д мстительным и… оказался он в отряде, которые борются против продармейцев. И не просто в отряде, они уже имели оружие, прятались в лесах, а как появятся красные продармейцы, из укрытия расстреливали тут же. Чем дело кончилось, легко догадаться. Жену его оставили в покое, дети были уже взрослые, разъехались сами, а постаревшего злобного Смертина сослали в Казахстан на десять лет лагерей.
Ровно через 10 лет, в 1939 году, моя мамочка поехала навестить родителей в деревню Быстрово, взяла меня с собой, и там я увидела затравленного, молчаливого, с глазами исподлобья, Смертина. Ложился он рано, вставал в четыре утра и отправлялся в лес. Людей он не выносил, только волки, зайцы, лисы, барсуки, грузди, белые грибы… Возвращался он всегда с полными корзинами. А мы от страха прятались от него или на сеновал, или под бабушкин полог и там замирали.
Такие вот эпизоды из жизни этого странного озлобленного человека. Он не знал французского языка, не прочитал ни одной французской книги, но как-то идеи, видимо, витали в воздухе, и он питался ими. Разве он не революционер, разве он не продолжает идеи Французской революции? И еще что он учудил. Завел он себе молодуху лет тридцати пяти, которая родила ему ребенка. Старый греховодник.
Все-таки в жизни есть чудеса. Я ни слухом ни духом не думала про Испанию, и вдруг наш Сашка, сын Виктора, звонит мне: «Тетя Ада, поедем со мной в Испанию. Я оплачиваю, вам только быть рядом. Я хочу повидаться с белой обезьяной, ее никто не кормит, в зоопарке забастовка рабочих, ухаживающих за животными».
Он ее звал Снежинка. Утром вставал, ехал к зоопарку и там кормил свою белую обезьяну. Рассказывал ей что-то, она внимательно слушала и глаз с него не спускала. Кто-то скажет «дурак», а кто-то, и я в том числе, скажет: «Какой молодец! Ай да Сашка!» Эпизод, достойный любого романа. Это было самое авантюрное в моей жизни путешествие.
Эпизод 2
Расставаясь после первого курса, мы решили, что каждый год в Пушкинские дни будем встречаться в Петербурге: это будет наша дань великому поэту и прозаику. Мы обе отпросили своих родственников отпускать нас в эти торжественные дни в Петербург.
И вот я уже в поезде, сижу в вагоне, а напротив меня человек огромного роста с большой бородой и в черном одеяле, накинутом на плечи. Холод лютый, февраль месяц. «А, это, наверное, батюшка, священник», – подумала я. Он открывает свой саквояж и достает четвертушку беленькой.
– В этакий мороз можно не только нос отморозить, но и захворать. Барышня, как вы смотрите на то, чтобы мы по несколько глотков сделали и согрели наши внутренности и остались здоровеньки?
Я ответила:
– Но ведь сейчас, кажется, пост!
– Пост не пост, но хвороба хуже.
Как ни странно, я сделала одни глоток, а остальное выпил батюшка. Поезд уже замедлял ход, значит, мы приближались к Московскому вокзалу Петербурга. Мой сосед-великан поднялся во весь свой рост, прищурившись, взглянул мне прямо в глаза и одной рукой полез за пазуху.
– Я ведь сейчас из Грузии, навещал своего приятеля, и подарил он мне, не помыслишь, что.
С этими словами из-за пазухи он вытащил нечто маленькое, завернутое в меха, и сунул мне под нос.
– Боже мой, да это же попугайчик! Он замерзнет! Вот я его и буду греть возле своего сердца.
– Я тебе вручаю. Ты же будешь в каком-то жилом доме. У тебя есть муфта. Сунь его в муфту да беги к своим родным и друзьям, так он сразу и отогреется.
– А как его зовут? – спросила я.
– Зовут его Кенто.
– Спасибо, батюшка.
И вместе с муфтой я сунула попугайчика под пальто.
Эпизод 3
Мойка, дом 12. Вот она, последняя обитель Пушкина. С трепетом в сердце я в который уже раз обошла три комнаты в полной тишине и поспешила по направлению дома моей подружки Веты. Раз ее нет в музее, сейчас я ее встречу на мосту. Быстро-быстро, топая и притопывая, бегу по одному из самых красивых мостов Петербурга. Но что я вижу? Нет никакой Веты, бежит человек в темном сюртуке, а навстречу ему такой же сюртучный господин, только выше ростом на голову, и у каждого в руках пистолеты. Что это, представление, шутка или кино? С замиранием сердца я миновала опасных, подозрительных дуэлянтов и оказалась на том берегу реки, где в пяти минутках ходьбы стоял дом, где жила моя Иветта. Город на Неве полон странностями! Например, справа стоял дом, в котором мы с Ветой несколько раз поднимались по винтовой лесенке и наталкивались не на дверь, не на окно, а просто на заколоченное пространство. Несколько светлых досок, небольшое отверстие – и ни-че-го, пустая ниша. О чем же думал архитектор? Была в этом доме какая-то тайна, но я не стала задерживаться, я помчалась дальше, прижимая попугайчика к сердцу, и оказалась прямо у входа в дом Веты.
А шел уже 1992 год. Я распахнула парадную дверь. Дом был в духе Достоевского: пустой и опасливый. Однако посреди холла стояла перевернутая вниз головой машина, кажется, «москвич». Из-под машины торчали два сапога, как ни странно, с колесиками возле каблуков, а человека не было видно. Я решилась и громким голосом спросила:
– Вы кто такой? Как вас зовут? Почему не на дворе ремонтируете машину, а в коридоре?
– Я кто такой? – услышала довольно высокий, даже визгливый голос. – Меня зовут Николай Васильевич.
– Как Гоголя?
– А я и есть Гоголь! – донеслось до меня из-под машины.
– Это что, настоящая ваша фамилия?
«Вот это да, бывают же чудеса», – вздохнула я и погладила своего попугайчика. Он закопошился и робко пискнул, не вылезая из муфты.
Гоголя любили не только мы, школьники, особенно «Страшную месть» или «Вия», но о нем писали и западноевропейские писатели. Одну биографическую книгу о Гоголе создал французский писатель Анри Труайя. Наша учительница заставила нас прочесть целиком эту книгу. Отдельные куски мы даже учили на память: «На обратном пути, подняв голову, Аксаков заметил огромные черные тучи, закрывшие полнеба. Сделалось очень темно, и какое-то зловещее чувство налегло на нас. Мы грустно разговаривали, применяя к будущей судьбе Гоголя мрачные тучи, потемневшее солнце; но не более как через полчаса мы были поражены внезапною переменою горизонта: сильный северо-западный ветер рвал на клочки и разгонял черные тучи, в четверть часа небо совершенно прояснилось, солнце явилось во всем блеске своих лучей и великолепно склонялось к западу. Радостное чувство наполнило наши сердца».
Что касается английского писателя, то запоминались из его книги более всего посещения Гоголем знакомых и малознакомых приятелей, в том числе Зинаиды Волконской, которая постоянно склоняла его перейти в католицизм. Но он был человек твердый, его не согнешь. И все-таки не это главное.
Я вспомнила, что, уезжая из Петербурга за границу и решая вопрос о композиции книги «Мертвые души», Гоголь, вместо того чтобы идти на какую-нибудь пирушку с очень вкусными расстегаями и плюшками, велел кучеру остановиться рядом с домом Пушкина, да, Александра Сергеевича. Как можно приступать к новой большой книге, не посоветовавшись с поэтом? Селифана оставил на улице, хотя был сильный мороз, а сам постучался в дверь. Великодушный Пушкин никому не отказывал, тем более Гоголю. Они расположились в креслах, и Гоголь стал читать вслух первые главы будущей своей поэмы. Как вспоминал потом кучер, кажется, это продолжалось чуть ли не до самого утра. А теперь пусть читатель подумает и вспомнит, может ли он назвать еще одного человека, писателя и поэта, который мог подарить несколько часов своего драгоценного времени товарищу? В общем, прошло несколько часов, прежде чем они расстались.
В квартире я осмотрелась, но, кроме отца нашей Веточки, никого не увидела. Извлекла из-под пальто муфточку и положила чуть выше на антресоли. Пусть греется, мол, попугайчик. Значит, Веточка исчезла в неизвестном направлении. Странно, отец предлагал мне раздеваться, пить чай, но я вдруг почувствовала что-то: какие-то коготки пытались стащить с моей головы теплый вязаный берет. Кошка? Вроде у Веты не было кошки. Пришлось покрутить головой вправо-влево. И что же? Я увидела, как Кенто с антресоли своими коготками просто стаскивает с меня этот берет. Мало того что стащил, он еще бросил его на пол! И когда мы улеглись спать в 12 часов ночи, я сладко задремала, вдруг кто-то цап-царап, цап-царап, а потом что-то быстро, торопясь, бормотал. Протянул свой клювик и поцеловал меня в щечку. Вот это да! Значит, попугай-то непростой.
Небо покрывали черные, темные тучи, не горели в ближайших домах фонари, но что-то дугообразное, ярко-синее протянулось между двумя соседними домами.
На следующий день, как ни странно, чудеса продолжились! Моя Иветточка так и не появилась. Человек по имени Гоголь исчез, зато я в своей теплой дубленке вышла на ближайшую площадь, и что вы думаете: человек очень высокого роста (такие не бывают!), в треуголке, зеленом мундире, наверное, он был на небольших ходулях. Он покружил вокруг меня и еще двух девиц и всех трех вдруг сразу взял на руки, приподнял и подбросил! Мало того, своими мягкими усиками поцеловал каждую из нас. Да это же рождественский маскарад, да это же рождественское переодевание, да это же был сам Петр I! Но он оставил нас и пошел дальше, обнимать и целовать других девушек.
Насмешливый Чехов имел много поклонниц, которых называли «антоновки». Каждая надеялась, что он на ней женится. Но, увы, Чехов говорил им прекрасные, ласковые слова. Его любимой героиней была юная Мисюсь. Но в письме к ней однажды он написал: «Дорогая крокодилица, почему вы молчите, ничего не пишете?» Петра он мог бы назвать тоже крокодилом, а может быть, и более серьезным зверем. Но не это главное. Главное, что наступила пора исторических костюмов. Появился Петр в треуголке, в мундире Измайловского полка, с посохом и на ходулях. Ну разве это не весело? Так заканчивался двадцатый век.
Эпизод 4
За окном уже XXI век. Стремительно, как воды Ниагарского водопада, летит время. А мы встретимся с новой Агнией, или Агнешкой, которая носила имя своей прабабушки. Судьба подарила ей комнатку в районе Тимирязевского парка, и она частенько бродила между берез и елей огромного лесного массива. Когда-то здесь стоял маленький завод, под названием «Серп и Молот», а рядом находился профилакторий для рабочих этого предприятия. Легкое недомогание, усталость, нелады со здоровьем? И заводское управление выписывает бумагу на лечение этому человеку. Недели две-три, и он снова как новенький, здоровенький возвращается на работу.