда приходит в бешенство, когда корпорация несет убытки.
Майкл усмехнулся.
— Бедный старина Гарри. — Это прозвище так и пристало к нему, хотя теперь оно звучало, мягко говоря, неуместно. — В жизни для него существуют только два цвета — не черный и белый, как в морали, а черный и красный, как в финансовом отчете.
За десертом Майкл неожиданно спросил:
— А как мама? Ты давно с ней не виделась.
— Не мама, не мать и даже не мамуля, — язвительно поправила его Изабелла. — Ты прекрасно знаешь, что она считает все эти слова ужасно буржуазными. Что касается твоего вопроса — нет, с Тарой я давно не виделась.
— Белла, это наша мать.
— Ей следовало бы помнить об этом, когда она бросила отца и всех нас, сбежала с каким-то черномазым революционером и родила ему коричневого ублюдка.
— А тебе следовало бы быть чуть потерпимей, когда речь заходит о рождении маленьких ублюдков, — спокойно сказал Майкл и тут же заметил боль в ее глазах. — Прости меня, Белла, но ведь не только в твоем случае бывают особенные обстоятельства. И мы не должны судить ее слишком строго. Согласись, отца вряд ли можно назвать идеальным мужем, с которым так легко и просто жить; к тому же не всякий может приспособиться к бабушкиным правилам игры. Видишь ли, у некоторых из нас хищные инстинкты недостаточно сильно развиты. Мне кажется, что Тара с самого начала совершенно не вписывалась в нашу семью. Она никогда не ощущала свою принадлежность к элите. Ее симпатии всегда были на стороне обездоленных, а затем она повстречала Мозеса Гаму…