й деревни, сидящих за длинными общими столами, расставляющих огромные миски с едой, болтающих и смеющихся, как будто им ни до чего нет дела.
«Они будут пировать до поздней ночи», — подумал Хьюго. София может не прийти вообще. Ему придется с этим смириться и надеяться на то, что она не вздумает рисковать, когда праздник закончится и люди будут расходиться по домам.
Тьма пала на холмы. Он устроился на своей постели и откинулся назад, мечтая о сигарете, стакане скотча, пироге со свининой, сосиске в тесте, плитке шоколада — о том, что он всю жизнь считал само собой разумеющимся.
Вдруг Хьюго показалось, что он слышит пение ангелов, и он с недоверием открыл глаза.
— В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего, — пробормотал он слова Евангелия, пришедшие ему на память. Подняв голову, он увидел ангела, идущего к нему и поющего высоким чистым сладким голосом:
— Милле керубини ин коро ти сорридоно даль чель, — пел тот. «Тысячи херувимов воспевают тебе песнь с небес».
Затем София, а это была она, опустилась на пол рядом с ним.
— О, ты проснулся. Я так рада! Посмотри, какие я принесла тебе замечательные гостинцы к Рождеству. Вставай и отпразднуй Рождество!
Он вылез из постели и уселся на скамейку рядом с ней. София разворачивала плотную ткань, чтобы достать миску.
— Рагу из кабана и паста, — сказала она. — Овечье молоко с медом и перцем, каштановый торт. И бутылочка граппы. Ешь-ешь.
Он рассмеялся, умилившись ее настойчивости. «Настоящая итальянская мама, — подумал он, — но очень молодая».
Его не нужно было уговаривать. Еда была еще теплая. Он ел и использовал последний кусочек поленты, чтобы подчистить тарелку. Граппа была очень крепкая и драла горло, обжигая до самого желудка, зато тепло сразу разлилось по всему телу.
— Тебе понравилось? — застенчиво спросила София.
— Великолепно. Настоящий банкет, — ответил он, и она рассмеялась своим очаровательным смехом.
— Мы славно отметили праздник в деревне. Сначала была прекрасная полуночная месса. Все пели, а проповедь отца Филиппо подарила нам настоящее утешение. Затем мы собрались со своими семьями, чтобы отпраздновать. Еды получилось много, и все были счастливы. Как в старые добрые времена.
Ее лицо посерьезнело.
— Козимо поднес мне подарок — бутылку лимончелло[45], которую прятал в своем подвале. Я не должна была принимать ее, но мы были в компании, и не хотелось ставить его в неловкое положение перед людьми. Поэтому я заставила его сразу же открыть бутылку и выпить за наших любимых, тех, кто еще не вернулся домой. — Ее лицо стало задумчивым. Затем она снова улыбнулась. — И я принесла тебе маленький подарок, потому что на Рождество принято дарить подарки. — Она передала ему крошечного ангела, вырезанного из дерева. — Он был частью нашего рождественского вертепа.
— Тебе надо было оставить его там, где он должен быть, София, — сказал он, когда она вложила ангела в его руку.
— Там есть и другие ангелы, а я хотела, чтобы этот присматривал за тобой. Наш вертеп такой старый. Он пережил не одно поколение, и каждое что-то добавляло к нему. Храни его и знай, что я все время молюсь о том, чтобы твой ангел-хранитель присматривал за тобой.
Хьюго почувствовал, как на глаза навернулись слезы, и сморгнул их.
— У меня тоже есть подарок, — сказал он.
— Подарок? Для меня?
— Конечно. Это же Рождество. Нужно дарить подарки. Ты сама сказала.
— Это еще один голубь? Или, может быть, банка?
— Боюсь, ничего полезного я не припас. Вот. — Он протянул ей молитвенник.
— Это старая книга. — Она смотрела на него с удивлением.
— Я нашел молитвенник среди обломков, — сказал он. — Кажется, он почти не пострадал. Открой его.
Она подчинилась и нашла свернутый листок.
— Осторожно, — предупредил он.
Она развернула бумагу, и от волнения у нее вырвался легкий вздох.
— Это же «Чудесный медальон»[46], такой же, как тот, что я положила в карман Гвидо, когда он уходил на войну. Как ты догадался?
— Я нашел его среди обломков и немного почистил. Я помню, ты говорила, что у тебя нет медальона с Мадонной. А еще я нарисовал для тебя картинку. — Когда он это сказал, то понял, что его тон был, как у полного надежд маленького мальчика.
София развернула сложенный лист и поднесла его к фонарю.
— Это же Рождество! — воскликнула она. — Богоматерь, святой Иосиф и младенец Иисус. И пастухи, и овцы. О, да это же мой дом! Ты только глянь на эту церковную башню! Удивительно. Ты настоящий художник, Уго. Я буду очень дорожить этим рисунком.
Он чувствовал себя до нелепости счастливым. Она подошла, села рядом с ним и нежно погладила по руке.
— Ты хороший, добрый человек. Надеюсь, твоя жена научится ценить тебя.
Они оба подняли глаза, услышав низкий гул приближающегося самолета.
— Союзники. Они снова летят бомбить немецкую линию обороны.
Она выглядела взволнованной. Шум усиливался до тех пор, пока камни вокруг не завибрировали. Затем внезапно раздался воющий звук, за которым последовал раскатистый грохот.
— Они сбрасывают бомбы, — прошептала она. — Там, должно быть, колонна на дороге.
Она испугалась, когда раздался второй взрыв, от которого затрясся весь склон холма.
— Слишком близко! — воскликнула она. — Обними меня, Уго. Я боюсь.
Она прижалась к нему, и он обнял ее, чувствуя мягкость ее волос на своей щеке.
— Не волнуйся. Со мной ты в безопасности, — сказал он.
«Я мог бы стоять так целую вечность», — подумал он. Не успела эта мысль мелькнуть у него в голове, как вой раздался совсем близко. Дикий грохот взрыва заставил землю тяжело, утробно дрогнуть. Почувствовав это, София вскрикнула и схватилась за Хьюго, уткнувшись лицом ему в грудь. Камни летели из рухнувших стен, подпрыгивая и рикошетя в людей.
Хьюго бросился на пол, закрывая собой Софию. Но пол накренился. Фонарь с грохотом укатился, и они оказались в полной темноте. Хьюго мог лишь слышать и чувствовать, как глыбы скользят мимо них. Казалось, часовня рухнула. Они летели в никуда, подхваченные лавиной камней. София закричала. Хьюго чудом ухватился за алтарь, отчаянно пытаясь уберечь ее, самую большую свою драгоценность, пока мир рушился вокруг них.
Глава 28ДЖОАННАИюнь 1973 года
Шествие закончилось, стройные ряды людей рассыпались, и мы стояли, наблюдая, как горожане быстро расходятся кто куда. Я посмотрела на Паолу, решив, что мы тоже отправимся домой.
— Они пошли за едой для праздничного стола, — сказала она. — В этом году мы будем праздновать с семьей Донателли. Мария Донателли любезно пригласила нас, потому что мне было бы слишком долго возвращаться домой, собирать еду и опять идти в город. Мы подождем за их столом.
Я прошла за ней через площадь к столу, накрытому белой скатертью. «Фамилья Донателли» — было напечатано на карточке. Теперь я заметила, что каждая семья занимала отдельный стол. За каким из них — Козимо и Ренцо? Ни того ни другого не было видно. Должно быть, они находились среди тех, кто облачен в одеяния с капюшонами. Мужчины несли подносы с нарезанной ягнятиной и ставили их на столы перед ратушей. Наш стол постепенно заполнялся тарелками с пастой, ризотто, салатом, хлебом, блюдом с большим окороком. Я была представлена всем и сидела, окруженная галдящими представителями нескольких поколений.
Самой младшей была дочь Анджелины, а старшим — усохший маленький старичок без зубов, которому быстренько нарезали еду помельче. Все смеялись, перекрикивали друг друга, и за всеми прочими столами творилось то же самое. Гвалт над площадью стоял невероятный. Интересно, что могло бы случиться в Англии, чтобы люди вот так собрались вместе и искренне радовались. Я чувствовала себя неловко среди них, хотя ко мне отнеслись с достаточным расположением, разговаривая со мной, постоянно подкладывая еду и беспрестанно наполняя вином бокал.
Внезапно я почувствовала, что мне нужно уйти. Я извинилась и сбежала под предлогом поиска туалета. Очутившись в тени деревьев на краю площади, я заметила, что кто-то идет за мной. Я сделала шаг в сторону, чтобы уступить дорогу, но вместо этого шедший позади остановился и повернулся ко мне. Это был Ренцо. Он снова взял меня за запястье, поднял мою руку и сравнил со своей, на которой теперь было надето кольцо.
— Да, они идентичны, — сказал он. — Невероятно.
Мы смотрели на кольца, сличая их. Он хмурился, словно не мог поверить тому, что видел.
— И изнутри выгравированы буквы, — продолжил он. — Я только вчера их заметил — «HRL». Ты знаешь, что они могут означать?
— Да. Хьюго Родерик Лэнгли. Инициалы моего отца.
Ренцо покачал головой.
— Что ж, я вынужден согласиться, что это кольцо попало к нам от твоего отца, — произнес он. — Трудно поверить, что он был здесь и знал мою мать, но теперь у нас есть доказательства. И я должен извиниться перед тобой за свою грубость.
— Не нужно извиняться. Я рада, что хоть кто-то мне поверил.
Ренцо посмотрел на меня, я кивнула, и он усмехнулся:
— Мы понятия обо всем этом не имели. Когда мой отец узнает, он будет очень удивлен.
— Не говори ему, — быстро попросила я.
Он бросил на меня вопросительный взгляд.
— Почему?
— Потому что… — Я заколебалась. — Потому что неясно, что на самом деле произошло, и пока мы не узнаем, я бы хотела оставить это между нами.
Я все еще не решила, что делать и могу ли я доверять Ренцо. Понятно, что не все мужчины заслуживают доверия. Однако, стоя здесь, я вдруг осознала, что так ничего и не узнаю ни об отце, ни о Софии, если не расскажу Ренцо то, что мне известно.
— Я бы хотела тебе кое-что показать, — сказала я, протягивая ему руку. — Этот медальон на шнурке хранился среди вещей моего отца. Я уверена, что его подарила твоя мама. Отец не был религиозным и сам никогда не стал бы надевать подобное.