Я последовала за ней по коридору и оказалась в столовой, где на столе были красиво расставлены свечи. Анджелина уже была там, и ребенок спал в колыбели у ее ног.
— Вот видишь, мама, я же говорила, что с ней все будет в порядке, — сказала Анджелина. — Она все же из Лондона, а девушка из большого города знает, как позаботиться о себе и избежать неприятностей.
Я улыбнулась.
— Мне пришлось сказать «нет», когда человек по имени Джанни предложил проводить меня домой, — сказала я. — Я сочла его чересчур… дружелюбным.
Паола пожала плечами:
— А, этот болтун. На самом деле, никакого вреда от него нет, тем более для женщин. Если бы ты влюбилась в него, он бы за милю тебя обходил.
Анджелина тоже рассмеялась.
— Но в своих делах ему, похоже, нравится играть с огнем, — сказала она.
— Мы этого не знаем, — буркнула Паола. — Это всего лишь слухи.
— Так говорят в деревне, — не замолкала Анджелина. — Болтают, что он дружит с теми, кто связан с мафией. И что приторговывает краденым. А еще про этот его оливковый пресс…
— Оливковый пресс? — вмешалась я.
Анджелина кивнула:
— Единственный оливковый пресс, которым могут пользоваться жители, принадлежит Козимо. Вы встречались с Козимо?
— Встречалась. Он выглядел таким… — В моем словаре не было итальянского слова «напористый».
— Он могущественный, — сказала Паола. — Богатый и сильный. Опасный человек, и дорожку ему перебегать не стоит. Он владеет единственным оливковым прессом, и те, кто ему нравится, отжимают свои оливки в удобное им время. А если вы ему не нравитесь — например, отказываетесь продавать ему свои деревья, как я, — тогда ваша очередь давить оливки наступит в два часа ночи.
— Пресс работает круглосуточно?
— Конечно. В сезон сбора урожая, чем раньше после сбора оливки отжаты, тем лучше. Так что каждый старается попасть к прессу Козимо вовремя.
— Так чем же Джанни может разозлить Козимо? — спросила я.
— У него еще остались оливковые деревья неподалеку от старого монастыря. Козимо не любил Джанни и всегда записывал его на самое плохое время, а иногда и вообще заставлял ждать по несколько дней. Поэтому Джанни пытался договориться с несколькими местными фермерами, чтобы создать кооператив и построить собственный оливковый пресс. Я не знаю, как далеко он продвинулся с этой идеей, но, конечно, Козимо разозлился бы, если бы кто-то попытался создать ему конкуренцию.
— Джанни — дурак, — усмехнулась Анджелина. — Он любит поболтать о великих планах. Но если бы ему пришлось столкнуться с Козимо, он бежал бы, поджав хвост.
Пока мы разговаривали, Паола принесла тарелки и поставила их перед нами.
— Спаржа из сада, — сообщила она. — Сейчас сезон спаржи. Он такой короткий, что мы используем его на полную и едим спаржу чуть ли не каждый раз, как садимся за стол. — Она подвинула ко мне блюдо с грудой белых стеблей, затем полила их оливковым маслом и натерла сверху сыр пармезан, повозив по терке большим куском.
Я ела спаржу раньше — конечно, не часто, так как в Англии это деликатес, — но ничего подобного на вкус не могла даже припомнить. Каждый кусочек был наслаждением, острота сыра изумительно подчеркивала сладость овоща.
После того как мы покончили со спаржей, Анджелина убрала тарелки и вернулась с большой супницей. Когда Паола сняла крышку, райский аромат заполнил комнату. Она положила мне изрядную порцию, гораздо больше, чем мне бы хотелось, но отказаться было бы слишком неприлично.
— Вот и они — пичи, которые мы с тобой сделали сегодня днем, и кроличье рагу. Наслаждайся.
И мне понравилось. Каким-то загадочным образом я нашла в желудке место и смогла опустошить тарелку. Мясо явственно ощущалось сквозь соус, но травы и помидоры сделали его невероятно вкусным. Я решила узнать у Паолы все о травах до отъезда. Если бы у меня был сад! Я бы сама вырастила их.
После того как с основным блюдом было покончено, на столе очутились бискотти и маленькие стаканчики с густой янтарной жидкостью.
— Это Вин Санто, о котором я тебе говорила, — сказала Паола. — Святое вино.
— Настоящее освященное вино, прямо из церкви? — Я слегка опешила.
Она рассмеялась:
— Нет, мы просто его так называем. И оно не из церкви, разумеется. Я слышала много историй о том, как появилось это название. Одни говорят, что его готовили из сушеного винограда и раньше использовали для мессы. А другие болтают, что некогда жил святой монах, который брал оставшееся от причастия вино и лечил им больных. В наши дни это просто десерт. Смотри, как надо есть бискотти: макаешь и ешь.
Анджелина встала.
— Я устала, мама, и иду спать. Малышка не давала мне сомкнуть глаз большую часть прошлой ночи. Пожалуйста, Боже, пусть она сейчас поспит как следует!
Паола крепко обняла ее и поцеловала в обе щеки. Анджелина пожала мне руку, робко улыбнувшись.
— Расскажешь мне завтра о жизни в Лондоне? — спросила она. — О моде, музыке и кинозвездах. Я хочу знать все.
— Хорошо, — кивнула я с улыбкой.
Анджелина подняла маленькую колыбельку и вынесла ее из комнаты. После того как дочка ушла, Паола подсела ко мне поближе.
— Приятно снова видеть ее оживленной, — поделилась она. — Через какое-то время после рождения малышки моя дочь ко всему потеряла интерес. Она была очень больна. Докторам пришлось даже забрать у нее ребенка, иначе она бы умерла. Я думала, что потеряю ее, мою единственную девочку. Но теперь, слава Богу и Пресвятой Богородице, она на пути к выздоровлению. Она положила руку мне на плечо. — Ты потеряла свою бедную маму, так что знаешь, каково это — остаться без того, кого любишь. После смерти моего дорогого мужа я вряд ли смогла бы такое вынести. Это самая ужасная вещь в мире, когда мать теряет своего ребенка.
Я почувствовала, как слезы навернулись мне на глаза, и сглотнула, пытаясь подавить рыдание. Мне пришлось срочно хлебнуть вина, чтобы справиться с нахлынувшими чувствами. Я так хотела рассказать ей! Я бы рассказала ей, чтобы очутиться в мягких объятиях и убедиться, что меня поняли. Но в последний момент я остановилась. Даже этой милой и доброй женщине я не могла бы объяснить, каково мне было потерять своего ребенка.
— Не смотри так грустно, — сказала она, касаясь моей щеки. — Все хорошо. Испытания остаются позади, а мы живы, и значит, жизнь снова наладится.
На этой ободряющей ноте я пожелала ей спокойной ночи и отправилась спать.
Только когда я свернулась калачиком в постели, чувствуя прохладное прикосновение мягких простыней к моей щеке, я дала волю слезам. До этого момента я еще как-то сдерживалась, но тут почувствовала, что больше не могу.
Я заново переживала каждый момент. Я вспомнила свое удивление, когда доктор сказал мне, что я беременна. Мой первоначальный страх сменился уверенностью. Конечно, мы не планировали эту беременность, и все получилось раньше, чем мы рассчитывали, но Адриан все сделает правильно и женится на мне. Я отложу ненадолго экзамен на адвоката, вот и всё.
Моим мечтам не суждено было сбыться. Адриан испугался, а потом впал в раздраженное состояние: «Ты уверена? Более неудобного момента и не придумаешь. Мы оба так близки к сдаче экзаменов на барристера. И, конечно же, мы не можем все бросить, чтобы заниматься семьей». Он помолчал, хмурое выражение портило его красивое лицо. Но понемногу он расслабился и легко улыбнулся мне.
«Не волнуйся, — сказал он. — Все будет хорошо. Я знаю кое-кого, кто может нам помочь».
До меня не сразу дошло, что речь идет об аборте. Шок, ужас, отвращение!..
«Аборт? Это твое предложение?»
Адриан оставался таким спокойным:
«Мой знакомый хороший парень. Знает, что делает».
«Адриан, это наш ребенок. Как ты можешь предлагать подобное?»
«Да ладно тебе, Джоанна. Это семидесятые. Женщины все время делают аборты. Это уже не так важно».
«Но это же не только ради ребенка, — бросила я. — Но и ради меня. Мой отец никогда не простит меня, если узнает».
«Твой отец никогда и не был самым сопереживающим человеком во вселенной, не так ли? — парировал Адриан. — И он безнадежно старомоден. Ради бога, он даже не может принять нашу совместную жизнь».
«Хорошо, — проговорила я, глубоко вздохнув, — но я никогда не смогу себя простить. Я все сказала. И если тебе настолько на меня наплевать…»
«Конечно, мне не наплевать, — перебил Адриан. — Но я не готов разрушить две жизни ради ребенка, которого никто из нас не хочет. — Он положил руку мне на плечо. — Ты все еще в шоке. Подумай об этом, и я уверен, ты согласишься, что это самый лучший выход».
Я подумала об этом. Я сказала себе, что другого решения нет. Адриан будет продолжать давить на меня, если я останусь с ним. Ему не захочется делить свою квартиру с нежеланным ребенком, который может испортить его драгоценную репутацию. Может быть, переехать? Но у меня не было гарантии, что мой отец примет меня, а кроме него, у меня никого не было.
Самым большим шоком было осознание того, что Адриан, мой Адриан, которого я считала своей родственной душой, своим возлюбленным, своим лучшим другом, на самом деле таковым вовсе не был. Он был просто человеком, на которого я больше не могла положиться. Я сказала себе, что он прав. Никакой семьи у нас не получится. Что на этой стадии существует лишь сгусток тканей, а ребенка как такового нет. Но я просто не могла этого сделать.
Как ни странно, но насквозь либеральная вольнодумщица Скарлет безоговорочно приняла мою сторону.
«Не делай этого, если не чувствуешь, что это правильно, — сказала она. — И не оставайся с этим мерзким Адрианом, если он так к тебе относится. Можешь на меня положиться. Я помогу тебе пройти через это. Бьюсь об заклад, твой отец тоже будет на твоей стороне, как только свыкнется с этой мыслью. Иди, повидайся с ним и расскажи всё. Он будет разглагольствовать, даже бредить чуток, а потом поможет».
«А вот я не уверена, — усомнилась я. — Ты же знаешь, что он устроил после моего переезда к Адриану».