гости находили, что в мире нет ничего прекраснее этой картины.
Левая сторона Невы отчасти была закована в гранит; в иных местах еще только укладывали камни. Строгие стройные линии города взывали к порядку, а тающие небеса будили романтические чувства. Молодой Строганов глядел вокруг, вбирая эту красоту и прощаясь с нею.
Лодка приблизилась к Летнему саду, к его резной решетке. Каждый раз, глядя на сей узор, Павел замирал: какое четкое, изящное чередование черных линий!
Равномерно поскрипывали весла в уключинах, по днищу лодки плескалась вода. Жильбер повернул к берегу.
– Куда вы, сударь? Разве мы будем выходить на берег? – спросил Павел.
– Да, – коротко бросил Ромм, напряженно всматриваясь в даль.
Лодка уткнулась в берег там, где кончалась решетка Летнего сада.
– Молчите, Поль! Я делаю вам подарок – сейчас вы встретитесь с той, которая…
– С кем, Жильбер? – встрепенулся Поль.
– Вы не догадываетесь?.. Мы выйдем здесь… на несколько минут всего…
– Что за тайна?
– Поверьте, вы не будете огорчены! – И он выскочил на берег, подавая юноше руку.
Тут только граф заметил стоящую вдали фигуру. Неужели? Женщина была закутана с головы до ног, но он ее узнал! Она бросилась навстречу, упали ее платок, плащ, она воскликнула:
– Павлуша, милый! Я так хотела тебя увидеть!
Павел бережно провел пальцем по мокрым ее щекам и нежно прижал к себе.
– Ты уезжаешь, я знаю. Я не хотела встречаться с твоим отцом, быть в доме, извини… Но можно ли было не проститься? Скажи спасибо Жильберу.
– Я очень ему благодарен.
– Ты едешь в Европу, будешь в Париже… Париж – твоя родина, ты там родился. То были чудные дни моей жизни, а потом… Прости меня, милый!
Она заставила себя отпрянуть и вдруг заторопилась:
– Пора, пора! Нас могут узнать. Ах, как я тебя обожаю! – Она отступила на шаг, еще и еще – и растаяла в белых сумерках. Впрочем, успела что-то вложить в руку гувернера.
Павел Строганов и Ромм вернулись к лодке и поплыли обратно, но долго еще Поль не отводил глаз от решетки Летнего сада, силясь увидеть силуэт матери. Всю дорогу он молчал, погруженный в свои мысли.
Сколько помнил себя, столько чувствовал в доме между отцом и матерью завесу некой скрытой тайны. Отец никогда не говорил о ней дурно, но Жильбер не раз намекал на ее безнравственное поведение. Он занимал странную позицию: то осуждал ее, то устраивал неожиданные свидания. И все же Поль обожал «эту мерзкую» женщину. Она была красавица, появлялась внезапно, и Поль не успевал ни осудить ее, ни рассердиться. В сущности, его главным воспитателем стал Ромм.
Внешне невзрачный, неуклюжий, маленького роста, с большой головой и длинным носом, Жильбер обладал обширными познаниями в самых разных областях, красноречием, а руки его могли из камней и металла творить чудеса. В Строгановском дворце было много комнат, библиотека, и всем этим гувернер пользовался со знанием дела.
Не нравились Полю лишь некоторые черты воспитателя. Он повторял: «Я хочу из тебя сделать человека. И я сделаю это, а до тех пор не выпущу из рук».
Из задумчивости юношу вывел толчок: лодка ткнулась в берег.
– Ничего не говорите батюшке, – шепнул Ромм.
Закатный час давно перетек в час восхода, золотистые всполохи померкли, вспыхнули первые рассветные лучи. Никем не замеченные, учитель и ученик вернулись во дворец.
…Александр Сергеевич Строганов (уже в который раз) подошел к окну, и на лице его явственно проступило нетерпение. Неужели не покажется коляска его бывшей супруги Екатерины Трубецкой? Неужели мать не проводит сына?..
Держа в руке камею из белого янтаря в серебряной оправе, любуясь точеными чертами своей Катеньки, он звякнул в колокольчик, велел лакею позвать Павла и отдал ему камею.
А спустя часа два граф вызвал в свою самую главную комнату – физический кабинет – Андрея Никифорова-Воронихина для важного разговора.
– Андрей, я хочу, чтобы ты поехал с моими юными родственниками: любимым сыном Полем, Павлом, его сестрицей и двоюродным братом Григорием. Тебе я доверяю – у тебя есть практическая смётка, у тебя большой рост и сила, а еще – спокойный, ровный нрав… Мне будет так спокойнее… Ты родился под знаком Весов и должен быть человек надежный.
– Хорошо, ваше сиятельство, я постараюсь быть полезным.
– Едет Жильбер, однако он француз, а ты – русский.
– Хорошо, ваше сиятельство, – кивнул Андрей.
– Что ты заладил: «ваше сиятельство» да «ваше сиятельство»? Я тебе не только граф, господин, меценат, я… – Но тут Строганов запнулся.
Самое время было задать вопрос, который терзал Андрея: уж не отец ли родной ему граф? Но на такую вольность решиться он, конечно, не мог, и лишь негромко заметил:
– Повидать Европу, поглядеть, что и как там строят, – это бы славно.
– Кто тебе запрещает? Конечно, учись, смотри и отмечай, что тебе пригодится. Вот Николай Львов, побывав в Италии, кумиром, учителем своим сделал Палладио, а ты… решишь по-своему.
– Хорошо бы поглядеть святые места, Палестину, где был Иисус Христос и где начиналось христианство.
Граф отвечал благосклонно:
– Кто дал тебе такую мысль?
– Отец Платон Левшин.
– Этот – может, – еще более благосклонно заметил граф. – Образованный человек и священник, не то что большинство наших батюшек… Найдешь возможность, договоришься со всей кавалькадой – поезжай… А что касается начал христианства, то, дорогой мой, в Палестине, на древней земле, в одной из древних цивилизаций родились все три религии: христианство, мусульманство, иудаизм… А постройки тамошние, думаю, достойны великого зодчего. – И граф поднялся с кресла из-за кабинетного стола, уставленного какими-то старинными предметами.
Андрей поклонился и вышел.
Граф не сказал более ничего, однако именно тут нащупал лощеную бумагу, которая означала, что Андрей Воронихин с сего дня – вольноотпущенный!
…Английские напольные часы ударили два раза – то был назначенный час отъезда. Граф молча поднялся, и следом за ним остальные стали спускаться вниз.
На улице была редкостная для Петербурга погода – сияло солнце, лучи его отражались в лужах, в стеклах дворца, в оконцах карет. Двор был забит телегами, каретами, колымагами, лошадьми, все шумело и суетилось.
Начались объятия, поцелуи. Восторженные улыбки молодых мешались с печалью в глазах родителей.
Кареты заполнены, телеги готовы, форейтор дает знак!.. И лошади тронулись.
Обоз тронулся. Но долго еще граф Александр Сергеевич стоял возле подъезда, напряженно всматриваясь куда-то…
Затем вернулся в дом, сел в комнате возле камина, в любимое кресло. Здесь ему хорошо думалось.
Был он сухопар, элегантен, в свете – любезен и добродушен. К тому же известный дипломат, меценат, ведающий Академией художеств. Имя его знают не только в России, но и в Европе, он и титул-то получил от австрийской императрицы Марии Терезии. Ум, знатность, доброта – все есть, что еще человеку надобно? Увы! Если бы кто заглянул в его душу, обнаружил бы темные закоулки, запыленные углы, черные комнаты… Не дал ему Бог главного – счастья.
Первая жена уверяла, что у него есть «метрессы», незаконные дети. Граф не снисходил до выяснений – что ж такого? Дети – в порядке вещей, главное – не бросать их, помогать, ежели есть у них таланты, учить. Самым способным оказался Андрей, по прозвищу Воронок. Граф привязался к нему, возлагал большие надежды.
Строганову было уже под сорок, когда он женился на красавице Екатерине Трубецкой – той всего двадцать… Вена, Варшава, Париж… Сын Павлуша был очарователен, художник Грёз написал с него чудный портрет, они привезли его в Россию. Ах, лучше бы не возвращаться!..
Александр Сергеевич встал, поворошил поленья в камине и велел подать одежду: сюртук цвета бордо, камзол зеленого сукна, шейный платок, не забыл и трость. Было время его прогулки. Вдоль Мойки, к Неве – таков каждодневный моцион.
Нева текла тяжело, темно, медленно… Не такова ли и его жизнь? Роковая страсть отняла у него красавицу Трубецкую… В Петербурге супруги оказались в центре светской жизни, каждый вечер – в Зимнем дворце. Екатерина II к нему благоволила – балы, рауты… И всюду блистала его жена. Тут-то и произошла ее встреча с Иваном Корсаковым, она не просто поддалась чувству к красавчику, бывшему фавориту императрицы, – она бросилась в его объятия. Жестоки и несправедливы изгибы судьбы! Граф когда-то встал на сторону Екатерины в ее борьбе с Петром III, а тут бывший фаворит увел любимую супругу. Если бы она бросила лишь его! Она бессовестно оставила сына, Павлуша лишился матери… Императрица, правда, узнав обо всем, повелела «влюбленным грешникам» удалиться из столицы, жить в Москве, в имении Братцево. Отец всю свою любовь перенес на сына. Взял ему гувернера, либерально мыслящего, энергичного Жильбера Ромма… А еще – стал знаменитым коллекционером, отдался искусству; произведения, собранные им или подсказанные, украшали его дворец, Академию художеств, Зимний.
Черные воды Невы поднимали со дна души тяжелые воспоминания. Екатерина Трубецкая – крест его и мука. Граф подарил ей мир, полный роскоши и поклонения, он и теперь пересылает ей немалые суммы, но… Надеялся сегодня ее увидеть – увы!
Неужели это рок, месть судьбы? Но за что?.. С тех пор решил он более никогда не жениться, а взамен любви к женщине в нем поселилась любовь к искусству. Ах, Катя, Катя!..
Что ждет в Европе его любимого мальчика Попо? Не приведи Бог, влюбится столь же печально, как его отец. Париж – столица авантюр, соблазнов женских и прочих вольностей. Но там, в Европе, – фундаменты образования… Когда овладевать ими, как не в юные годы?
Павел, кузен Григорий Строганов, кузина Лиза, Андрей, которому граф подписал вольную, уезжали за границу… Бумага лежала в аккуратном виде в камзоле графа – он решил вручить ее перед их отъездом.
Когда супруга покидала мужа, она, забыв о деликатности, объявила прямо: «Прости, Александр, я полюбила другого и ухожу от тебя». О, чего стоили ему та ночь, те дни! Неужто так судьба мстила ему? Но за что?..