— Да, четверо, — кисло согласился Чейд.
Он посмотрел на меня, и непроизнесенное имя Неттл повисло между нами. Потом, словно для себя, Чейд добавил:
— Сейчас нет времени для подготовки новых людей. Откровенно говоря, его не хватает даже для обучения тех, кто у нас есть.
Я прервал Чейда прежде, чем он успел высказать недовольство собой.
— Со временем у тебя все получится, Чейд. Я убежден, что торопиться нельзя. Вот, например, фехтовальщику ведь мало одного только желания, чтобы начать сражаться лучше. Необходимы постоянные тренировки — результат появится потом. Терпение, Чейд. Относись спокойнее к себе и к нам.
Чейд до сих пор не слышал остальных членов группы, если не находился в физическом контакте с кем-то из нас. Он ощущал, когда Олух начинал использовать Скилл, но подобно гудению пчелы над ухом — смысла Чейд не улавливал. Я не знал, почему нам не удается пробиться к нему, как и не понимал причин, по которым Чейд не в силах обратиться к нам. Он владел магией Скилла. Мое исцеление и возвращение шрамов доказывало, что в определенной области у него огромный талант. Но Чейд всегда был человеком, снедаемым тщеславием, и я знал, что он не успокоится до тех пор, пока полностью не овладеет всеми возможностями магии.
Мои попытки успокоить Чейда привели лишь к тому, что его мысли потекли по новому руслу.
— Может быть, ты бы предпочел топор? — неожиданно спросил он.
Я удивленно уставился на него, но потом понял.
— Прошло много лет с тех пор, как я брал в руки боевой топор, — ответил я. — Наверное, можно немного потренироваться перед отплытием. Но ты же сам сказал, что путешествие получится долгим и скучным. Да и с кем мы там будет сражаться?
— Все равно. Возможно, топор будет удобнее меча, если дракон окажется закованным в лед. Завтра, первым делом, попрошу главного оружейника подыскать тебе подходящий топор. — Он склонил голову набок и улыбнулся. Я успел хорошо изучить эту улыбку, поэтому был готов к следующим словам. — Ты будешь заниматься со Свифтом не только письмом, чтением и счетом, но и обращением с оружием. В нашей школе ему скучно, поскольку Баррич многому успел его научить. А со старшими детьми он робеет. Кетриккен решила, что ему нужен собственный наставник. Она выбрала тебя.
— Но почему? — возмутился я.
То, что я увидел на уроках Уэба, не слишком меня вдохновило. Свифт оказался мрачным серьезным ребенком, который даже не улыбался, когда другие дети покатывались от хохота. Он мало говорил и молча смотрел на мир черными глазами Баррича. Он двигался неуклюже, точно стражник после жестокой схватки, да и веселья в нем было ничуть не больше.
— Из меня получится плохой наставник. Кроме того, чем меньше я буду иметь дел с мальчиком, тем лучше для нас обоих. Что, если Баррич захочет навестить сына и познакомиться с его учителем? У нас возникнут серьезные проблемы.
Чейд печально покачал головой.
— Сомневаюсь, что такое возможно. За те десять дней, что мальчик провел в замке, отец ни разу не проявил интереса к судьбе сына. Полагаю, Баррич окончательно вычеркнул Свифта из своей жизни. Вот почему Кетриккен считает, что за ним должен присматривать кто-то из мужчин. Мальчику это необходимо. Дай ему почувствовать, что он кому-то нужен, Фитц.
— Но почему я? — кисло спросил я. Чейд широко улыбнулся.
— Мне кажется, Кетриккен нравится повторение пройденного. Должен признать, что я вижу в этом некую жестокую справедливость. — Потом он вздохнул и заговорил серьезно. — А кто еще мог бы с ним заниматься? Человек, презирающий магию Уита? Тот, для кого он станет обузой без серьезных обязательств? Нет, теперь он твой, Фитц. Сделай из него человека. И научи обращаться с топором. Когда Свифт вырастет, он будет крепким, как Баррич. Сейчас он совсем отощал. Занимайся с ним каждый день, пусть мальчишка станет сильным.
— Только в свободное время, — мрачно пообещал я.
Неужели Баррич занимался со мной так же неохотно? Вполне возможно. И хотя мне ужасно не хотелось учить Свифта, я понимал, что это неизбежно. В тот самый момент, когда Чейд спросил: «А кто еще мог бы с ним заниматься?» я понял, как тяжело придется Свифту, если он попадет в другие руки. Нет, мне совсем не нужна лишняя ответственность, особенно сейчас. Просто я слишком хорошо представлял себе, что ждет мальчишку, если его наставник окажется равнодушным человеком. Ведь еще совсем недавно у Свифта были родители. А теперь он остался один.
Я с тоской думал о том, что мне придется вновь взяться за топор. Будет больно. Однако Чейд был прав. Я и в самом деле лучше всего владел топором. Даже самый прекрасный клинок подходил мне меньше. Как жаль, что придется отказаться от великолепного меча, подаренного мне Шутом. Он остался в апартаментах лорда Голдена, вместе с роскошной одеждой. Ведь я больше не телохранитель. Мне не нравилось играть роль слуги, но я жалел о том времени. Во всяком случае, у меня была возможность быть рядом с Шутом.
Наш последний разговор частично исправил положение, но дистанция между нами увеличилась. Мне пришлось признать, что Шут был лишь одной стороной человека, которого, как мне казалось, я прекрасно знал. Мне хотелось восстановить нашу дружбу, но как это сделать теперь, когда я знаю, что в нем уживается несколько совершенно разных людей? С тем же успехом, грустно подумал я, можно дружить с марионеткой, не обращая внимания на ее хозяина, который дает ей голос и заставляет двигаться.
И все же вечером того дня я подошел к покоям лорда Голдена и тихонько постучал. Из-под двери пробивался слабый свет, но мне пришлось довольно долго ждать в коридоре, прежде чем послышался раздраженный голос:
— Кто там?
— Том Баджерлок, лорд Голден. Могу я войти?
После короткой паузы я услышал, как отодвигается задвижка. Я вошел в комнату и с трудом ее узнал. Сдержанная элегантность превратилась в беспорядочную роскошь. Дорогие ковры устилали пол. Свечи стояли в золотых канделябрах, пахло изысканными благовониями. Лорд Голден был в халате из тончайшего шелка, украшенном самоцветами. Он сменил даже гобелены на стенах. Вместо простых сцен охоты появились цветистые изображения джамелийских садов и храмов.
— Может быть, зайдешь в комнату или так и будешь стоять, разинув рот? — капризно спросил он. — Уже поздно, Том Баджерлок. Едва ли подходящее время для случайных визитов.
Я закрыл за собой дверь.
— Знаю. Прошу прощения, но когда я приходил раньше, тебя не было.
— Быть может, ты забыл какие-то вещи, когда перестал у меня служить и переехал жить в другое место? Этот отвратительный гобелен, к примеру?
— Нет. — Я вздохнул и решил, что больше не позволю навязывать мне прежнюю роль. — Я скучал по тебе. И ужасно жалею о нашей глупой ссоре, которую я начал, когда в замке появилась Йек. Ты оказался прав, я вспоминал о ней каждый день — и всякий раз жалел, что произнес те слова. — Я подошел к камину и уселся в одно из кресел возле едва тлеющего огня.
Рядом на маленьком столике стоял графин с бренди и маленький бокал, в котором осталось несколько капель напитка.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. В данный момент я намеревался лечь в постель. Что тебе нужно, Баджерлок?
— Если хочешь, можешь сердиться на меня. Наверное, я это заслужил. Веди себя, как посчитаешь нужным. Но перестань играть роль, стань прежним. Больше я ни о чем не прошу.
Некоторое время он с молчаливым укором смотрел на меня, потом уселся в другое кресло и налил себе бренди, даже не предложив выпить мне. Я по запаху определил, что это тот самый абрикосовый бренди, которым Шут угощал меня в хижине почти год назад. Он сделал пару глотков, а потом заметил:
— Быть собой. Кем же именно? — Он поставил стакан на столик, откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди.
— Не знаю. Мне бы хотелось, чтобы ты стал Шутом, — тихо ответил я. — Однако все зашло слишком далеко, чтобы мы оба могли играть в прежние игры. И все же, если бы такое было возможно, я бы согласился. С радостью. — Отвернувшись, я пнул конец торчащего из камина полена — и пламя взметнулось с новой силой, во все стороны полетели искры. — Когда я размышляю о нас, то даже не знаю, как тебя называть, оставаясь наедине с собой. Для меня ты не лорд Голден. Впрочем, ты никогда им и не был. Однако и Шутом ты быть перестал. — Я с трудом произносил эти слова, и все же они сами слетели у меня с языка.
Почему правду так трудно произносить?
Несколько ужасных мгновений я боялся, что он неправильно меня поймет. Но почти сразу же сообразил, что он увидит в моих словах именно тот смысл, который я в них вкладывал. В течение многих лет он понимал мои чувства, но всегда хранил молчание. Перед предстоящим расставанием я должен был восстановить наши отношения. У меня оставался лишь один инструмент — слова. В них эхом отражалась прежняя магия, власть, дарованная тебе, когда ты знаешь истинное имя. Я был полон решимости. И все же я с трудом сумел произнести нужные слова.
— Ты говорил, что я могу называть тебя «Любимый», если ты не хочешь, чтобы звучало имя «Шут». — Я глубоко вздохнул. — Любимый, я скучал без тебя.
Он поднял руку и прикрыл ладонью рот, но тут же сделал вид, что потирает подбородок, задумавшись о чем-то. Я не знал, какое выражение он скрывал от меня. Когда он убрал руку, я увидел, что на его лице появилась ироническая улыбка.
— Боюсь, это вызовет в замке множество сплетен.
У меня не нашлось ответа, поэтому я промолчал. Он обращался ко мне насмешливым голосом Шута. И хотя я испытал облегчение, меня мучил вопрос — а вдруг он заговорил так, чтобы утешить меня? Решил ли показать свою истинную сущность или только то, что я хотел увидеть?
— Ладно, — вздохнул он. — Пожалуй, если ты хочешь, я останусь Шутом. Так тому и быть, Фитц. Для тебя я буду Шутом. — Он посмотрел в огонь и негромко рассмеялся. — Наверное, все пришло в равновесие. Что бы с нами ни случилось, я всегда буду иметь возможность вспомнить твои слова. — Он посмотрел на меня и серьезно кивнул, словно я вернул ему нечто очень ценное.