Танцор смотрит на меня влажными от слез карими глазами. Удивительно, неужели когда-то я считал его красавцем?! Ему далеко за сорок, для алого это почти старость. В волосах седина, лицо все в морщинах от прожитых лет и тягот жизни. Правая рука безвольно свисает вдоль тела, он хромает, но широко улыбается, показывая неровные, гнилые зубы. От него пахнет табаком, ногти пожелтели.
– Мальчик мой! – Он на удивление крепко берет меня за плечо левой рукой. – Мой охрененно прекрасный засранец! Выглядишь потрясно! – Танцор заливисто смеется, качая головой. – Просто нет слов! Прости, что не мог с тобой связаться! Прости, что Гармони так с тобой поступила, а я не сумел остановить ее… Столько воды утекло с тех пор, как мы виделись в последний раз, Дэрроу!
– Перестань! – Я глажу его по затылку. – Мы братья, какие тут извинения? Мы – одной крови, у нас общее прошлое. Только, пожалуйста, сделай так, чтобы этого больше не повторялось! – прошу его я, и Танцор кивает. – Как там моя семья? Тебе о них что-нибудь известно?
– Они живы, – отвечает он, – все еще в шахтах. Да-да, знаю… Но во время войны там безопаснее всего. Невыгодно взрывать лучшие шахты Марса, понимаешь? У меня мало знакомых золотых, но этот твой Севро тот еще засранец! – улыбается Танцор, приглашая меня сесть. – Когда я передавал ему инструкции отца, связавшись с ним на окраине, то сначала испугался, что парень меня на кусочки покрошит! – подмигивает мне он, закуривая. – Я таких, как он, еще не встречал!
– Он на редкость предан нашему делу, – киваю я. – Совсем как ты!
– Да я не об этом! Прикинь, он умеет ругаться матом покруче любого алого, мать его!
– Севро? Ругается? – улыбаюсь я. – Да ладно, привыкнешь. Хотя в последнее время он и правда охренительно часто говорит «охренеть»!
– А что, отличное слово! Так на язык и просится! Уж поверь мне, я эту тему изучал, – гордо выпячивает он грудь. – У этого слова долгая история. Первые ауреи – ну те, что еще были с нормальными глазами, просто ходили в форме золотого цвета, – поначалу набирали рекрутов из чертовых ирландских чуваков, после того как радиация из Лондона превратила их остров в бесплодную пустыню. Золотые брали рабочую силу высокого класса и предлагали им стать первопроходцами! Вот из их-то языка мы и унаследовали все эти чудесные слова! Поразительная штука история, а?
– Не все так считают. Гармони, например, решила переписать историю на свой лад!
– Ты прав, разрази меня гром! – Он качает головой, кидает окурок на пол, тут же закуривает новую сигарету, а я поднимаю окурок и выбрасываю его в мусорное ведро. – Наши пути разошлись примерно через год после твоего отъезда. Мы узнали, что несколько сенаторов собираются провести отпуск на море Горгоны, и решили поставить прослушку на их виллу, чтобы разнюхать, о чем они там будут говорить. Ничего не вышло, сплошное… дерьмо собачье, в общем. Ну не получилось, и ладно, подумали мы. А вот Гармони решила не останавливаться. В последнюю ночь заявилась прямо на виллу и угрохала всех сенаторов и их гостей. После этого она ушла от нас.
– Значит, не было никакого рейда и ищеек на тебя никто не натравливал?
– Они приходили за ней, – мотает головой он. – Убили Маттео и еще человек сорок, а она к тому времени уже свалила на Луну. Нас спас Арес, примчался со своими черными и серыми, покрошил этих сукиных детей и улизнул, прежде чем подоспело подкрепление. Повезло, что он всех их перебил, а то они могли бы узнать, что он золотой. Вот тогда-то я впервые столкнулся с ним лицом к лицу. Жутковатый парень, а?
– Я бы так не сказал, – возражаю я, но потом вспоминаю, как Фичнер водил меня за нос несколько лет. – Слушай, а тебя не волнует, что он аурей?
– Ну его же не волнует, что мы алые! Арес готов умереть за наше дело, Дэрроу! Твою мать, да без него вообще ничего бы не было! Ты, кстати, знаешь, почему он все это начал? – спрашивает Танцор, и я отрицательно качаю головой. – У него непростое прошлое, – говорит он, поглаживая шрамы от укусов гадюк на шее. – Я попусту тратить время не буду, сам тебе расскажет, но, поверь мне, история невеселая. Печальная история, как и у нас с тобой. Когда у человека отнимают все, что он любит, остаются ненависть и гнев. Арес стал первым, кто понял, что, кроме этого, есть и кое-что еще. Он нашел меня. Нашел тебя. Кто мы, на хрен, такие, чтобы в нем сомневаться?
Внезапно дверь в помещение распахивается, мы оборачиваемся и видим Микки. Он еле живой, совсем исхудал, лицо бледнее обычного. Не говоря ни слова, бросается ко мне и целует прямо в губы, с неподдельной радостью, а потом начинает рыдать, как ребенок. Мы с Танцором в растерянности переглядываемся, а потом я просто обнимаю Микки и жду, пока он не выплачется. А он все рыдает и рыдает, шепчет: «Спасибо тебе!» – уткнувшись мне в грудь.
Что же они с ним делали? Хотя о чем я… Мне прекрасно известно, какими способами серые вытягивают у пленников информацию. Он утверждает, что ничего им не сказал. Однако мне все равно предстоит выяснить, что удалось узнать Шакалу. К каким выводам он пришел, обнаружив лабораторию Микки?
Из-за плеча Микки вижу, что в дверях стоит Фичнер и грустно улыбается. Потом Микки наконец утирает слезы и слегка отстраняется.
– Я пытался предупредить тебя, когда ты пришел к нам на Луне, – виновато говорит он. – Хотел сказать, чтобы ты уносил ноги, но она убила бы меня, пророни я хоть слово. Я боялся, что ты поверишь ей, а не мне.
– Я бы поверил тебе, Микки.
– Правда? – всхлипывает он. – А я знал, что ты придешь за мной! Говорил ей, что у моего дорогого мальчика слишком доброе сердце и он Микки не оставит, а она просто плевала мне в лицо! Обзывала работорговцем! – уныло добавляет он, продолжая плакать.
Микки стал крайне уязвимым, почти обезумевшим после того, что с ним делали в пыточных камерах Шакала.
– Она права! Я плохой, плохой! Обижаю девочек и мальчиков! Я их продавал, даже самых любимых! Конечно, она права! Зачем приходить за мной? Зачем спасать злодея Микки?
– Потому что ты мой друг, – нежно целую я его пальцы, и он смотрит на меня с надеждой. – Ты – странное существо, а когда-то и впрямь был плохим человеком, но я знаю, что ты хочешь измениться. Хочешь начать новую жизнь, как и все мы. И нет на этом свете такого места, куда бы я не отправился, чтобы спасти своего друга!
Как же приятно говорить правду!
– Спасибо тебе, – тихо произносит Микки, сразу подтягивается, выпрямляет спину и выходит из комнаты.
Порог перешагивает Фичнер, прикрывая за собой дверь:
– Это было трогательно…
Киваю. Да, вот таким человеком мне бы хотелось быть – искренним, честным, не ждущим подвоха от самых близких. Думаю, до этого момента я и не подозревал, насколько мне дорог Микки. Вовсе не из-за того, что он помог создать меня. Просто он сильно меня любит, хоть и странною, но настоящей любовью. И я действительно верю, что он хочет заслужить мое уважение. Точно так же, как я пытаюсь быть человеком, которого могли бы уважать Эо и Мустанг. Это правильная любовь, она помогает человеку стать лучше.
– Нам надо серьезно поговорить, Фичнер, – произношу я.
До этого у нас такой возможности просто не было: Севро рассказал мне о плане Танцора – назначить встречу, провезти Сынов контрабандой на моем корабле и дать им возможность проникнуть в здание. Я всего лишь предложил использовать Сун-хва в качестве козла отпущения да потребовал, чтобы Виктре не причинили вреда.
– Тогда я оставлю вас наедине, – говорит Танцор, поднимаясь с металлического стула.
– Нет-нет, останься! У меня и так слишком много секретов! Хочу, чтобы между нами троими все было начистоту!
– Ты что, засранец, считать разучился? – Из-за огромного ржавого двигателя выходит Севро.
Даже в промышленном районе Эгеи, насквозь провонявшем машинным маслом, от него пахнет осенними листьями. Запрыгнув на ржавое шасси допотопного истребителя, он удобно устраивается и свешивает ноги.
– Ну надо же, глядите! Все клоуны в сборе, и ни одной телки! Давайте рассказывать анекдоты про баб, кто начнет? Кто расскажет самый клевый анекдот?
– Значит, ты и есть Арес, – со смехом подмигнув Севро, поворачиваюсь я к Фичнеру.
– Ну ты даешь, парень! Гениально! Это на тебя кома так повлияла? – ржет Фичнер, хлопая в ладоши, но взгляд остается абсолютно серьезным. – Большинство людей называют меня бронзовым. Студенты величают куратором. Кто-то зовет Рыцарем Гнева. Правительница считает предателем. Родной сын именует засранцем…
– Потому что ты засранец, – вставляет Севро.
– Жена называла меня Фичнером, – невозмутимо продолжает он, – а золотые сделали меня Аресом.
Раньше я бы не понял, что он имеет в виду, он же и сам аурей. Как золотые могли что-то с ним сделать? Но Танцор намекнул мне, о чем речь, поэтому я начинаю догадываться.
– Почему ты не рассказал мне правду с самого начала?
– Отдать свою жизнь в руки подростка и положиться на его актерские таланты? – хмыкает он. – Если бы тебя раскрыли, стали бы пытать… в общем, ничего хорошего бы из этого не вышло. У меня было несколько планов развития событий, стараюсь все яйца в одну корзину не складывать. Так уж получилось, что ты попал ко мне в любимчики! Но не будем отвлекаться.
– Кем была твоя жена? – спрашиваю я, уже догадываясь, что он мне ответит.
– Тебе полную версию или сокращенную? – интересуется Арес.
– Полную.
– Я работал на проекте компании, занимавшейся терраформированием на Тритоне, – хриплым голосом начинает он свой рассказ. – Моя работа была не чета твоей – никаких тебе лезвий, доспехов и всего прочего антуража, просто управление стройкой. Контракт получил один серебряный. Я отвечал за эксплуатацию одного из последних двигателей Лавлока на Северном полюсе планеты. Но тут из-за внезапного извержения какого-то хренова гейзера началось землетрясение. Ледяной покров Тритона дал трещину, и двигатель ухнул в подземные воды, унеся с собой три тысячи жизней. Меня спасли, и следующие несколько месяцев я провел в реабилитационной клинике в Арктике. Поместили меня в крыло для высших цветов –