Владимир Павлович Матвеев
Золотой поезд
О ВЛАДИМИРЕ ПАВЛОВИЧЕ МАТВЕЕВЕ
Владимир Павлович Матвеев вырос в семье революционера, Именем его отца, коммуниста, умершего в 1927 году, названы были в Перми улица и несколько культурных учреждений.
Сын пошел дорогой отца. Призванный в 1917 году, после Февральской революции, в армию, он был направлен в Третью Петергофскую школу прапорщиков, готовившую так называемых «прапорщиков военного времени». Здесь В. П. Матвеев нашел единомышленников. В августе 1917 года, когда контрреволюция полностью захватила власть и большевистская партия ушла в подполье, Матвеев вступил в большевистскую военную организацию. Невзирая на контрреволюционный террор, грозивший беспощадной расправой, он, по предложению Петергофского Совета, в ночь с 21 на 22 октября вместе с товарищами самовольно ушел с оружием из школы и принял участие в захвате телефонной и телеграфной станции в Новом Петергофе.
Матвеев решительно и неустрашимо боролся за Советскую власть и в Октябрьские дни в Петергофе, и на Урале, куда он вернулся после роспуска школы прапорщиков. В Перми он был комиссаром различных гражданских и военных учреждений, начальником красногвардейских отрядов. В феврале 1918 года Уральский областной комитет командировал Матвеева в Вятку, где в борьбе с контрреволюцией закалился характер молодого большевика. В мае обком назначил его первым комиссаром Генерального штаба к генералу Андогскому. Под руководством Матвеева академия была разоружена.
В. П. Матвееву едва исполнился 21 год (он родился в 1897 году), когда ему было доверено дело серьезнейшего значения. Врагами молодой Советской республики был организован мятеж чехословацкого корпуса, составленного из бывших военнопленных и переправлявшегося с разрешения Советского правительства на запад. Мятеж угрожал сохранности золотого запаса. В. И. Ленин телеграфно потребовал спасти государственный золотой фонд. Комиссаром поезда и начальником партийного отряда, по предложению областного Совета, был назначен В. П. Матвеев. Молодой коммунист, имея в распоряжении команду в 30 человек, отлично выполнил труднейшее задание. Для характеристики опасности этого предприятия достаточно сказать, что на пути следования поезда бушевали Невьянское и Ярославское контрреволюционные восстания.
Боевая деятельность В. П. Матвеева продолжалась в тылу у белых, в подполье, куда его направила партия. В боях под Самарой он перешел фронт. потом работал в штабе одной из армий, начподивом 31-й туркменской дивизии. При форсировании реки
Белой у Краснею Яра в июне 1919 года он был сильно контужен. Демобилизованный в 1920 году, В. П. Матвеев стал ответственным организатором отрядов особого назначения в Пермской губернии. Затем его послали на работу в Кавказское бюро ЦК РКП(б), в Кубанско-Черноморский обком, а в 1921 году он — ответственный секретарь «Известий».
В начале двадцатых годов Матвеев появляется в Ленинграде как журналист, работник «Ленинградской правды». Большой не по возрасту опыт и тяга к. литературе сблизили его с некоторыми из молодых ленинградских писателей, его ровесниками, только начинавшими в ту пору свой литературный путь и тоже активными участниками войны и революций. Бывший комиссар «золотого поезда» вызывал интерес не только своей биографией. Он привлекал внимание резким, острым умом, колкой речью, решительностью в суждениях и поступках. В то же время за стеклышками очков глаза его светились юмором, а за колючими словами вдруг в дружеских беседах раскрывались сердечность и простота человека, много испытавшего, много повидавшего, много и глубоко думающего о событиях, о людях, о будущем. .
Высокий, худощавый, с небольшой русой бородкой, с очками в простой стальной оправе, он приветливо встречал молодых писателей в своей редакционной комнате. Сам он не торопился с осуществлением своих художественных замыслов. Он оставался журналистом, организатором. Служба в торгпредстве в Финляндии оторвала его от литературной среды; затем он снова вернулся в Ленинград и одно время работал здесь в Государственном издательстве художественной литературы. В ту пору он и стал писать. Но создать успел немногое — в 1935 году он был несправедливо арестован и погиб.
Лучшей книгой В. П. Матвеева является «Золотой поезд». Эта повесть — ценное свидетельство участника и героя событий и в то же время талантливое художественное произведение. В сжатом, энергичном стиле рассказан интереснейший эпизод из времен гражданской войны, — эпизод, в котором ярко выразился немеркнущий революционный дух тех героических лет.
Книга эта, свежо и увлекательно написанная, живет по сей день. Она занимает свое место в нашей художественной литературе. Читатель получает «Золотой поезд» в знаменательный год 50-летия Советской власти, и, я уверен, оценит книгу по достоинству.
Мих. Слонимский
I
Еще сквозь сон до Реброва долетели слова:
— Взяли Самару, взяли Уфу. Теперь подходят сюда. Окружают.
— Тише ты. Услышит. Комиссар, видать.
— Шут с ним. Щенок еще. Скоро от чехов без штанов удирать будет.
Ребров открыл глаза. Вытянулся во весь рост. Сапоги его выставились далеко в проход, зацепили кого-то. Согнувшись, он сел на полке и свесил ноги. Внизу на маленьком грязном столике о светлый жестяной чайник тихо постукивали три эмалированные чашки; вокруг них — пролитый чай, хлебные крошки, золотистые чешуйки от воблы и колбасная кожура.
На нижних скамейках — шестеро пассажиров. Двое — пожилой лысый и молодой в офицерском картузе — продолжали вполголоса разговаривать.
«Эти», — подумал Ребров и спрыгнул с полки. Одернул солдатскую гимнастерку. Из-под изголовья достал ремень с револьверной кобурой, надел и туго затянул.
— Приглядите за сумкой, — обратился он с просьбой к разговаривавшим соседям. Потом перекинул через плечо полотенце и, уходя, добавил: — Там ручные гранаты. Поосторожней с ними.
От толчка вагона сумка ударилась о стенку полки.
— Взорвется! Товарищ комиссар, вернитесь! — закричал вслед Реброву лысый пассажир. Ребров, чуть улыбнувшись, посмотрел на кричавшего и исчез за дверью. Когда через пятнадцать минут он возвратился, пассажир стоял возле полки Реброва, бережно придерживая обеими руками сумку.
— Спасибо, — сказал Ребров, расстегнул сумку и достал оттуда две круглые булки.
— Смотрите, смотрите! — крикнул кто-то.
— В чем дело?
Пассажиры бросились к открытым окнам.
— Уральский хребет переезжаем.
— Тьфу, напугал.
Справа быстро приближался к окну вагона маленький столбик — кусок рельса со ржавой железной дощечкой наверху, на которой с одной стороны было написано:
с другой:
— Теперь близко. Самое опасное позади, — облегченно вздохнула пожилая женщина.
— Да, от Кузина чехи совсем близко, — ответил сосед.
Поезд шел все время под уклон. Паровоз, мягко пофыркивая, только сдерживал наседающие на него вагоны и был похож на заводную игрушку, которая плавно движется по рельсовой спирали. Скоро Екатеринбург. Вон уже виден двенадцативерстный Верхнеисетский пруд. Ребров взглянул в окно. Города не было видно. Только золотой купол Вознесенского собора поблескивал издалека. Город там за прудом — внизу.
«Если взорвать плотину, вода покроет весь город, и только этот купол останется сухим», — подумал Ребров.
Замелькали товарные составы на запасных тупиках. Склады, платформы, штабели дров и угля. Поезд начал перепрыгивать со стрелки на стрелку. Пассажиры, одевшись, с вещами в руках уже стояли в проходе. Некоторые еще стягивали ремнями подушки. Вот семафор остался позади. Локомотив пролетел еще несколько десятков саженей и вдруг остановился.
— Приехали? Выходи, там впереди.
— Да нет же, еще саженей сто не доехали до платформы.
— Выходи! — кричат сзади.
— А ты посмотри в окно.
— Что тут у вас случилось? — главный кондуктор спрыгнул со ступеньки к сторожу, притаившемуся около средней стрелки. Десятка два пассажиров тоже повыскакивали из вагонов.
— Восстание. Стреляют. Пулеметы! — говорил, задыхаясь и размахивая рукой, сторож. Пассажиры опрометью бросились обратно в вагоны, забыв о вещах. Главный тоже исчез. Около сторожа остался только Ребров.
Он оглянулся. Высокая насыпь пустынна. В нескольких десятках саженей безлюдный перрон. За насыпью — вокзал. Он только одним этажом выше насыпи и весь внизу. По ту сторону вокзала — широкая площадь. Кучки солдат прячутся за какими-то прикрытиями, расположенными полукольцом вокруг вокзала. Трещат вразнобой выстрелы. Из окон вокзала часто стучит пулемет, ему отвечает другой.
— Вон он. Советский на водокачке… — и сторож пальцем показал Реброву.
— А на вокзале кто? Внутри?
— Наши. Центрального района…
— Кто ваши?
— Да железнодорожники. Паек требуют. Сковырнут комиссаров.
На площади затрещали ружейные выстрелы. Из-за прикрытий выбежала цепь солдат. Пробежала несколько шагов. Легла на землю, спрятавшись в глубокую канаву.
Ребров поднялся обратно в вагон. Пассажиры лежали кто на полу, кто на полках. Расстегнув кобуру нагана, Ребров достал оттуда ручную гранату, сунул в карман и снова вышел из вагона. На насыпи все так же пустынно, не видно часовых. Ребров, не задумываясь ни на минуту, побежал к перрону, беспрепятственно спустился по широкой лесенке вокзала и очутился перед входом в буфет.
Двое часовых в новых желтых башмаках и обмотках преградили ему дорогу, слегка выставив вперед штыки винтовок. Невольным движением Ребров схватил оба штыка и резко дернул к себе. Один из часовых не удержался на ногах и полетел на пол, другой от неожиданности выпустил из рук винтовку. Ребров выхватил из кармана ручную гранату, вбежал в буфетный зал, где засели мятежники, и громко крикнул: