– Неизвестно, откуда у банды оказались такие ценности?
– Спрашивали меня об этом сто раз, в слитках золото было, или еще как. А я в глаза не видел.
– А пленные что говорили?
– Они удивлялись, что в банде так много золота. В плен сдавались бандиты только из рядовых, главари от них скрывали, а сами все были перебиты.
– Полковник Зайцев тоже был убит?
– Тоже. У заимки...
Мусатов опять подошел к шифоньеру. На сей раз вынул из шифоньера массивные карманные часы на цепочке и с крышкой. Некогда блестящий корпус никелированных часов потускнел, от частых прикасаний стерся, кое-где проступили мелкие черные точечки.
"Въ День Ангела п-ку Зайцеву" выгравировано было на внутренней стороне крышки. Дальше была гравировка на латинском: "Vale, Victor! Et vivat Victoria! V.VII.MCMXIX anno". Зимин изучал латынь, без труда перевел: "Будь здоров, Виктор! И да здравствует победа! 5 июля 1919 года".
Ниже даты было и еще что-то приписано, однако тщательно, почти незаметно стерто. Очевидно, дарители сочли первоначальную надпись чрезмерно длинной и попросили гравера убрать лишнее.
– Это что же, часы того самого колчаковского полковника?! – невольно вырвалось у Зимина.
– Они самые. – Мусатов улыбнулся, довольный произведенным эффектом.– Трофейные. И награда за то, что не дал уйти полковнику.
– Значит, вы лично?
– Да. Резвый, верткий был, удалось прошмыгнуть к избе, где полковник со свитой сидел. Дверь открыл, кинул гранату. Вбежал, думал, всем конец. Гляжу– рама выбита, а золотопогонник бежит к лесу. Я догонять. Он выстрелил в меня, промазал. Ну, а я не промазал. Обшарил его, вдруг какие важные бумаги при нем. И нашел эти часы. Командир сказал: храни, заслужил. До сих пор вот и храню.
– В газетах ни о часах, ни о конце полковника Зайцева нет.
– Печатали много раз. Просто все газеты не храню. Кому это нынче нужно, – старик вяло махнул рукой.
– Нужно, Егор Калистратович, – сказал Зимин. – Кого-нибудь из членов семей чоновцев, цотомков командира отряда я в Пихтовом найду? Не подскажете?
– У нас – нет. Отряд почти весь из уральцев состоял. А командир погиб, когда я в продотряде служил. Холостой он был.
– Жаль...
Стали прощаться.
– Так из какой газеты-то будешь ты? – спросил у Зимина старик.
– Андрей Андреевич не из газеты, дед Егор, – напомнил Коломников. – Он историк.
– А-а, – вспомнил Мусатов. – Даже лучше, что не из газеты. А то теперешние газеты до чего докатились: уж и Терентия Засекина прославлять взялись...
– Не в духе нынче что-то дед Егор, – сказал Коломников, когда Вышли на улицу. – Я его раза три школьником слушал. Интересно рассказывал. Снимки показывал нам.
– А кто это Терентий Засекин? – спросил Зимин.
– Пасечник у нас в районе был, умер давно. Не знаю, с чего дед Егор решил, что газета его хвалила. О сыне его, тоже пасечнике, писали. И сын, на вопрос, кто для него в жизни примером служил, назвал отца. Дед Егор по инстанциям забегался, возмущался: как может быть примером человек, с молоду запятнавший себя службой у белых? Хотя служба у белых – громко сказано: подобрал в лесу раненого офицера, от гибели спас. Вот уж кто точно имел отношение к колчаковскому кладу.
– А это откуда известно, да еще точно? – спросил Зимин.
– Ну, это-то в Пихтовом каждый знает.
Довод сержанта был просто-таки замечательный по своей наивности. Невольно Зимин улыбнулся, вспомнив нетесовское: "Все об этом кладе знают всё, и вразумительно – никто ничего".
– Тогда съездим к сыну-пасечнику? – предложил сержанту.
– Не удастся, – отказался Коломников. – Он в лесу на Подъедьниковском кордоне живет, не проехать нам. Я вас лучше в Кураново свожу, с его двоюродным братом познакомлю. Он на кордоне часто бывает. Согласны?
– Согласен.
От Пихтового до Кураново было всего десять километров.
Пятистенок Николая Засекина стоял на окраине поселка немного особняком. Перед прибытием нежданных гостей он вернулся с конефермы, едва успел распрячь и пустить на волю лошадь. Сухощавый и низкорослый, с морщинистым темным от загара лицом, стоял и курил папиросу в ожидании, пока прибывшие приблизятся. Прежде чем пожать руки гостям, обтер шершавую ладонь о пиджак.
– Вот, дед Николай, гость из Москвы к нам, – почти так же, как у Мусатова, начал сержант.
На сей раз Зимин счел за лучшее самому сразу повести разговор:
– Николай Григорьевич, говорят, будто дядя ваш во время Гражданской подобрал в тайге раненого офицера, спас ему жизнь. Правда?
– Вроде как, – ответил Засекин.
– Расскажите.
– Так, а я что знаю?
– Так уж и ничего, – вмешался Коломников. – Он же золото прятал, этот офицер.
– Ну, может быть... Вам Василия лучше поспрашивать.
– Лучше-то лучше, но он же на пасеке.
– Ну.
– На все лето. И не проехать туда.
– Плохая летом дорога, – согласился Засекин.
– Ты, дед Николай, навещаешь брата?
– Бываю.
– Скоро собираешься?
– Послезавтра поеду.
– Вот человека, Сергея Ильича друг, можешь с собой взять?
– Чего ж не взять, пожалуйста. Только ехать верхами. – Конюх вопросительно посмотрел на Зимина: дескать, приходилось верхом ездить? Зимин немного умел.
– Тогда, дед Николай, привезу Андрея Андреевича к тебе послезавтра утром, – сказал сержант.
– Привози, чего ж...
В Пихтовое возвратились затемно.
Нетесов сидел в неярко освещенном дворе за столиком под черемухой, ужинал. Был он озабочен, не в настроении. На след преступников напасть не удалось. Больше того, после ограблений в Китате и Малой Серьговке обкраден еще и магазин вБлаговещенке. За полсуток всего-то и удалось узнать, что'преступников трое или четверо, все вооружены, разъезжают на "Ниве" вишневого цвета. Собственно, о "Ниве", которую можно в любой момент бросить или сменить на другую машину, и вся существенная информация... А любители кладов, переменил тему разговора Нетесов, колодец в церковной ограде не оставили в покое. После ухода пожарных и милиции ковырялись там, нашли мельхиоровый подстаканник и тарелку. Подстаканник из тех, какие у проводников пассажирских поездов в каждом вагоне есть, до недавнего времени были, поправился Нетесов, а вот тарелка, хоть и простенькая, но дореволюционная: на донышке ее, на оборотной ли стороне, двуглавый орел и корона... Самое забавное насчет монет из чугунка. По меньшей мере у пятидесяти человек на глазах Лукин высыпал монеты на землю. Рубли да копейки все до единой серебряные, а по Пихтовому слухи упорные: монеты золотые, и вес их под два килограмма.
– Чудесное превращение одного в другое, – засмеялся Зимин.
– Да. Откуда что берется, – Нетесов со сдержанной улыбкой покачал головой.
– А вообще объяснимо, – Зимин посерьезнел. – Люди устали от будней, хочется необыкновенного. Сами себе придумывают чудо.
– Возможно, – сказал Нетесов. – Ну, а вы? Какой клад на Орефьевой заимке нашли?
– А-а, – Зимин махнул рукой. – Никогда бы не поверил, что там бой шел, если б еще Мусатов не рассказал.
– У Мусатова были?
– Были.
– И как тебе старик?
– Нормально. Только он, по-моему, обижен, что внимания к нему теперь меньше стало.
– Да нет, – возразил Нетесов. – Славы и почета ему пока хватает. По нашим временам особенно. Тут другое.
– Что?
– Сам не знаю толком. Кажется, больше всего злится, что выступать, как прежде, не может.
– Не зовут?
– В том и дело, зовут. Отказывается. После одного случая. Неприятные были минуты для Калистратыча. Выступал перед школьниками месяцев семь-восемь назад, рассказывал о Гражданской, и тут одна наша старая учительница встала и оборвала его. Сказала, что стыдно ему должно быть в его возрасте лгать, тем более детям.
– Что она имела в виду?
– Не уточняла, сразу ушла. Но что-то она знает про Калистратыча такое... – Нетесов бегло посмотрел на часы.– Анна Леонидовна– дочь священника Соколова. Той церкви, где мы были сегодня.
– Серьезно?
– Вполне.
– Дед Мусатов называет его активнейшим участником банды полковника Зайцева.
– Я бы теперешним мусатовским воспоминаниям не шибко доверял. Но его хвалят в губернской газете тех лет. А поп Соколов фигурирует в числе убитых вожаков банды.
– А что, церковь старообрядческая была?
– Нет, про старообрядчество – это чушь, для страшноты, так сказать, – Нетесов бегло посмотрел на часы. – А остальное – я бы не сказал.
– Тем не менее его дочь обвинила Мусатова во лжи?
– Да. И вся штука в том, что я честнее и порядочнее Анны Леонидовны человека не знаю. Вот так.
– Спросил бы у нее.
– Хм. – Нетесов усмехнулся. – Мне как раз сложнее, чем другим, заниматься этим. Думаешь, поймут меня? Начальник уголовного розыска выясняет, не искажает ли чего в рассказах детям о старине почетный гражданин города, герой Гражданской войны Мусатов, и в чем его обвиняет учительница-пенсионерка Непенина? Но главное, будет ли ей приятно? Я ведь у нее еще и учился...
– Она в Пихтовом живет?
– Жила. Сейчас снова уехала. К внуку.
– Это где?
– Недалеко. Шахтерский городок. Два часа езды электричкой. – Нетесов обернулся, заслышав шаги жены.
Полина подошла с термосом и свертком в руках. Тут же как раз "уазик" с брезентовым верхом остановился на дороге перед домом.
– Все, мне пора, извини.
Нетесов живо поднялся, взял из рук жены сверток и термос.
– Секунду, адрес учительницы? – торопливо спросил Зимин.
– Полина знает, они вместе работали. – Нетесов быстро зашагал к машине. Хлопнула дверца, и "уазик" помчался по асфальту в темень августовского позднего вечера.
Первая электричка в шахтерский городок отправлялась в шесть, а в девять Зимин уже видел перед собой Анну Леонидовну Непенину. Старческое ее морщинистое лицо, обрамленное седыми гладко зачесанными волосами, светлело в полумраке просторного коридора квартиры.
Зимин назвался, сказал, что из Пихтового, Друг Сергея и Полины Нетесовых, прилетел из Москвы навестить их, и что они с Анной Леонидовной коллеги: он тоже преподает – историю в институте будущим авиаторам. Старая учительница провела его в гостиную с высоким лепным потолком и круглым столом посередине, пригласила садиться.