У Донателло, напротив, в изображениях необычайная живость. Перед скульптурой Марии Магдалины, изможденной, раскаявшейся женщины, так и хотелось встать на колени. А в «Давиде» Донателло, в его легкой, самоуверенной фигуре чувствовалось достоинство.
– Вот чего нет у русских! Достоинства! – заметил Ромм.
– Отчего же? – возразил Андрей. А про себя подумал: с графом у них хорошие отношения, они даже спорят, а провожая в Европу, велел Андрею заниматься и деньгами, мол, молодые господа растратятся на пустяки.
Ромм твердил еще про доверчивость и неблагодарность русских. (Знать бы им про царствование Александра II, самого либерального из царей, как устроили на него восемь покушений, забыв о благих его делах! А что говорить о следующем, XX веке. И далее, как народ позволил себя оболванить!)
К вечеру опять зашла речь о Париже. «Там такие дела!» – восклицал Ромм. И Павел ему вторил.
В Париже Павлуша учился у художницы Марии Луизы Элизабет Виже-Лебрен, настоящей аристократки. Очаровательная женщина привлекла, конечно, и Григория. Андрей тоже бывал в этом доме, но думал больше о палаццо, который он мечтал построить для своего покровителя. Придет время, и он сумеет построить в Петербурге настоящее итальянское палаццо для графа Строганова. Муж Марии, сторонник якобинцев Пьер Лебрен, говорил о беспорядках на улицах, о том, что в лавках нет хлеба, город бурлит, всюду толпы, но слишком мал напор.
– Вы, конечно, чужестранец, и вам это неинтересно, а зря! Некоторые русские на нашей стороне. Старый порядок почил, и третье сословие не желает мириться со своим положением – вот увидите, оно покажет себя! Аббат Эмманюэль Сиейес написал книгу, у всех на устах его слова: «Что такое третье сословие? Все. – Чем оно было до сих пор? Ничем. – Чем оно желает быть теперь? Чем-нибудь»… Людовик XVI – ничтожная личность, но он обещает созвать Генеральные штаты, представителей всех сословий. Посмотрим, выполнит ли он обещание! Мы будем требовать свободы, равенства и братства!
Моя жена пишет портреты королевы Марии-Антуанетты, ее детей. К сожалению, она ярая роялистка и ничего не понимает в политике. Молодой человек, вы новичок в нашем городе – это великое чудо, что вы явились сюда, можно сказать, в исторический момент. Скоро придем к власти мы, третье сословие!
Перед закрытой дверью
История – дама требовательная и капризная, а в жанре исторического романа – тем более. Автор не имеет права надолго переноситься в дальние географические широты и оставлять без внимания главных героев, а потому – вернемся снова в Петербург.
Строгановский обоз мы оставили на перекрестке трех дорог – в Италию, Швейцарию, Францию.
Друзья вместе с Андреем Воронихиным бродили по отрогам Альп, по берегам красивейших озер, посещали лекции и ждали возвращения Григория. Молодой барон отметил и девятый, и сороковой день смерти своего отца, и все складывалось недурно, только… Только когда он уже намеревался ехать в Европу, у него со светлейшим дядей вышла пренеприятная история.
Красивый, стройный, прекрасно одетый, в рассеянности шел он по Английской набережной, бросая равнодушные взгляды на встречных дам. Его признала проходившая мимо знаменитая княгиня Голицына и, наведя лорнетку, поманила пальцем:
– Хорош, хорош собой ты, братец! Возмужал. Лицо умное, можно сказать. Давно ли из Парижа?
– Ваше сиятельство, – он приложил свои губы к ее уже стареющей руке. – В скором времени возвращаюсь снова в Швейцарию, учиться, да и за младшим братом в Париже велено присматривать. В голове у него романтические грезы.
– Что это за молодые люди, если не имеют иллюзий?.. А я так люблю Париж и снова собираюсь туда… Не желаешь ли поиграть со мной в карты? Я этот вид времяпрепровождения люблю. В Париже, ах, в Париже я в молодые годы часто проводила часы за зелеными столиками.
– Да, но сейчас в Париже скверные времена, – заметил Григорий. – И вы все-таки поедете?
– Ах, Жорж, любопытство – мой недостаток! Надо взглянуть на беспокойный Париж, к тому же отвезти сына в Страсбург, а потом можно и занять место первой дамы в Зимнем дворце… Жаль, что ты не любитель карт, – вздохнула она.
Он рассмеялся.
– Зато у меня есть приятель, начинающий художник, – великий мастер по картам.
– И где он? Он нашего круга? – оживилась Наталья Петровна.
– Он там, в Париже. Но – не вашего круга.
– Оревуар! – небрежно бросила княгиня, протягивая ручку для поцелуя. Она слыхала, что английский поэт Байрон был так поражен успехом Жоржа у женщин, что собирается сделать его прототипом своего Дон Жуана. Одет как истинный франт – бежевые панталоны, светлые чулки, туфли с серебряными пряжками и, конечно, без парика. Князь Потемкин отменил парики в армии (под ними у солдат заводились насекомые), а следом за армией и светские господа все чаще появлялись без париков. Что делать? Мода – временная и глупая властительница человека!
Жорж миновал уже Дворцовую площадь, половину Невского. Оставалось несколько шагов до Строгановского дворца его дяди – как вдруг хлынул дождь, да такой, что надо было немедленно скрываться. В последнее время в Петербурге дожди перепадали с какой-то зловещей ритмичностью, по два раза на день. Коляски не было, зонта тоже – и Григорий решил переждать непогоду во дворце. Позвонил.
– Здравствуй, братец! – Незваный гость намеревался уже шагнуть в прихожую, но… дворецкий призакрыл перед ним дверь.
– Извиняйте, ваше благородие Григорий Александрович! Принимать никого не велено. Будьте любезненьки, пройдите во флигель, там тепло и сухо.
Григорий оторопел.
– Я не прошу аудиенции, мне надо переждать дождь.
– Просим прощения, пардон… не велено пускать.
Но тут у подъезда остановилась коляска, из нее выскочил человек в черном плаще, показал какую-то карточку – и дворецкий распахнул перед ним дверь. Внешность человека была незнакомая, но она ярко запечатлелась в глазах барона: узкое лицо, черные волосы, зализанные ко лбу, длинный нос…
Григорий был поражен… Как это понять, в чем провинился он перед светлейшим графом? Или там что-то тайное?
А тем временем граф смотрел сквозь мокрое стекло на свой сад – предмет его всегдашней гордости. Увы! Сад было не узнать: мутное колеблющееся марево… Это совсем некстати. Он верил в предзнаменования, и грудь его сжала глухая тоска. Отчего так? Он любезен с дамами, строг со слугами, желанный гость у императрицы и даже у ее строптивого сына, наследника, но именно сегодня – отчего поднялась такая непогодь? Теперь жди мучительного приступа меланхолии.
Помогали в такие часы лишь его коллекции. Вот они, самые дорогие его сердцу предметы: статуэтка головы Нефертити; кольцо, сделанное для второй жены; кусок египетского пергамента; печать из халцедона, принадлежавшая римскому солдату, «особенные» янтарные камни; подвеска с жуком-скарабеем – символ луны и солнца, а это – черный глаз на фоне белой эмали. И Клеопатра. Перебирая свои сокровища, граф чувствовал себя царем царей, лучшим из греков, быть может, самим Периклом, повелителем времен и народов. И хандра отступала… Стоп! Сегодня – тайная ложа.
Он быстро закрыл дверь в Физический кабинет. Это святая святых. Здесь все предметы ориентированы по линии Запад – Восток. В центре – изваяние из гранита – Амон-Юпитер, ваза, окруженная двумя женскими фигурами, которые имели символическое значение… Здесь царит жреческий дух…
Конец XVIII века – время распространения масонства, явления столь же таинственного, сколь и тайного. «Умеренные», «Невинные», «Красные» и прочие ложи возникали тут и там.
Стало ли это порождением велеречивых философов того века? Или просто данью Времени, и неизменному, и постоянно меняющемуся? Или всего лишь проявлением Истории, чье высокое назначение – страстная борьба? Эта борьба порой приобретает характер взрыва и крайнего осознания человеком своего «я».
Образованных людей в России не удовлетворяли каноны официальной церкви, а также священники, не дающие ответов на главные вопросы бытия. Если церковь видела нравственный идеал в Христе, то масоны считали главной задачей нравственное самоусовершенствование человека, а решение искали в абстрактных идеалах.
Кто только не был тогда масоном?! Левицкий и Боровиковский, Новиков и Баженов, Строганов и Шереметев, и даже наследник престола Павел Петрович. Он видел в масонстве спасение от французской заразы – так сказать, «прививку». Зато Екатерина, эта практичная немка, не терпела масонства и презирала всяческую мистику. Что касается графа Строганова, то за время жизни в Париже на него повлияли философы и английская ложа, манил и лозунг «Свобода, равенство и братство!». Он уповал на масонство как на путь к нравственному улучшению человечества. Члены ложи вольных каменщиков, куда он вошел, стремились стать строителями «всемирного братства». Каждый должен быть терпим ко всем, уважать чужое мнение, ценить свое и чужое достоинство.
Графа увлекала образованность масонов, они знали историю, археологию, легенды, им виделся путь к единению с прошлыми временами, с древними цивилизациями. Оттого в Физическом кабинете находились изображения египетских богов и символов, греческой жрицы, римского Юпитера.
Уже собирались члены тайной ложи. Прокашлявшись, граф открыл собрание:
– Дорогие братья! Постараемся обрести ту глубину чувств, которыми пропитаны вся древняя религия, мифотворчество народов… Оттуда развивалось все… Мы должны следовать за человеком в поисках истины и сами пройти путем, полным сомнений и мук… Было начало Времени, человек познавал себя, он увидел собственное отображение в образе Амона… Это было в Древнем Египте… В Великой Тишине обратился человек к своему двойнику: «Приди ко мне, о приди ко мне, человек!»…
Мы должны руководствоваться древнейшим правилом: «Познай самого себя!» Об этом говорил дельфийский оракул. Познаешь себя – и воплотишь законы, необходимые обществу… Нам нужны прочные дома, храмы, великие строения. Но камень – это и наша душа, а соединенные вместе камни образуют здание, дом, создают общество. В процессе строительства мы совершенствуем себя, свои души, и все люди становятся братьями!.. Мы – вольные каменщики!