Мои оправдания мне самому показались неубедительными. Почему я не рассказал ему о перьях раньше?
– Я спрятал перья в кабинете Чейда. А потом всякий раз момент оказывался неподходящим.
Шут молча смотрел на перья. Я не выдержал и тоже перевел на них взгляд. Они лежали в ряд на куске грубой ткани, но тусклый серый цвет делал их какими-то незначительными. Тем не менее что-то в них было не так – странный артефакт, такой идеальной формы, не мог быть сделан руками человека. Я понял, что мне совсем не хочется к ним прикасаться.
– Понимаю, – наконец отозвался лорд Голден. – Что ж, спасибо, что показал их мне. – Он передернул плечами и вернулся к камину.
Я не понял, что произошло.
– Шут, я полагаю, они из петушиной короны.
– Ты, несомненно, прав, – равнодушно ответил он.
Лорд Голден уселся в кресло и вытянул ноги к огню. Потом скрестил руки на груди и опустил подбородок на грудь. И стал смотреть в огонь.
Меня едва не ослепила вспышка гнева, очищающего, словно пламя. Мне на миг захотелось схватить его и встряхнуть, потребовать, чтобы он вновь стал Шутом. Потом ярость исчезла, и я остался стоять, дрожа от слабости. Мне вдруг показалось, что я убил Шута, уничтожил его, когда потребовал ответить на вопросы, которые всегда стояли между нами. Мне следовало учитывать, что я никогда его не понимал, у нас никогда не получалось объяснений. Все держалось на доверии. Но я его разрушил. Так ребенок ломает игрушку, пытаясь понять, как она устроена, и остается лишь с грудой обломков. Возможно, он уже никогда не сможет стать Шутом, как мне не суждено стать конюхом, работающим у Баррича. Быть может, наши отношения изменились настолько, что мы уже никогда не сумеем общаться как Фитц и Шут. Быть может, мы навсегда останемся друг для друга лордом Голденом и Томом Баджерлоком.
На меня навались ватная стена усталости. Я молча завернул перья и, сжав в кулаке, вернулся в свою спальню. И закрыл за собой дверь. Затем я привел в действие механизм потайного хода и начал долгий подъем в покои Чейда.
Я дрожал от слабости, когда добрался до кровати. Не раздеваясь, я забрался под одеяло и вскоре погрузился в глубокий сон. Когда через несколько часов я проснулся, в животе у меня урчало от голода, а огонь в камине почти догорел. Вставать, есть, бросать в огонь поленья – нет, это не стоило моих усилий. Я поплотнее закутался в одеяло и вновь погрузился в темноту.
В следующий раз я проснулся, когда надо мной кто-то склонился. Я с криком сел и схватил принца за горло, не успев понять, что происходит, но через мгновение страх отступил.
– Извини, извини, – пробормотал я.
Принц отошел от моей постели и растерянно потер шею.
– Что с тобой случилось? – хрипло спросил он, и в его голосе гнев смешался с тревогой.
Я сглотнул, чтобы смочить пересохшее горло. Моя одежда пропиталась потом, во рту скопилась горечь.
– Извини, – повторил я. – Ты меня напугал. – Я с трудом выбрался из-под одеяла и встал.
Мне никак не удавалось успокоиться. Казалось, реальность стала продолжением кошмарного сна, содержание которого я забыл. Я огляделся по сторонам, пытаясь понять, что происходит. В кресле Чейда сидел Олух, вытянув ноги в сторону огня. Он был в новом костюме, какие носят слуги Оленьего замка, сшитом специально для него. Как долго я собирался купить ему башмаки и одежду? Должно быть, о нем позаботился Чейд. Пламя весело пылало в камине, на столе стоял поднос с едой.
– Это ты принес? Спасибо. – Я подошел к столу и налил себе стакан вина.
Принц недоуменно покачал головой.
– Что принес?
Я поставил на стол пустой стакан. Сухость в горле не исчезла. Я налил еще вина и залпом выпил.
– Еду и дрова, – пояснил я. – И вино.
– Нет. Поднос стоял на столе, когда мы пришли. Да и огонь горел в камине.
Я постепенно приходил в себя, сердце снова стучало ровно. Должно быть, пока я спал, приходил Чейд. Тут только я понял, что меня смущает.
– Как ты сюда попал? – резко спросил я у принца.
– Меня привел Олух.
Услышав свое имя, дурачок повернул голову. Они с принцем обменялись заговорщицкими улыбками, и я почувствовал, что между ними что-то произошло. Олух захихикал и вновь повернулся к огню.
– Тебе не следует здесь находиться, – сердито сказал я Дьютифулу.
Усевшись за стол, я налил себе третий стакан вина. Потом снял тарелку, которой был накрыт котелок с супом. Он почти остыл. К тому же на еду уходит столько сил… Я решил ограничиться вином.
– Почему мне не следует здесь быть? Почему я не должен знать все секреты замка, если однажды стану королем? Или я слишком молод, глуп и недостоин доверия?
Дьютифул принял мои слова слишком близко к сердцу. И я вдруг понял, что не знаю, как ему отвечать.
– Мне казалось, что Чейд не хочет, чтобы ты сюда приходил, – ответил я.
– Наверное. – Дьютифул подошел к столу и уселся напротив меня, а я налил еще вина. – Существует множество вещей, которые Чейд скрывает от всех. Он обожает секреты. Из-за него Олений замок полон тайн, точно гнездо сороки – блестящих камушков. Причем по той же самой причине – ему просто нравится их собирать. – Он критически посмотрел на меня. – У тебя вновь появились шрамы. Неужели целебное действие Силы прекращается?
– Нет. Мы с Чейдом вернули их обратно. Решили, что так будет разумнее. Чем меньше люди задают вопросов, тем лучше.
Дьютифул кивнул, но продолжал смотреть на меня.
– Ты выглядишь лучше и одновременно хуже, чем раньше. Тебе не следовало пить столько вина перед едой.
– Все остыло.
– Ну, не так уж трудно подогреть суп, – нетерпеливо проговорил он, рассерженный моей глупостью.
Я думал, что он прикажет Олуху заняться обедом, но Дьютифул сам взял котелок, взболтал содержимое и снова накрыл крышкой. Затем, словно делал это каждый день, повесил котелок на крюк над огнем, разломил пополам маленький каравай хлеба и положил поближе к огню.
– Нагреть воды для чаю? Лучше пить чай, чем накачиваться вином.
Я поставил пустой стакан на стол, но не стал его доливать.
– Иногда ты меня поражаешь. Ты знаешь вещи, которые принцу, казалось бы, неоткуда было узнать.
– Ну, ты же знаешь мою мать. Жертвенная. Она хотела воспитать меня так, как в горах воспитывают Жертвенных, то есть научить всему, что умеет мальчик из крестьянской семьи. Когда она поняла, что в Оленьем замке, где слуги сразу же бросаются выполнять любое мое желание, это невозможно, она решила передать меня на воспитание и сначала собиралась отослать в горы, но Чейд уговорил ее оставить меня в Шести Герцогствах. Ей пришлось согласиться. Когда мне исполнилось восемь лет, мать отправила меня к леди Пейшенс, и я полтора года исполнял обязанности пажа. Стоит ли объяснять, что там никто не церемонился со мной, как с изнеженным маленьким принцем. Первые два месяца леди Пейшенс нередко забывала мое имя. Однако она научила меня замечательным вещам.
– Но готовить тебя учила не леди Пейшенс, – возразил я, прежде чем успел сообразить, что этого говорить не следовало.
– А вот и нет, – с усмешкой ответил принц. – Мне пришлось научиться. Леди Пейшенс любит поесть чего-нибудь горячего поздно вечером в своей спальне, но я не мог позволить ей самой разогревать еду, она все сожгла бы, а ее спальня наполнилась бы дымом. Я многому у нее научился, но тут ты совершенно прав. Она не обладает кулинарными талантами. Лейси показала мне, как подогревать пищу на огне камина. И многое другое. Я умею вязать кружева лучше многих придворных дам.
– В самом деле? – спросил я с некоторым интересом.
Дьютифул стоял спиной ко мне, помешивая суп в котелке, и комната наполнилась аппетитными запахами. Похоже, моя промашка прошла незамеченной.
– Да, правда. Если хочешь, могу и тебя научить. – Он вытащил котелок из огня. Вновь встряхнул его и принес на стол вместе с хлебом, словно стал моим пажом. – Лейси говорила, что ты так и не смог научиться вязать, когда был мальчишкой. Тебе не хватало терпения.
Я взял ложку и тут же положил ее на стол. Дьютифул вернулся к камину и проверил воду.
– Нет, еще не успела нагреться, – деловито заметил он. – Лейси говорит: если хочешь заварить хороший чай, пар должен подниматься из носика на целую ладонь. Впрочем, я не сомневаюсь, тебе она говорила то же самое. Леди Пейшенс и Лейси рассказывали о тебе множество историй. А вот в Оленьем замке тебя вспоминали редко. Одни с сожалением, другие с проклятиями. Когда я оказался у леди Пейшенс, у меня создалось впечатление, что они не могут не вспоминать о тебе, хотя Пейшенс часто принималась плакать. Я никогда этого не понимал. Она считает тебя мертвым и скорбит. Каждый день. Как ты мог так с ней поступить? Ведь она твоя мать.
– Леди Пейшенс не моя мать, – слабо возразил я.
– А она говорит, что мать. Во всяком случае, была матерью, – мрачно поправился принц. – Она всегда объясняла мне, что я на самом деле хочу есть или надеть. А если я начинал протестовать, она заявляла: «Не смеши меня! Я знаю, чего ты хочешь. Я все знаю о мальчиках! Когда-то и у меня был сын». Леди Пейшенс имела в виду тебя, – угрюмо добавил принц. Наверное, на всякий случай – вдруг я и этого не понимаю.
Я сидел и молчал, уговаривая себя, что еще не поправился, что долгие дни, проведенные в холодной тюрьме, исцеление Силой, восстановление прежних шрамов и холодная отстраненность Шута полностью опустошили меня. Поэтому я дрожал, мой голос пресекся и меня охватила полная растерянность – столь тщательно оберегаемый секрет раскрыт. На меня обрушился мрак, даже эльфийская кора не приносила такой пустоты и ужаса. На глаза навернулись слезы. Быть может, если не моргать, они не прольются. Быть может, если я буду сидеть неподвижно, слезы сами высохнут.
Над чайником поднялись клубы пара, и Дьютифул подошел к камину. Я торопливо вытер глаза рукавом. Принц вылил кипящую воду в сосуд с травами и вернулся к камину.
– Моя мать рассказала мне, – негромко заговорил он, не оборачиваясь. Очевидно, мне не удалось его обмануть, и теперь он всячески делал вид, что ничего не замечает. – Они с Чейдом ужасно переживали из-за того, что не могли вытащить тебя из тюрьмы. Они все время спорили и никак не могли договориться. Мать твердила, что отправится в тюрьму и заберет тебя оттуда. Чейд отвечал, что она не должна так поступать, поскольку это подвергнет меня серьезной опасности. Тогда мать заявила, что намерена рассказать мне, кто умирает в тюрьме за меня. Чейд попытался возражать. А она сказала, что время пришло – я должен знать, что такое стать Жертвенным для своего народа. Потом они попросили меня уйти и продолжили спорить. – Дьютифул поставил чайник обратно на огонь, вернулся и сел напротив меня.