Он вдруг вспомнил слова Шагова о том, чтобы Ван Ю-ли был к чему-то готов. Будто угадав его мысли, Ван Ю-ли тихо сказал:
- Когда ты уснул, Шагов приходил. Велел тебе и мне гулять. Погода очень хорошая.
- Куда пойдем?
- Знаешь, Андрюша, я тебя очень уважаю, - Ван Ю-ли прижал руки к груди и чуть наклонил голову, чтобы скрыть веселые искорки в глазах, - я тебя очень уважаю, но лучше пока не спрашивай.
Андрей ничего не ответил.
…Тайга начиналась сразу за городом. Яркое солнце, будто желая искупить вину за вчерашнюю непогоду, сильно пригревало. Неудержимо манила молодая умытая трава. Андрей даже головой тряхнул, чтобы отогнать желание растянуться в тени. Он посмотрел на своего спутника. Ван Ю-ли легко шел впереди, и Андрей знал, что так он может идти час, два, десять, если надо - сутки; все так же быстро, легко переставляя крепкие ноги, обутые в самодельные туфли.
Бурундучок перебежал тропинку и вскарабкался на толстую сосну, подозрительно поглядывая оттуда черными бисеринками глаз на пришельцев. Тропинка становилась все уже. Солнце теперь почти совсем не пробивалось сквозь густые, тесно сплетенные кроны деревьев. Умолкли птицы, и только стук дятла гулко раздавался в тишине. Ван Ю-ли остановился, подождал отставшего Андрея и тихо сказал:
- Тут нет чужих ушей и чужих глаз. Шагов велел тебе сказать - идем передавать важное поручение партизанскому отряду «Интернационал». - Ван Ю-ли похлопал себя по груди. - У меня есть письмо. На всякий случай твоя пусть знает.
- Так чего же мы стоим? - заволновался Андрей. - Надо скорее идти!
- Скоро идти-скоро устанешь. Мы идем далеко. Долго будем идти.
Он круто свернул с тропы и пошел напрямик, по каким-то ему одному известным приметам выбирая направление. Иногда он останавливался, к чему-то присматриваясь, прислушиваясь. Но как ни внимателен был Ван Ю-ли - не видел он двух странных людей, следивших за ними из-за деревьев.
4
Полученное известие настолько ошеломило Еремеева, что он долгое время не мог прийти в себя. Наконец, он попытался сосредоточиться и принялся восстанавливать в памяти недавние события.
Придя накануне домой с твердым намерением заняться активными поисками арестованных ревкомовцев, он попытался наметить план. Но ничего придумать не удавалось. Злоба, ненависть, досада, алчность - все сплелось у Еремеева в один клубок и мешало сосредоточиться. Он тер виски, дергал себя за усы, курил одну папиросу за другой - ничто не помогало. Тогда, подойдя к буфету, он налил большой стакан водки и жадно, залпом выпил его, Мысли вдруг стали путаться, и Еремееву то казалось, будто все потеряно и карьера его кончена, то представлялось, что стоит отдать приказание, и арестованные ревкомовцы предстанут перед ним. Не раздеваясь, он тяжело повалился на постель. Сон налетел сразу, и во сне он услыхал знакомый условный стук. Так стучал только один человек, верный слуга Еремеева, арестованный и расстрелянный вместе с ревкомовцами. Стук повторился. Еще и еще. Не открывая глаз, Еремеев приподнялся на локте. В окно снова постучали. Будто подброшенный огромной пружиной, Еремеев вскочил с постели, подбежал к окну. Знакомая тень метнулась в сторону двери.
Через несколько минут Еремеев знал историю «ареста» и «побега» ревкомовцев. Не слушая дальше, он сжал кулаки, изрыгая проклятия и грозя всем на свете. Но пришедший схватил его за руку, притянул к себе и, хотя - он знал - во всем доме никого не было, а толстые стены не пропускали ни звука, зашептал в самое лицо.
Еремеев перестал сопеть, глаза его округлились. Он молча слушал свистящий шепот своего агента и с трудом верил услышанному, хотя знал, что агент не может врать - человек он проверенный.
А потом Еремеевым овладела бешеная радость. Наконец-то судьба посылает ему случай, которого он ждал очень долго, может быть, всю жизнь. Прежние удачи показались ему такими маленькими, незначительными, что стало даже обидно. Нет, только теперь он сможет по-настоящему отличиться. Об этом заговорит вся армия! Будущие летописцы посвятят ему, Еремееву, немало страниц в книгах о великом освобождении России армией Колчака!
И вдруг тяжелая мысль будто прихлопнула и разом погасила бушующую радость. Ведь он должен немедленно сообщить обо всем полковнику Бутбергу. А тот, конечно, все заслуги припишет себе. Еремееву же как простому исполнителю «гениального бутбергского плана» достанется лишь благодарность или, в лучшем случае, незначительное денежное вознаграждение. Нет, на это Еремеев не пойдет!
Но как обойти Бутберга?.. И он решился. Правда, риск был большой - если верховный правитель окажется не в духе, неприятностей не избежать. Зато если повезет… Еремеев даже зажмурился от нахлынувших радостных предчувствий.
Торопясь к роскошному дворцу, где помещалась штаб-квартира Колчака, он лихорадочно обдумывал, как доложить обо всем верховному правителю и как оправдать, что явился сам, не доложив предварительно Бутбергу.
Но торопился Еремеев зря. Колчак никого не принимал: он проводил секретное совещание с представителями Англии, Франции и Североамериканских штатов. В качестве наблюдателя на этом совещании присутствовал доверенный японского императора. Напрасно уверял Еремеев холодного вежливого адъютанта, что дело крайне важное и не терпит отлагательств.
Я думаю, - сказал адъютант обессилевшему от волнения Еремееву, - что любое дело, даже очень важное и срочное, подождет до утра. Тем более, - закончил он быстро, заметив, что тот опять пытается возразить, - тем более, что другого выхода нет.
На секунду у Еремеева шевельнулось сомнение: не поздно ли будет завтра, не надо ли сейчас же доложить обо всем Бутбергу. Но тут же он остановил себя:
- Завтра! Никуда они не денутся. Завтра!- и, довольный, быстро зашагал в контрразведку.
5
Ван Ю-ли не сказал Андрею, что часа три назад этой же дорогой прошел его отец: и его Шагов послал к партизанам. Не сказал Ван Ю-ли потому, что со свойственной ему добросовестностью выполнял наказ предревкома: «Пусть об этом никто не знает». И другой наказ Шагова помнил он и готов был выполнить: «Если что-нибудь случится - умрите достойно».
Вот почему, когда сзади раздался треск сучьев и грубый окрик заставил их остановиться, Ван Ю-ли так выразительно посмотрел на Андрея. Он пожалел, что не передал этих слов своему другу. Но на побледневшем лице Андрея Ван Ю-ли прочел: «За меня не волнуйся, не подведу». Тогда он спокойно уставился на двух людей в гимнастерках, галифе и солдатских ботинках. Один из них - заросший рыжей щетиной, с железными очками на толстом носу - направил винтовку в грудь Ван Ю-ли и внимательно оглядел обоих друзей.
- Оружие? - спросил он.
- Нету,- развел руками Ван Ю-ли.
- Ты? - рыжий ткнул винтовкой в сторону Андрея.
- Нет, - сквозь зубы ответил Андрей. Он был по-прежнему бледен и с ненавистью смотрел на врага.
Обыскивать их рыжий не стал. Повернувшись к товарищу, он что-то быстро проговорил. Тот молча кивнул и исчез в кустах.
- Можно сесть, - рыжий указал на землю и сам присел, прислонившись спиной к дереву. Винтовку он не выпустил из рук и, когда Андрей замешкался, выразительно похлопал по прикладу.
Ван Ю-ли лег на траву и посмотрел вверх. Сквозь густые ветви неба почти не было видно, но он все-таки понял, что солнце уже начало клониться к западу. «Через два часа мы были бы на месте, - подумал он, украдкой наблюдая за караульным. - Если мы сейчас оба вскочим и побежим в разные стороны-мы удерем. Этот рыжий нас не догонит. Но я найду дорогу, а Андрей? Заблудится и пропадет. Нет, если уж пропадать - то вместе…» Вдруг страшная мысль ожгла Ван Ю-ли. Он понял, что отец его не дошел до партизан, а был схвачен. Чехи устроили засаду! Наверное, это каратели, посланные на уничтожение партизан. Ван Ю-ли вскочил на ноги. Но часовой который, казалось, дремал, привалившись к дереву, тоже вскочил с удивительной для его грузной фигуры легкостью.
- Я буду стрелять сразу, - спокойно сказал он, наводя на Ван Ю-ли винтовку. - Я хорошо стреляю.
- Стреляй!-Андрей, как кошка, оторвался от земли и прыгнул к рыжему. - Беги, Ваня!
При всей своей проворности Ван Ю-ли не успел двинуться с места: рыжий сделал шаг навстречу Андрею, коротко взмахнул рукой, и Андрей кубарем покатился по траве.
С шумом раздвинулись кусты, и перед Ван Ю-ли появился коренастый человек в туго перехваченном ремнями френче.
- Кто такие? - быстро спросил он. - Зачем здесь?
- Гуляли, заблудились, - стараясь быть почтительным, ответил Ван Ю-ли.
- Имя?
- Ван Ю-ли.
Человек в френче обернулся и поманил кого-то рукой. Из кустов вышел отец Ван Ю-ли.
- Твой?
Старый китаец, улыбаясь, быстро закивал головой. Ван Ю-ли снова взглянул на человека в френче и вдруг увидел удивительно ясные голубые глаза.
- Я Мате, - человек протянул Ван Ю-ли руку, - командир партизанского интернационального отряда. - И, поймав удивленный взгляд Ван Ю-ли, пояснил: - Уже два часа в походе. Так что мы оказались ближе, чем ты рассчитывал. - Потом посмотрел на все еще лежащего Андрея. - Спит? - Мате удивленно поднял брови.
Рыжий человек что-то сказал не по-русски, и Мате наклонился над Андреем.
- Тебя сильно ударил Бокмюллер?-участливо спросил он.
- Сильно, - кивнул головой Андрей, вставая.- За сутки меня уже второй раз бьют. И главное - все свои.
- Все свои, - засмеялся Мате так заразительно, что все вокруг тоже засмеялись. Улыбнулся и Андрей. И, хотя сильно болела челюсть, ему было так радостно, так весело, что он готов был броситься на шею рыжему австрийцу.
- Надо спешить, - посерьезнев, сказал Мате. - Идем!
Партизаны, растянувшись цепочкой, быстро шли по тайге. Впереди и по бокам двигалось боевое охранение. Андрей упросил Мате пустить его вперед вместе с рыжим Бокмюллером, и Ван Ю-ли слышал, что, уходя, они оживленно о чем-то беседовали. До Ван Ю-ли донеслись лишь отдельные слова, среди которых он уловил незнакомое «бокс», произнесенное Бокмюллером.