une femme ordinaire de notre siede, обычная женщина нашего времени. И потому он бросил её. Девушка действительно любила его, и она впала в отчаяние. Позже подруга пыталась свести их вместе еще раз, но так или иначе, вероятно, из-за того цинизма, с которым он бросил её, полностью уничтожив её и свои собственные чувства, разрыв не мог быть исправлен. Когда та женщина снова свела их вместе, девушка посмотрела на него укоризненно и со слезами на глазах. Это очень сильно поразило его, а ночью ему приснилось, что он вышел в сад и увидел, что статуя красивой женщины упала на траву и распалась посередине. Этот сон показывает, что на самом деле произошло у Нерваля внутри. Его анима распалась, потому что теперь женщина была для него или недоступной богиней, или une femme ordinaire de notre siede, с которой можно просто получить немного удовольствия. Он никогда не смог снова соединить эти два аспекта. Затем он постепенно соскользнул в психотический кризис, который в конце концов сокрушил его, и, наконец, он повесился в порыве душевного смятения. Он был болен, но он мог бы, вероятно, преодолеть этот раскол, если бы только понял, что hieros gamos и обычный аспект каждых глубоких человеческих отношений — это парадокс. Любовь — это движущая, божественная, уникальная мистерия, и в то же время обычное человеческое событие. Этот раскол составлен таким же образом и здесь: сначала маятник идет слишком высоко к божественному высшему аспекту, где Эрос и Психея живут в своего рода раю, и затем следует обратное движение, инициированное вмешательством сестер, которые, посредством привлечения всех самых безнравственных и циничных аспектов жизни, разрушают связь. Я считаю, что чувство юмора является единственным божественным качеством, с которым можно соединить эти непримиримые аспекты каждого глубокого опыта любви. Но у таких людей, как Жерар де Нерваль, этого нет, потому он стал психотиком. У него совсем не было чувства юмора, и таким образом он не мог принять парадокс и сказать: «Да, она и то, и другое, она Беатриче, опыт божественной женщины, но также и une femme ordinaire de notre siede». Когда женщина проходит такой процесс, обычно анимус — это циничный комментатор, который пытается уничтожить все глубокие движения чувств.
К.С. Льюис в своем романе пересказывает историю с точки зрения одной из злых сестер, которые в нашей сказке описаны как слабые, ревнивые, интриганки и ведьмы. Льюис, однако, проецирует на этот мотив рациональную женщину, служащую идее власти и долга. Она наследует трон своего отца и правил страной. Она находится в оппозиции своей романтический сестре, которая попадает в лапы Эроса и кажется потерявшейся в романтической мечте. Но в конце романа, в момент истины, эта ревнивая сестра понимает, что она упустила главное и предала принцип любви.
Льюис, таким образом, противопоставляет господству Эроса противоположные влечения: секс и самосохранение. Этот конфликт уже существует в природе. Женщина жертвует собой ради молодых, а мужчина часто игнорирует самосохранение в момент сексуального влечения. Эти влечения являются основой для многих человеческих конфликтов, поскольку здесь две исходные человеческие потребности не совпадают, и в целях преодоления трудностей должно быть проявлено еще более глубокое стремление быть самим собой.
Теперь можно было бы спросить, что бы произошло, если бы Психея не ослушалась мужа. Ответом на этот вопрос является то, что мифологические законы всегда трансгрессивны, в противном случае не было бы повествования! Но здесь может быть и больше, чем только это. Такие этапы бессознательной гармонии, как здесь в истории о рае, являются результатом стагнации жизни, и, естественно, исключаются определенные дисгармоничные или злобные импульсы. Некоторые большим психическим и психологическим усилием приносят в жертву один из полюсов сущностного конфликта в надежде на установление мира в их душах оставшимся полюсом. Например, деньги и секс вырезаны из монашеской жизни, а вместе с ними и источник бесчисленных конфликтов, и благодаря уходу от этих трудностей ищется создание мира в душе. Вся христианская идея внутреннего мира движется в этом направлении, то есть, сначала отрезается определенный аспект зла, который кажется невозможным интегрировать, и затем человек пытается искусственно создать гармонию с оставшимся. Во всем мире человечество имеет тенденцию идти в этом направлении. Вероятно, это неизбежно, ибо нужно время от времени иметь возможность отложить неразрешимую задачу. Это как если бы были места отдыха, где испытываешь момент мира, хотя и имеешь смутное ощущение, что конфликт не решен и снова появится через какое-то время. Можно наблюдать это у людей, которые рисуют мандалу[78] и при этом оставляют за пределами часть её. Они помещают темное вне границ мандалы и воображают, что они уже достигли состояния относительной целостности и тотальности. Но таким образом они исключают определенные аспекты, и могут быть уверены, что такое состояние не продлится долго. Некоторые из этих отброшенных элементов прорвутся внутрь и должен начаться новый процесс интеграции. К этому моменту у нас есть суть всего романа, поскольку через него (хотя иногда кажется, что автор охвачен чувствами) закрадывается насмешливый, скептический тон, обесценивающее суждение, которое работает как нож в руке Психеи. Когда дела идут хорошо, дьявол шепчет нам на ухо, что он «ничего, кроме» рационального обесценивания, которое разрушает все. В женщине обычно это анимус, который является художником в этой области, а у мужчины это определенный аспект анимы.
Чем более трепетное, деликатное и неприкосновенное чувство мужчины находится на одной стороны, тем больше он склонен издеваться над собой. Швейцарцы узнают этот тип человека в своем поэте Готфриде Келлере, чьи чувства, с одной стороны, был очень тонки, в то время как с другой он демонстрировал типичные насмешки старого холостяка. Это была его оборона против своей гиперчувствительности. Он слишком много пил и был не в состоянии справиться с проблемой анимы. Апулей-Луций имеет подобные характеристики.
Теперь мы подошли к различным этапам путешествия Психеи в её поисках Эроса. Вернувшись на небеса, обиженная мать Эроса держит его в заключении. В отчаянии Психея хочет покончить с собой, бросившись в реку, но бог текущей воды приносит её назад к берегу, где она встречает Пана, козлоподобного бога; благодаря своей великой мудрости, он советует ей не кончать жизнь самоубийством, но, напротив, возвеличить Эроса, «самого возвышенного» из всех богов, своими молитвами. Итак, великий бог всемирной природы помогает Психее жить дальше. Тем временем, разъяренная Венера повсюду ищет её. Наконец, Психея покоряется ей и, когда Психея появляется в небесном дворце, слуги Венеры, Скорбь и Печаль, хватают её, они мучают её, а потом приводят пред очи Венеры. Эта часть, думаю, понятна любому, кто когда-либо испытывал несчастную любовь. Затем Венера приказывает Психее за ночь рассортировать множество различных видов семян. Сортировка зерен — мотив, который встречается во многих сказочных сказках, например, в русской сказке «Василиса Прекрасная», в которой несчастная девушка приходит к сильной ведьме, Бабе-Яге, богине природы и смерти, и там ей тоже нужно разобрать семена или зерна. Согласно интерпретации Меркельбаха, это может иметь отношение к Элевсинским мистериям, поскольку зерно — это мистическая субстанция, которая представляет богиню-мать как богиню зерна.
Хаотичное множество семян — это, в некотором смысле, образ коллективного бессознательного, которое, кажется в одно и то же время и одной сущностью, и множеством изображений и творческих импульсов[79]. Можно сказать, что пока архетипы коллективного бессознательное не реализуются человеком, они не реальны. Психологически они только тогда становятся реальностью, когда человеческая психэ испытала их. Именно по этой причине архетипы коллективного бессознательного напоминают множество хаотически спящих «семян», врожденных для каждого человеческого существа, которые, если не активированы благодаря контакту с человеческим сознанием, с таким же успехом можно рассматривать как несуществующие. Возможно, мы догадаемся, как выглядит такая куча потенциального архетипического содержания, если мы будем наблюдать человека в психотическом эпизоде. С одной стороны, пациенты в этом состоянии на потрясающей скорости выплескивают одну архетипическую фантазию за другой. Но уже двумя минутами позже они не помнят ничего из того, что они говорили. Через них льется такой удивительный, прекрасный материал, а они совсем не помнят о нём. Таким образом, коллективное бессознательное можно рассмотреть как хаос содержимого, каждое из которых имеет скрытую возможность стать чем-то значимым в человеческом сознании. Но вместо этого там путаница, и сознание слишком слабо, чтобы остановить поток. Юнг рассказывал о своей пациентке, женщине, которая постоянно говорила кучу абсолютной ерунды, а потом вдруг останавливалась и говорила: «Алло… да-да… ага… спасибо». И после этого «телефонного разговора», она некоторое время была вполне нормальной, и Юнгу удавалось выцарапать из нее, что она такое делала, и она говорила, что у нее был телефонный разговор с Девой Марией, которая очень помогла ей, а потом сказала: «А теперь не говори так много глупостей!» И это успокаивало её на некоторое время, но потом она начинала снова. Можно видеть, что там где-то нормальная личность все еще функционировала, но не могла себя удержать.
Можно сказать, что хороший ум необходим, чтобы разобраться в материале, но это также не помогает, потому что никто не может привнести интеллектуальный порядок в эти вещи. Нужна функция чувствования, функция выбора, которая говорит: «Теперь я выужу вот это и откажусь от остального» и «Я буду связан с тем, что теперь стало для меня сознательным, и останусь с ним». Без оценки через функцию чувствования нельзя знать, что важно, а что нет. В бессознательном нельзя отделить зерна от плевел.