Хьюго бросило в холодный пот. Ему пришлось сделать себе строгое внушение, чтобы справиться со страхом. Конечно, никто не мог видеть их из деревни. Когда они подошли к руинам, облака нависали над вершинами холмов. Он сам только и мог, что едва разобрать ее очертания.
Зачем в тумане кому-то брать бинокль и осматривать местность, если это, конечно, не немецкий часовой, сидящий в наблюдательном пункте на вершине холма. Страх вернулся. Хьюго понимал, что не может почувствовать себя в безопасности ни на минуту. Его переполняло сочувствие к жителям деревни, которых в любой момент могли просто согнать на площадь заезжие немцы и расстрелять, обвинив в поддержке партизан.
«Я должен как-то сделать себе шину», — подумал Хьюго, но ничего не мог предпринять, пока снова не рассветет. Он, конечно, не собирался тратить почем зря драгоценное топливо в зажигалке, за исключением самых чрезвычайных ситуаций. И теперь он лежал, слушая ночные звуки — скрип и треск веток в лесу внизу, уханье совы, далекий лай собаки. Ночь обещала быть долгой.
Должно быть, он задремал, потому что, проснувшись, увидел почти рядом мерцающий свет.
— Синьор? Уго? — Он услышал шепот, в голосе Софии слышался страх.
— Я здесь, синьора. В углу.
Он подождал, пока помаргивающий свет окажется рядом, сел и отодвинул одну из досок в сторону. София, как и прежде, была закутана в большую черную шаль, но он мог видеть ее глаза в свете фонаря, который она несла.
— О, вы построили себе укрытие, — произнесла она, улыбаясь. — Как разумно! Когда я не смогла вас сразу найти, а на мой первый зов вы не отозвались, я решила было, что вы…
Она не закончила предложение. Шаль соскользнула с головы ей на плечи.
— Пока еще не умер, — сказал он, пытаясь обмануть ее напускной бодростью.
Она засмеялась:
— Рада это слышать, потому что я принесла вам кое-что, чтобы укрепить ваши силы.
Он заставил себя выползти из укрытия, хрипя от боли. Она подошла, поставила фонарь на балку и присела на корточки рядом с ним.
— Смотрите, вот еда для вас. — София открыла матерчатую сумку и вынула нечто похожее на полотенце. Она развернула его, и внутри обнаружился горшок. — Суп, — сказала она. — Надеюсь, еще горячий. Хорошая еда, полно бобов, пасты и овощей. — Она протянула ему посудину.
Горшок и впрямь был еще горячим на ощупь.
— Он почти совсем не остыл. Вы, наверное, быстро шли.
— О да. Я не хотела лишний раз задерживаться в оливковых рощах, особенно в одиночку. Никогда не знаешь, кто может оказаться там в эти дни. А столкнуться с партизанами так же опасно, как с немцами, — они живо избавятся от женщины, которая их увидела.
— Послушайте меня, пожалуйста, не приходите больше, — сказал он. — Я не хочу, чтобы у вас были неприятности, поверьте.
— Не волнуйтесь. Я осторожна, — заверила она. — Я даже фонарь не зажигала, пока не отошла подальше от деревни. Вот. Вам это понадобится. — София протянула ему ложку и стала смотреть, как он ест.
— Просто прекрасный ужин, — сказал он. — Я бы хотел оставить часть на завтра, если вам не обязательно возвращать на место горшок.
— Когда еда остынет, станет невкусно, — заметила она. — А на утро я вам тоже кое-что прихватила. Немного, конечно, но хватит, чтобы продержаться.
Она снова полезла в сумку.
— Немножко поленты[14]. Чуток сыра. Лук. Полента у нас еще есть. Немцы не любят кукурузную муку.
— Я в неоплатном долгу перед вами.
— Не выдумывайте. — Она одарила его милой улыбкой. — Когда мир сходит с ума, мы должны помогать друг другу, если можем. Большинство моих соседей хорошие люди и делятся даже той малостью, что им удается раздобыть. Когда Бенито поймал кролика, он дал нам кусок мяса, чтобы я могла приготовить хороший бульон, — вы его едите. А когда я шла домой этим утром, то наткнулась на синьору Гуччи. Она увидела грибы, которые я нашла, и так обрадовалась. «Это же фунги ди боско[15]! — говорит. — Какая прелесть! Обожаю эти грибы. Соберите и для меня немножко, а я испеку хлеб и бискотти[16] для вашей семьи». А я настояла, чтобы она забрала их сейчас, и высыпала ей почти все, да пообещала, что буду каждый день за ними ходить и собирать побольше, чтобы на всех хватило.
София посмотрела на Хьюго. Он увидел, как ее глаза блеснули в свете фонаря.
— Она довольно богата, и у нее есть сын, который возит ей припасы с черного рынка. Если я буду носить ей грибы, она и для меня может кое-что раздобыть. И конечно, у меня теперь есть причина для того, чтобы ходить сюда. Она ведь известная сплетница. Каждому разболтает, с каким усердием я для нее за опятами бегаю.
Он улыбнулся ей в ответ:
— Но как вам удалось уйти сегодня вечером? Разве бабушка вашего мужа не попыталась узнать, куда вы идете? И вообще, сколько сейчас времени?
— Девять пробило, — сказала она. — Бабуля и мой сын спят. Они думают, что я в своей комнате, но я выбралась через заднее окно, где меня не могли увидеть.
— Сколько лет вашему сыну?
— Ему три года. — Она помолчала. — Мой муж никогда не видел его. Гвидо призвали и отправили в Африку до рождения Ренцо.
— И вы не знаете, жив ли он?
— Не знаю. — Она уставилась на свои руки. — Похоронки на него я не получала. Так что мне остается надеяться, что он жив и находится где-то в лагере для военнопленных. Я очень-очень хочу на это надеяться.
Он протянул руку и накрыл ее ладонь. Жест, который он никогда не позволил бы себе дома.
— Сочувствую вам. Это ужасно — жить в таком неведении. Моя жена тоже не часто получает от меня весточки, а ведь она знает, что я летаю на бомбардировщиках. Наверное, ей тоже приходится волноваться.
— У вас есть дети?
— Только сын. Ему сейчас около девяти лет, но последний раз, когда я его видел, ему было пять. Я пытаюсь представить, как он выглядит, повзрослев, но не могу. Я помню только маленького мальчика, который повсюду таскал с собой плюшевого мишку. Робкого мальчонку, убегающего обратно к Нанни.
— Нонне[17] Ваша бабушка живет с вами?
— Нет, он так няню называет.
— Ах, к няне… Вы, видать, богачи?
Он замешкался с ответом.
— У нас большой дом. Денег немного, но много земли, и слуги тоже есть.
— Значит, вы — милорд? — Она с удивлением посмотрела на него.
— Не я, мой отец. Я унаследую титул, когда он умрет. Но это называется не лорд. Просто баронет. Сэр.
— Сэр Уго. Представьте, что скажут в деревне, если узнают, что я общаюсь с милордом! — Она произнесла это с такой помпой, что заставила его засмеяться.
— Теперь все это кажется таким нелепым, правда? Лорды и трубочисты сражаются и умирают бок о бок, и никому нет дела до того, кем они когда-то были.
— Верно подмечено. Вы, должно быть, очень скучаете по своей бедной жене?
Он засомневался, задумавшись об этом. Скучал ли он?
— Не уверен, что это так. Мы не были особенно близки. Но я скучаю по своей прошлой жизни. Как легко жилось, когда кто-то готовил мне еду, стирал одежду, седлал для меня лошадь. И я принимал это все как должное. Но вы наверняка скучаете по мужу?
— О да! Я ужасно скучаю по своему Гвидо. Мне было всего лишь восемнадцать, когда мы встретились. Я выросла в приюте, в Лукке. Выросла без любви, вы же понимаете. Едва мне исполнилось восемнадцать, меня определили в работницы на большую ферму. Гвидо нанялся работать там же в поле. Езус Мария! Он был таким красивым! И когда он мне улыбался — мне казалось, что я таю, как восковая свечечка. Мы сразу полюбили друг друга, и как только его отец умер, поженились, и он привез меня в свой дом в Сан-Сальваторе. У его отца было немного земли — ничего особенного, но всего хватало: оливок, через которые мы как раз шли, и пастбищ для коз. У нас было небольшое стадо, и мы делали козий сыр на продажу. Так мы прожили всего год, а потом началась война, и Гвидо забрали.
— А вы ожидали ребенка.
— Да. Это был худший день в моей жизни. Я стояла и смотрела, как он садится в грузовик с другими мужчинами и уезжает. Он помахал мне рукой, и это был последний раз, когда я его видела.
— Какое несчастье!
София кивнула, и Хьюго заметил, что она пытается сдержать слезы.
— Но я должна делать все ради моего сына. Это нелегко. Мы собираем оливки, потом приходят немцы и отбирают почти все наше масло. Мы растим овощи, а они снова приходят и забирают все.
— А козы?
— Их давно забрали. Я умоляла их оставить мне хотя бы одну, чтобы у меня было молоко для ребенка, который тогда часто болел, но они не говорили по-итальянски, а я не говорила на их языке, так что оставалось только стоять и смотреть, как они загоняют моих коз в грузовик. — Она поплотнее закуталась в шаль, ежась от холодного ветра, то и дело задувающего через пустой дверной проем. — Я стараюсь не жаловаться. Нам всем одинаково не повезло. Они забрали все, что у нас было: коров, кур, даже овощи. Всё унесли.
— Я слышал, как в вашей деревне кричит петух, то есть у кого-то должны быть куры.
— Это у нашего мэра, синьора Пуччи. Он притворяется дружелюбным и услужливым, и они разрешили ему оставить себе пару кур. И у одного из фермеров сохранилось несколько овец — немцы не любят баранину. — Ее улыбка была полна горечи. — Вот так мы и существуем. Мне еще повезло по сравнению с другими. Я выращиваю кукурузу и овощи. Я насушила бобов с летнего урожая и наделала кукурузной муки для поленты. С голоду не умрем, ни мы, ни вы, пока вы здесь.
Хьюго доел суп. Он чувствовал, как тепло от него разливается по телу.
— Мне нечем вас отблагодарить. — Он вернул ей пустой горшок.
— Не стоит благодарности. Смотрите, я принесла вам еще кое-что. — София потянулась к сумке и с видом фокусника извлекла из нее несколько вещей. — Одеяло! Оно поможет вам не замерзнуть. И старое полотно — оно чистое. Его можно порвать, чтобы перевязать рану. — Она вынула маленькую бутылочку. — Это