Всегда, если нам чего-то не хочется, мы легко находим доводы в свое оправдание. Перспектива рискованного путешествия в горы меня не вдохновляла. И все-таки я решил оставить для себя лазейку. Господин Наронг Суфанапиам рекомендовал мне, как, впрочем, и множеству других навестивших его журналистов, посетить музей полиции. В отличие от своих предшественников, я туда пошел. Дело в том, что я собирался запастись в Управлении пограничной полиции не только информацией.
— Приходите завтра в десять, — приветливо закончил телефонный разговор капитан Суват Пхирарукса.
— Хеллоу! — приветствовал я на следующий день без четверти десять в городке, расположенном в 15 километрах от Чиангмая, часового у ворот казармы военной полиции.
— Хеллоу! — весело откликнулся солдат, исчерпав этим весь свой запас английских слов.
— Мне нужен капитан Суват.
Солдат с улыбкой покачал головой.
— Капитан Суват! Пограничная полиция! Музей наркотиков! — старательно выкрикивал я.
Солдат еще раз улыбнулся и покачал головой. Потом ткнул пальцем в бетонную площадку перед собой. Я понял: надо ждать. Не прошло и пяти минут, как солдат привел офицера, которому я повторил свою просьбу.
— А, капитан Суват! — воскликнул молодой лейтенант и кивком пригласил меня следовать за ним. Между административными зданиями и складами маршировали солдаты в маскировочных халатах. За низким кирпичным строением открылось бетонированное поле аэродрома. На подстриженном газоне примостились два вертолета с защитной окраской. Чуть поодаль стояли два американских истребителя-бомбардировщика с таиландскими опознавательными знаками.
— Капитан Суват там! — офицер кивнул в сторону безлюдного ангара.
Я нерешительно потоптался у входа. В ангаре стоял легкий самолет-разведчик с открытым капотом, в углу — цистерна с бензином. Сонный покой не нарушался даже ветерком.
— Хеллоу! Есть тут кто-нибудь? — громко крикнул я.
Из-за цистерны вынырнул человечек в летном комбинезоне и медленно двинулся в мою сторону.
— Капитан Суват! — опять крикнул я, полагая, что так он лучше меня поймет. В разговорах с тайцами и я уже стал опускать глаголы.
— Я вас слушаю, — поклонился он.
— Это что, Управление пограничной полиции? — удивленно пролепетал я. Столь великолепно замаскированного штаба я еще не видывал.
— Нет. Это аэродром.
— Но вы капитан Суват?
— Да, — с гордостью ответил человечек. — Я капитан Суват Бхибоул.
Я понял, что тайцы не только в обычном разговоре, но и официально употребляют лишь имя, без фамилии. В Чехии в любой казарме тоже нашлось бы несколько капитанов Йозефов.
— Управление пограничной полиции находится на другом конце базы, должно быть, вы прошли через другие ворота, — снисходительно объяснил мне капитан; в его произношении слышался слабый американский акцент. Очевидно, военному делу он обучался в Техасе.
— Это далеко отсюда? — простонал я.
— Два километра.
Мысль о том, что мне предстоит пройти два километра в окружении сплошных военных тайн, испугала меня не на шутку:
— А доехать туда нельзя?
— Можно, — засмеялся капитан, — только нечем.
С фотоаппаратом и без пропуска тащился я через военную базу Северного Таиланда. Разгуливал среди солдат, точно всю жизнь ничего иного не делал. К счастью, все принимали меня за американца. Через полчаса я нашел штаб пограничной полиции.
— Капитан Суват просит извинить его за опоздание. Он придет примерно через четверть часа. — Чиновник, не задав мне ни единого вопроса, проводил меня из приемной в зал заседаний, где стены были задернуты портьерами.
— Подождите здесь, пожалуйста, — сказал он и скрылся.
— Что вы будете пить — чай или кофе?
— Кофе.
Капитан Суват, человек лет сорока, с коротко стриженными волосами, повернулся к ординарцу и приказал подать две чашки кофе.
— Генерал просит вас написать заявление и указать в нем, что вы хотите от пограничной полиции; кроме того, будьте любезны сообщить все свои данные, а также — с кем вы в Таиланде встречались и кто вас рекомендует. Пожалуйста, не опускайте никаких подробностей, — добавил он сладким голосом, не объяснив, однако, зачем генералу столь подробные сведения.
— Да мне только хотелось бы посетить музей полиции, — удивленно произнес я.
— Господин генерал должен дать согласие и на это, — чопорно возразил капитан. Как видно, пустые формальности любят везде.
— Не проще ли изложить просьбу лично? Мне хватило бы и пяти минут, — пытался я настоять на своем.
— Нет, нет, господин, — ответил он тоном хорошо вымуштрованного лакея, — генерал не выразил желания говорить с вами.
Я пожал плечами. Думаю, отдавая такое приказание, генерал не хотел меня обидеть, но любой человек, кроме полицейского, на моем месте обязательно бы оскорбился.
— У вас есть пишущая машинка с латинским шрифтом?
— Нет, господин, вам придется писать от руки. — Его голос звучал куда менее приветливо, чем по телефону.
Следующие десять минут я писал послание начальнику пограничной полиции, сидевшему в соседнем помещении, и с пафосом убеждал его, что наркотики не знают границ. Это невидимое зло угрожает всему миру, и потому необходимо, чтобы мы (он и я) объединились в борьбе с ним. Только так мы сможем спасти цивилизацию.
Письмо получилось великолепное, но я не строил ни малейших иллюзий насчет того, что оно произведет впечатление. В стране постоянных военных путчей любой генерал — прирожденный политик. А политик не верит не только чужим, но даже собственным словам.
— Пожалуйста, подождите ответа здесь, — сказал капитан и вышел.
Ожидание затягивалось. Незнакомый генерал медлил с решением. От скуки я отогнул крайнюю штору и увидел стенд с фотографиями. На одной — полиция обыскивает грузовик. Шофер и грузчик застыли — каждый по свою сторону кабины, — и на плече у того и другого покоится рука полицейского. Полицейские стоят в настороженной позе, на полусогнутых ногах, готовые к прыжку. На следующей фотографии, явно сделанной с вертолета, изображен караван груженых мулов. Размазанные фигуры контрабандистов похожи на тени. О том, что в мешках наркотики, можно догадаться, лишь исходя из того, что фотография помещена в музее полиции.
Наибольший интерес представляли фотографии, сделанные во время налетов на тайные лаборатории: из огромного медного котла, напоминающего блюдо с двумя ушками, еще идет пар, на утоптанной земле валяются белые пакетики, перевязанные веревочками, ими наполнен и таз позади, на скамейке. Под бамбуковым навесом — солдаты с карабинами на изготовку: они настороженно целятся в скамейку и таз, а один, проявляя усердие, заглядывает под воронку в углу. За спинами солдат — словно бы ухмыляющиеся, издевающиеся над ними солнце и пышущие жаром джунгли, где укрылись те, кого ищут солдаты.
Вызывает удивление простота оборудования. Дело в том, что изготовление доброкачественного героина далеко не так просто, как производство морфина, и от искусной работы химика зависит цена на готовый товар. На американский или западногерманский рынок попадает героин только высшего качества. Лишь в двух местах на всем свете умеют его делать: в Марселе и в Гонконге; оттуда происходят и специалисты «золотого треугольника».
Во Франции, в пору печальной славы Марселя, функционировали лаборатории, напоминавшие миниатюрные опытные производства. Все необходимое они получали из специализированных магазинов химического оборудования.
На старых фотографиях в музее полиции были запечатлены вертолеты, садящиеся на лесных полянах, и полицейские с разинутыми ртами возле мешков с опием-сырцом. Только непосвященный принял бы эти снимки за доказательство непримиримой борьбы таиландской полиции с производителями наркотиков. В действительности же уничтожение тайной лаборатории означает не больший успех, чем арест мелкого перекупщика на улицах Франкфурта.
— Я получил разрешение показать вам музей, — победоносно объявил капитан Суват и кликнул солдата. Тот раздвинул шторы. На стене висели графики, карты, фотографии — обычная смесь банальностей и самовосхваления. Героическая полиция — явствовало из них побеждает на всех фронтах.
— Сколько опия вы конфисковали в прошлом году?
— Около тысячи килограммов, — гордо ответил капитан.
— Это не так уж много. А сколько лабораторий, по мнению полиции, продолжает действовать в «золотом треугольнике»?
— Здесь обозначены лаборатории, в которых, по нашим сведениям, вырабатывают героин, — оживился капитан, указывая на карту, испещренную мелкими значками.
На карте было три вида обозначений: кружки, квадратики и треугольники. На таиландской стороне границы преобладали треугольники. Бирманское пограничье заполняли кружки, причем в некоторых местах их скопилось так много, что они почти слились.
— Это лаборатории, уничтоженные полицией? — спросил я.
— Нет. Мы можем их уничтожать только на своей территории, — хмуро ответил капитан, — в Бирме они продолжают действовать.
— А в Таиланде не возникают новые лаборатории?
— Нет, — самоуверенно заявил капитан.
— На вашей карте или на самом деле? — попытался пошутить я.
Капитан посмотрел на меня, как на некую разновидность назойливого насекомого, и не удостоил ответом.
— Куда деваются опий и героин, который вы берете у контрабандистов?
— Мы пересылаем их в Бангкок, — Мой вопрос ему явно не понравился.
— Самолетом?
— Нет. Поездом. Иногда машиной.
— А что с ними делают в Бангкоке?
— Не знаю. Это уж не наша забота. Какое-то время держат на складе, потом скорее всего уничтожают.
— И не жаль?
— Что вы, черт возьми, хотите этим сказать? — Он казался задетым, но, по-моему, только делал вид.
— Выгоднее продать конфискованный опий крупным фармацевтическим фабрикам. Ведь из него можно изготовить много разных лекарств.
Оба мы знали, что демонстративное сожжение конфискованных наркотиков на одной из больших площадей в Бангкоке — лишь ничего не значащий жест. Многие журналисты подозревают, что в бумажные коробки, облитые бензином, вместо наркотиков напихано обыкновенное сено.