При помощи передатчиков марш был рассчитан с точностью до минуты, бывшие солдаты перенесли сюда, в горы, свои организаторские способности. Только в самом конце процессии возникла толкучка. Холм мал и неудобен для обозрения, задние ничего не видят через головы передних. Доносятся рыдания близких да глухие удары комьев земли, падающих на гроб вместе с рисом и мешочками, в которых, по всей вероятности, земля, привезенная из Китая. Оглушительные взрывы петард заменяют салют.
Разукрашенный похоронный катафалк, который несли вслед за гробом, догорал. И все же похороны не были лишены какого-то комизма. Бывшие воины генерала со слезами на глазах забросали гроб землей. Гости медленно расходятся.
Генерал мертв, и его заслуги так же чужды и далеки здешней молодежи, как провинция Юньнань. Непонятно, что это — траур или карнавал: полуголые горцы и солдаты, опечаленные старые ветераны и детишки, радующиеся необычному зрелищу. В ту минуту, когда о крышку гроба ударились первые комья земли и старые соратники в слезах салютовали покойному, «маржоретки» заигрывали с семнадцатилетними парнями. Два молодых солдата с нескрываемым восторгом поджигали петарды и после каждого взрыва радостно следили за клубами синего дыма.
Высоко над домишками, на склоне холма, вокруг свежей могилы одного из последних военачальников, которые некогда правили Китаем, валялись пустые коробки из-под петард. Я спрятал одну в карман. На ней был изображен молодой улыбающийся солдат с автоматом, он поднял вверх руку, расставив пальцы в виде буквы V: Victory — напечатано на них единственное английское слово. Остальное все по-китайски.
Испачканные грязью картонные коробочки напоминали опавшие листья. Если это победа, то не напоминает ли она фарс.
Поминки
— Вы откуда? — прервал мои размышления вежливый голос.
— Из Бангкока, — ответил я не раздумывая и взглянул на молодое, чуть одутловатое лицо. Если это случайное любопытство, он должен удовлетвориться таким односложным ответом. Но молодой китаец с фотоаппаратом и кинокамерой не был похож на простачка, который спит и видит, как бы поупражняться в английском.
— Я не о том. Вы приехали в Бангкок издалека?
— Из Малайзии, — объяснил я вежливо.
Я не строил никаких иллюзий: мои уклончивые ответы его никак не удовлетворят. Но мне хотелось выяснить, с кем я имею дело. Интуиция подсказывала, что ко мне прикоснулись щупальца бывшей разведывательной службы генерала Туана. Безопасность 5-й армии, воюющей и ведущей торговлю наркотиками на территории четырех государств, всегда зависела от точной информации.
— Откуда вы родом? — терпеливо выспрашивал у непонятливого иностранца молодой китаец.
— Из Европы, — протянул я.
А сам лихорадочно соображал, как остановить этот поток вопросов, но в голову ничего не приходило. До темноты я из деревни уже явно не выберусь. А ночь может обернуться для меня неприятностью.
Китаец полез в нагрудный карман пиджака, достал из бумажника визитную карточку. «Сават Чандон. Бюро путешествий, агент по продаже нефрита», — значилось там по-английски и по-тайски. Подозрение сменилось уверенностью. Торговля нефритом — идеальный вид деятельности для того, кто часто бывает в отлучке.
— Спасибо, — рассеянно бросил я, сунул визитную карточку в карман и присоединился к последним покидающим могилу участникам процессии. Однако отделаться от него мне не удалось. Мой новый знакомый пошел рядом, на ходу вынув из другого нагрудного кармана блокнот и шариковую ручку.
— Вы не оставите свой адрес? — нагло обратился он ко мне. — Я могу оказаться вам полезен.
Эта просьба больше походила на приказ. Перегнув блокнот, на чистой странице я печатными буквами написал свою фамилию и даже указал город, где живу. И лишь перед тем как написать страну, заколебался.
«Всю жизнь я боролся со злом коммунизма», — любил говорить покойный генерал. Признаться, откуда я прибыл, значило сразу же создать лишние затруднения.
Канада или Швейцария, которые не соприкасались ни с гоминьданом, ни с поставкой оружия в Юго-Восточную Азию, — вот что было бы идеально. До них никому нет дела. Я путешествовал по обеим этим странам и, если понадобится, мог что-нибудь о них рассказать. Но в случае настоящего допроса в их руках окажется мой паспорт, а это может привести к неприятным последствиям.
В конце концов я вывел: Югославия.
Югославия — это компромисс. Она по крайней мере входит в блок неприсоединившихся стран и не так тесно связана с Вьетнамом; кроме того, в Азии и Африке часто путают Югославию и Чехословакию; в моей рискованной ситуации это давало хрупкое алиби.
— Непременно напишите мне, — я вернул блокнот.
Он поблагодарил и тут же спрятал его в карман. В это время к нам присоединился еще один участник процессии. «Господин Лоуренс К. М. Чен, репортер „Сентрал дейли ньюс“ на Тайване», — явствовало из его карточки. Не нужно чересчур напрягать воображение, чтобы представить себе, кто передо мной. Тайбэй прервал дипломатические отношения с Бангкоком, и оба правительства не питают друг к другу горячей симпатии. При таких обстоятельствах вряд ли гоминьдановцы пошлют с визитом в свои прежние части обыкновенного репортера. Ему я тоже дал «югославский» адрес. Мы возвращались в деревню, ведя дружескую беседу, которая скорее напоминала допрос.
Я размышлял, кто, собственно, живет в этих добротных домиках, построенных в стиле гоминьдановских военных поселений, — обыкновенные штатские, контрабандисты или солдаты, из тактических соображений лишь временно скинувшие военную форму?
После поражений в Китае, Бирме и Лаосе в конце 50-х годов части генерала Туана отступили в малонаселенные горы Северного Таиланда и неподалеку от границы, на стратегически выгодной возвышенности, построили Мэсалонг — новую базу для нападения на территории соседних государств, а также для торговли опием. В ее окрестностях работало несколько лабораторий по очистке героина. (Правда ли, что они, как утверждается официально, приостановили деятельность?)
— Вы приглашены на поминки, — торжественно объявил мне господин Чандон, бывший подручный генерала Тауна. Разумеется, прежде он носил иное имя. Тайское же он, как и многие его земляки, взял лишь по необходимости.
— Это приглашение — большая честь для меня, — поклонился я в ответ, хотя оба мы понимали: поминки просто предлог, чтобы задержать меня здесь до наступления темноты. Мое присутствие явно обеспокоило организаторов похорон. Что мне надо в Мэсалонге? Кто меня послал? Кто стоит за моей спиной? Что привело меня в край, где сталкиваются стратегические интересы трех держав? Пока они не знают ответа ни на один из этих вопросов, я в безопасности.
— Когда вы прибыли в Мэсалонг? — нарушил молчание корреспондент тайваньской газеты.
— После полудня. К сожалению, я пропустил начало церемонии, — ответил я, стараясь придерживаться правды.
— Хотите взглянуть, откуда выходила процессия? — спросил он и показал на большой деревянный дом, стоящий на естественном возвышении посреди деревни.
— Охотно. Однако должен признаться: меня несколько беспокоит судьба рюкзака, я оставил его на площади, в самой давке.
— Это займет минуту, не больше, — настаивал господин Чен.
В просторном помещении на полу валялись обрывки цветных гирлянд и листовки с китайскими иероглифами, повествующие о жизни и заслугах покойного. Помещение несколько напоминало танцплощадку после карнавала. В воздухе до сих пор пахло гарью от свечей и ароматических палочек, а среди обрывков бумаг на полу еще не просохли следы грязных сапог.
— Жаль, что вы не приехали на два часа раньше, — сказал господин Чен. Я позволил себе не поверить ему.
Когда мы выходили со спортивной площадки, в воздух поднялись два тяжелых военных вертолета. Захлопнув дверцы и пригнувшись, солдаты убегали от поднятого пропеллером ветра. Машины по вертикали взмыли вверх, на секунду застыли и повернули на юг. Это отбывали высокие военные чины, от полковника и выше, потому что майор не может претендовать на такую роскошь, как вертолет, а возможно, и какой-нибудь министр или бывший премьер-министр, вместе с которым господин Туан делал свой бизнес. Вдруг я вспомнил, что в момент нашего появления кроме местных «блюстителей порядка» на площади стояли до зубов вооруженные таиландские патрульные в шлемах. Их присутствие может быть объяснено лишь необходимостью охранять какую-нибудь довольно значительную особу.
— Кто это прилетел на вертолете? — как бы между прочим спросил я.
— Гости из Чиангмая, — в тон мне ответил господин Чен.
Больше я предпочел ничего не спрашивать. Туристы не проявляют чрезмерного любопытства. Если бы мы приехали несколькими минутами раньше, я, вероятно, вообще не попал бы на церемонию. Личная охрана этой значительной особы схватила бы меня прежде, чем я успел нажать на спуск фотоаппарата. Фотография генерала таиландской армии, прибывшего на похороны оптового торговца опием, могла бы произвести эффект разорвавшейся бомбы, и не только внутри страны.
Мы вернулись на площадь, где всего час назад я примкнул к похоронной процессии. Рюкзак лежал на том же месте, где я его бросил. Возле него стоял добровольный страж деревенский житель в черном костюме.
— Все в порядке? — спросил господин Чен.
— Конечно.
— Не хотите ли убедиться? — предложил он мне.
— Нет. Китайцы не крадут, — ответил я. Мы заулыбались.
Ведь гоминьдановские контрабандисты действительно не крадут. Зачем? Если надо, они сдерут с партнера кожу в открытую.
В нижней части деревни на небольшой площадке разместилось несколько ангаров, а перед ними — футбольное поле. Мы зашли в деревенскую школу, которую на время похорон Туана превратили в огромную столовую.
— Как вы узнали о похоронах генерала? — вернулся репортер к прежней теме, едва мы уселись за накрытый стол.
— Случайно. Проезжал мимо, — неопределенно ответил я. Как ни странно, этот ответ его удовлетворил. Чтобы не дать ему времени на расспросы, я сам решил кое о чем его спросить. Оказалось, и у него были затруднения: таиландские власти выдали ему визу после долгих колебаний. Он имел право присутствовать лишь на похоронах генерала Туана.