— Почему ты захотел заняться Скиллом теперь? — спокойно спросил я. — Свитки лежат у тебя пятнадцать лет. Почему ты так долго ждал?
Я думал, что знаю ответ на свой вопрос: он хотел быть рядом со мной, хотел помочь. И вновь Чейд сумел меня удивить.
— А с чего ты взял, что я ждал? Да, в последнее время я стал прикладывать больше усилий, поскольку отчаянно нуждаюсь в Скилле. Мы и раньше говорили с тобой об этом. Я знал, что ты не захочешь мне помочь.
Он был прав. Если бы он попросил меня о помощи тогда, я бы не понял, чем вызвана его просьба.
— А почему тебе нужен Скилл именно сейчас? В стране царит мир. Зачем рисковать собой?
— Фитц. Посмотри на меня. Посмотри! Я старею. Время сыграло со мной жестокую шутку. Когда я был молодым и сильным, мне пришлось прятаться в этих покоях, я не смел показаться людям на глаза. Теперь, когда мне удалось укрепить трон Видящих, когда моя семья особенно нуждается в помощи, я стар и дряхл. Мой разум разрушается, спина ноет, память тускнеет. Неужели ты думаешь, что я не замечаю тоскливого выражения на твоем лице, когда говорю, что мне нужно посмотреть свои записи, чтобы найти нужную информацию? Представь себе, Фитц, каково это: не владеть памятью! Искать имя, терять нить разговора. Когда ты был мальчишкой, ты приходил в отчаяние, когда твое тело тебя подводило. Однако разум всегда оставался с тобой. А мне кажется, что мой начинает мне отказывать.
Ужасное откровение. Словно я обнаружил, что фундамент Баккипа пошел трещинами и замок рушится прямо у меня на глазах. Лишь недавно я сумел оценить все, что сделал Чейд для Кетриккен. В сложную сеть политических интриг, опутывающую отношения в Баккипе, попался и я, и теперь мне ужасно хотелось разобраться во всех ее хитросплетениях. Когда я был мальчишкой, Чейд объяснял мне происходящее в замке, и я принимал его слова на веру. Теперь я смотрел на мир глазами взрослого, и меня поражал лабиринт, в котором нам приходилось блуждать.
Поражал и завораживал. Происходящее напоминало игру в камни, где ставки были огромны. Перемещались фишки, возникали и разрывались союзы, власть переходила от одной группировки к другой — иногда в течение нескольких часов. Глубина познаний Чейда впечатляла, он виртуозно помогал Кетриккен удерживать равновесие, играя на верности аристократии. Я не мог уследить за деталями, но понимал, что все в этой сложнейшей игре взаимосвязано.
С тех пор как я возвратился в Баккип, меня не переставало удивлять, как уже немолодой человек умудряется удерживать столько деталей и сведений в голове, страшась того дня, когда все рухнет. Теперь политические интриги давались Чейду много труднее, чем раньше. Само существование дневников — массивных переплетенных томов, сделанных в джамелийском стиле, указывало на то, что он больше не доверяет своей памяти. Всего их было шесть — одинаковых томов, с обложками красного, синего, зеленого, желтого, пурпурного и золотого цветов, по одному на каждое из Шести Герцогств. Как он определял, в каком из них следует искать информацию, оставалось выше моего понимания.
В седьмом дневнике, с белым переплетом и оленем Видящих, Чейд записывал свои ежедневные наблюдения. Именно к нему он обращался чаще всего, листая страницы в поисках сплетен, обрывков разговора или доклада шпиона. И хотя Чейд хранил заветную книгу в потайном месте, все записи он делал своим личным шифром. Он не предлагал мне почитать свои дневники, а я никогда не просил, поскольку не сомневался, что они содержат множество тайн, о которых мне лучше не знать. К тому же шпионы, наводнявшие Шесть Герцогств, могли чувствовать себя в полной безопасности — невозможно разболтать тайну, которая тебе неизвестна. И все же тревога Чейда из-за слабеющей памяти не объясняла его поведения.
— В последнее время тебе пришлось не сладко, и я за тебя тревожился. Но зачем обременять себя еще и попытками овладеть Скиллом?
Его руки сжались в кулаки.
— Причина в том, что я прочитал. И в твоих историях о Скилле. В текстах говорится, что человек, владеющий магией Скилла, способен излечить свое тело и продлить жизнь. Сколько лет было Кеттл, с которой ты путешествовал? Двести или триста? А она легко пережила зиму в горах. Ты рассказал мне, что исцелил своего волка, во всяком случае, на некоторое время. Если я сумею открыть себя твоему Скиллу, ты можешь попытаться помочь мне. Или, если ты откажешься, — а я готов к этому, — я и сам справлюсь.
Словно пытаясь доказать свою решимость, Чейд схватил чашку и одним глотком осушил ее. Он вновь поперхнулся и раскашлялся, на губах остались следы темной жидкости. Схватив стакан, он жадно запил настой вином.
— Кажется, ты не спешишь предложить мне свою помощь, — с горечью проворчал он, вытирая рот тыльной стороной ладони.
Я тяжело вздохнул.
— Чейд, я едва овладел основами мастерства, чтобы учить принца. Как я могу предложить тебе помощь в обучении магии, которую сам плохо понимаю? А что, если я…
— Это всегда было твоей главной слабостью, Фитц. Всю жизнь. Излишняя осторожность. Недостаток честолюбия. Шрюду нравилось. Он никогда тебя не боялся — а во мне чувствовал соперника.
Я с ужасом смотрел на него, а Чейд продолжал, не замечая боли, которую мне причиняет.
— Я и не ждал твоего одобрения. Впрочем, мне оно не требуется. Я буду исследовать подходы к магии Скилла самостоятельно. Ну а когда сумею приоткрыть дверь, тогда посмотрим, что ты скажешь о своем старом наставнике. Думаю, я смогу тебя удивить, Фитц. Мне кажется, во мне живет магия Скилла, что она всегда во мне была. Помнишь, ты говорил о музыке Олуха? Я ее слышу. Так мне кажется. На границе восприятия, когда засыпаю. Я обладаю Скиллом.
Я так и не нашел, что ему сказать. Он ждал какой-то реакции на свои слова. А во мне билась одна мысль — я никогда не страдал от недостатка честолюбия, просто мои устремления не совпадали с целями, которые Чейд передо мной ставил. Молчание становилось невыносимым. Наконец, Чейд его нарушил, полностью сменив тему разговора, что сделало неловкость еще более заметной.
— Ладно, я вижу, тебе нечего мне сказать. Что ж. — Он вымученно улыбнулся и спросил: — Как дела у твоего мальчика?
Я встал.
— Не лучшим образом. Полагаю, что ему — как и его названному отцу — не хватает честолюбия. Спокойной ночи, Чейд.
И я спустился в свою комнатку, где провел остаток ночи. Однако я не спал. Просто не осмеливался. В последнее время я избегал ложиться в постель, позволяя себе отдыхать лишь тогда, когда силы полностью меня оставляли. И вовсе не потому, что мне требовалось ночное время для изучения свитков о Скилле. Стоило мне закрыть глаза, как я попадал в осаду. Каждую ночь я воздвигал стены Скилла, и почти всякий раз Неттл их штурмовала. Ее сила и упорство выводили меня из равновесия и огорчали. Я не хотел, чтобы моя дочь занималась Скиллом.
Я не имел возможности забрать ее в Баккип и обучать Скиллу и тревожился за нее — ведь Неттл отправлялась в свои путешествия самостоятельно. Я знал, что стоит мне пустить ее за мою защитную стену, и она начнет заниматься Скиллом с еще большим рвением. До тех пор пока она не поймет, что способна овладеть Скиллом, и будет считать, что лишь пытается найти незнакомца, с которым вместе путешествует по снам, она будет в безопасности.
Пусть считает меня существом из другого мира и остается в неведении — быть может, тогда мне удастся уберечь ее от опасностей этого мира. Пусть уж лучше испытает разочарование. Если я потянусь к ней навстречу хотя бы один раз, даже для того, чтобы оттолкнуть, Неттл сумеет понять, кто я такой и где нахожусь. Неведение ее защитит. Возможно, после множества неудачных попыток она сдастся. Кто знает, вдруг ее увлечет что-то другое: красивый юноша из соседней деревни или что-нибудь еще. Так я надеялся. В результате ночь не приносила мне отдыха.
Да и вся моя жизнь не дарила мне удовлетворения. Из попыток побеседовать с Недом наедине получалось не больше, чем из встреч с Олухом, которые устраивал Чейд. Нед окончательно потерял голову. В течение трех недель я почти все свободные вечера проводил в «Заколотой свинье», надеясь серьезно с ним поговорить. Гулявшие по залу сквозняки и водянистое пиво не слишком улучшали мое настроение. Часто я ждал напрасно. А если Нед приходил, его всегда сопровождала Сванья, прелестная девушка с темными волосами и огромными глазами, стройная и гибкая, словно ветка ивы.
Однако в ней чувствовалась сила. И она любила поговорить, редко давая мне возможность вставить слово, — а уж о том, чтобы пообщаться с Недом с глазу на глаз, и речи быть не могло. Он сидел рядом со Сваньей, купаясь в ее одобрении, любуясь красотой, а она рассказывала мне о себе и родителях, о своих планах на будущее. Я узнал, как она относится Неду, Баккипу и к жизни. Мне стало очевидно, что ее мать устала от своеволия дочери и была счастлива, что та встречается с молодым человеком, имеющим некоторые перспективы.
Отец девушки по-прежнему не слишком жаловал Неда, но Сванья рассчитывала, что сумеет его переубедить. Или не сумеет. Если он не согласится с тем, что она сама должна выбирать жениха, что ж, тогда отцу не будет места в ее жизни. Впечатляющее заявление для независимой юной женщины, бросающей вызов любым трудностям, вот только я сам был отцом и не слишком одобрял выбор Неда. Впрочем, Сванья не нуждалась в моем одобрении. Я обнаружил, что мне нравится ее характер, вот только равнодушное отношение к отцовским чувствам не радовало.
Наконец, настал вечер, когда Нед пришел в таверну один, но разговор не доставил мне никакого удовольствия. Мой мальчик пребывал в мрачном настроении из-за отсутствия Сваньи и с горечью жаловался, что отец заставляет ее сидеть по вечерам дома. Когда я попытался поговорить о его ученичестве, он лишь повторил свои прежние слова. Его не устраивает отношение мастера. Гиндаст считает его болваном и всячески высмеивает перед другими учениками. Ему поручают самую скучную работу и не дают возможности себя проявить. Но я попросил Неда привести хотя бы один пример и укрепился в своем мнении, что Гиндаст достойный, хотя и требовательный наставник.