– Я знаю, Чейд мне говорил. Он так же упоминал об обвинениях в Одаренности, выдвинутых против тебя.
Принц опустил голову.
– Да. Но ведь это правда, не так ли? И Полукровки все знают; возможно, моя тайна стала достоянием тех, кто называет себя Древняя Кровь. Сейчас люди Древней Крови заинтересованы в том, чтобы хранить ее. Они хотят встречи не меньше, чем королева. Но смерть троих Полукровок заставляет их соблюдать осторожность. Они требуют гарантий безопасности, без которых отказываются прибыть в Олений замок.
– Они хотят получить заложников. – Я вдруг все понял. – Пока они будут вести переговоры, у них в руках должны находиться наши люди. Сколько заложников они рассчитывают получить?
Принц покачал головой.
– Спроси у Чейда. Или у матери. Судя по их спорам, я подозреваю, что она общается с ними напрямую, а старику рассказывает далеко не все. Он разочарован. Мне кажется, королеве удалось успокоить представителей Древней Крови и договориться о новых сроках встречи. Чейд твердил, что у нее ничего не выйдет, если мы не удовлетворим их смехотворных требований. Однако она сумела. Но не говорит Чейду, как ей это удалось, а он злится. Она напомнила ему, что выросла в горах, и согласиться на требование, которое он считает смехотворным, или пойти на риск, который, по его мнению, неприемлем, для королевы это вопрос принципа.
– Так и есть. Для Чейда нет ничего хуже, чем интрига, в которую он не может проникнуть. – Я говорил небрежно, хотя меня мучили сомнения: кто знает, куда нас заведет горская этика Кетриккен с ее жертвенностью?
Похоже, Дьютифул почувствовал мои сомнения.
– Согласен. И все же в данном случае я поддерживаю мать. Она очень вовремя взяла на себя бремя важнейших решений. Если бы она не настояла на своем, я не мог бы рассчитывать на всю полноту власти, после того как взойду на трон.
От его слов по спине у меня пробежал холодок. Он был прав. Утешало лишь то, что принц оценивал происходящее совершенно спокойно. Потом мне в голову пришла крайне неприятная мысль. Он видел насквозь махинации Чейда, поскольку был не только сыном королевы из Горного Королевства, но и достойным учеником Чейда. Дьютифул говорил так небрежно, словно мы обсуждали погоду.
– Но речь совсем о другом. Ты утверждаешь, что нельзя допустить, чтобы люди узнали твое настоящее имя. Да, сейчас это невозможно. Многие захотят с тобой покончить. Другие будут бояться и ненавидеть тебя. А Видящих обвинят в том, что они покрывают убийцу короля только из-за того, что он принадлежит к нашей семье. И уж совсем непредсказуема реакция Полукровок и людей Древней Крови. Одаренный Бастард был объединяющей идеей для них в течение многих лет, а легенды о том, что ты остался жив, пользуются среди них огромной популярностью. Послушать Сивила, так ты почти божество.
– Надеюсь, ты не обсуждал меня с Сивилом? – с тревогой спросил я.
– Конечно нет! Ну, то есть он не знает, что ты – это ты. Мы с ним обсуждали легенду о Фитце Чивэле, Одаренном Бастарде. И не слишком подробно, уверяю тебя. Впрочем, Сивил будет хранить твою тайну, как я.
Я вздохнул, все это мне совсем не нравилось.
– Дьютифул, твоя верность друзьям вызывает восхищение. Семья Брезинга дважды тебя предала. Неужели ты готов предоставить им третий шанс?
Он упрямо покачал головой.
– Они были вынуждены, Том… Я чувствую себя дураком, когда так к тебе обращаюсь.
Однако я не дал ему увести себя в сторону.
– Привыкай. А если Сивила вновь начнут шантажировать и заставят шпионить за тобой?
– У него не осталось никого из близких. – Дьютифул замолчал и пристально посмотрел на меня. – Знаешь, я так и не попросил у тебя прощения и не поблагодарил. Я послал тебя на помощь Сивилу, не думая о том, какому риску ты подвергаешься. И ты спас жизнь моего друга, хотя тебе самому он не слишком нравится. И едва не умер, помогая ему. – Он склонил голову набок. – Как я могу тебя отблагодарить?
– В этом нет нужды. Ты мой принц.
Его лицо застыло. И когда он произнес следующую фразу, мне показалось, что устами Дьютифула говорит Кетриккен.
– Так мне не нравится. Мы отдаляемся друг от друга. Я бы предпочел, чтобы мы оставались просто кузенами.
Я внимательно посмотрел на него и спросил:
– А ты думаешь, это что-нибудь изменило бы? Я отказался бы помочь твоему другу, если бы мы были «просто кузенами»?
Он улыбнулся и удовлетворенно вздохнул.
– Мне до сих пор не верится, что все это правда, – тихо проговорил он и виновато улыбнулся. – Нам с Олухом не следовало сюда приходить. Чейд нам запретил, как, впрочем, и пытаться заниматься с тобой Силой, пока ты не окрепнешь. Я не собирался тебя будить, мне лишь хотелось еще раз взглянуть на твое лицо. А когда я заметил шрамы, то наклонился слишком близко.
– Я рад, что ты пришел.
Разноречивые чувства раздирали мне душу. Смущение и радость. Как странно, когда тебя любят только за то, кто ты есть. Поэтому я испытал облегчение, когда вернулся Олух, который плечом распахнул потайную дверцу, поскольку руки у него были заняты. Он задыхался после подъема по крутой лестнице, однако его глаза радостно сверкали, когда он водрузил на стол такой огромный пирог, что его хватило бы на двенадцать человек.
Я вдруг понял, что никогда не видел Олуха таким довольным. Маленькие редкие зубы и широкая улыбка делали его похожим на веселого гоблина. Если бы я не знал его так хорошо, то выражение его лица показалось бы отталкивающим, но я увидел, как они с принцем обменялись заговорщицкими ухмылками, и улыбнулся им обоим.
Водрузив пирог на середину стола, Олух отодвинул мои тарелки в сторону и, что-то напевая, принялся наводить порядок. Я узнал припев его песни Силы. Исчезла мрачность маленького обиженного человечка. В руках у него я увидел нож, которым он разрезал пирог на огромные порции. Я купил этот нож в тот жуткий день, когда убил трех человек и получил тяжелое ранение. Значит, кто-то передал покупки Олуху. Принц нашел чистые тарелки, и Олух с довольным видом плюхнул на них по громадному куску пирога. Однако он всячески оберегал свою новую одежду, стараясь ее не испачкать, и ел с аккуратностью юной леди, впервые попавшей на бал в новом наряде. Мы прикончили огромный пирог, и в первый раз за много дней еда не показалась мне отвратительной.
XXIIIРазоблачения
Те, кто не владеет Даром, часто рассказывают ужасные истории о его обладателях, которые якобы превращаются в животных с самыми гнусными целями. Однако люди Древней Крови категорически отвергают возможность превращения, какой бы тесной ни была связь между человеком и его партнером. С большой неохотой люди Древней Крови признают, что человек может перебраться в тело своего животного. Обычно такое происходит временно и лишь в крайних обстоятельствах. Тело человека не исчезает; более того, в такие моменты оно становится чрезвычайно уязвимым, а со стороны кажется мертвым. Тяжелые ранения или близость неминуемой смерти могут заставить сознание человека искать спасения в теле животного, с которым он связан. Люди Древней Крови всячески порицают подобный переход и стараются его не допускать.
Более того, Древняя Кровь категорически запрещает постоянный переход сознания человека в тело животного. Если человек Древней Крови бежит из своего умирающего тела и находит спасение в теле партнера, он становится отверженным для всего сообщества. Та же участь ждет того, кто принимает душу своего умирающего животного. Подобный поступок считается актом крайнего эгоизма, безнравственности и глупости. Все, кто вырос в общинах людей Древней Крови, знают, что подобный союз двух существ в одном теле никому не может принести счастье. Смерть предпочтительнее.
Именно в этом и состоит главное отличие людей Древней Крови от так называемых Полукровок. Полукровки считают, что их партнеры-животные ниже и хуже, чем человек, и не видят ничего дурного в том, чтобы человек продлевал свою жизнь, переходя в тело животного. В некоторых случаях человек начинает доминировать, чуть ли не изгоняя животное из собственного тела. Если учесть, что срок жизни некоторых животных – например, черепах, гусей и отдельных тропических птиц – весьма велик, человек, лишенный совести, может выбрать себе такого партнера, заранее рассчитывая получить новое тело, когда подойдет срок его собственной смерти. Таким способом можно продлить себе жизнь на целое столетие или даже больше.
Я выздоравливал, подобно только что вылупившемуся птенцу, который в первый раз выполз на солнечный свет. Мир ослеплял и поражал меня. Новое отношение Дьютифула согревало, как теплая меховая куртка. Я получил тому подтверждение, когда на следующее утро вышел во двор и остановился, наблюдая, как обитатели замка спешат по своим делам. День выдался ясным, и, к своему удивлению, я ощутил первые запахи приближающейся весны. Утоптанный снег под ногами потерял прежнюю свежесть, небо над головой стало ярко-синим. Я сделал глубокий вдох, потянулся, и все мои суставы затрещали – сказывалась долгая неподвижность. Сегодня я ими займусь.
Я все еще опасался, что прогулка в город будет слишком утомительной, поэтому направился в конюшню. Мальчишка-конюх, который ухаживал за Вороной, бросил на меня любопытный взгляд и обещал приготовить мою кобылу.
Я оперся о кормушку, чтобы передохнуть, и стал наблюдать за мальчишкой. Он хорошо ухаживал за моей лошадью, и она охотно разрешала ему к себе прикасаться. Когда он передал мне поводья, я поблагодарил его за то, что он во время моей болезни ухаживал за Вороной. Он удивленно посмотрел на меня и заметил:
– Ну, не могу сказать, что она сильно скучала. Она вполне довольна жизнью.
Я провел в седле не больше четверти часа, но успел пожалеть, что решил отправиться в город верхом. Вороная крайне неохотно повиновалась поводьям, демонстрируя, как мало сил осталось в моих руках. Впрочем, в конце концов она доставила меня к мастерской Гиндаста. С разочарованием, которое мешалось с радостью, я обнаружил, что у Неда совершенно нет времени для разговоров со мной, хотя он вышел ко мне, как только увидел, что я соскочил с лошади. Нед объяснил, что ему разрешили обработать переднюю спинку кровати. Если он сейчас уйдет, работу отдадут кому-нибудь еще. Я заверил, что могу навестить его в другой день и что у меня нет никаких новостей, если не считать того, что я иду на поправку. Он тут же умчался обратно, не выпуская из рук долото и киянку, и я ощутил гордость за своего мальчика.