ДЬЯВОЛЬСКИЙ ЦВЕТОК
Допрос
— Ты возьми камеру и иди! — вежливо обратился ко мне на ломаном английском щуплый человечек в зеленой форме без знаков отличия и оглядел почти пустой гостиничный номер.
— Почему? — сдавленным голосом задал я вопрос всех арестованных.
— Ты будешь увидеть.
Я молча последовал за ним, полагая, что перед гостиницей стоит машина, но разбитая дорога была пустынна. Мы направились к площади. Не доходя до перекрестка, мой провожатый по крутой земляной лесенке стал подниматься к домику на выступе горы, который нависал над дорогой. На шесте висел таиландский флаг. Возле деревянной веранды, куда вели пять ступеней, стояли столы, скамья и три стула.
— Ты можешь сидеть, — гостеприимно предложил человечек и указал на скамью. — Кто-то сюда приходить, — объяснил он и открыл термос с крепким чаем.
— Кто приходить? — спросил я, пока он полотенцем не первой свежести протирал три чашки.
— Ты не спрашивать. Увидишь, — сказал он. — Будешь слушать вопросы, будешь отвечать. — И начал разливать почти черный чай. По особому терпкому запаху я определил, что это чай местных плантаций.
— Скажи хоть, зачем ты меня привел?
— Я не знаю. Я получить приказ, — ответил человечек.
Резкую перемену в отношении ко мне я заметил еще утром. Жители Мэсалонга уступали мне дорогу, точно я прокаженный. За завтраком меня окружали каменные лица. Репортера с Тайваня я больше не видел, а господин Чен сообщил, что на поездку в соседние деревни рассчитывать не приходится. Даже если бы я не заметил флага над деревенским домиком, и так было ясно, кто вмешался в игру.
— Кто же вы такие? — спросил я для полной уверенности.
— Военная полиция.
Я мгновенно вспомнил вооруженных солдат, заполнивших вчера деревню. Почему похороны частного лица, официально отказавшегося от всех воинских званий, окружены такой тайной?
Кого с таким почтением провожали в последний путь таинственные визитеры (среди которых были генералы и даже, говорят, один бывший премьер-министр) — военачальника, который обеспечивал спокойствие в горах, или партнера по бизнесу?
Появились три человека в штатском и китаянка-переводчица. Допрос начался.
— Ваше имя? — по-тайски спросил старший из них и протянул руку за моим паспортом. Китаянка перевела. Я ответил и достал паспорт. Он бросил взгляд на фотографию, наклеенную на первой странице, и отдал документ коллеге.
— Как вы сюда попали? — последовал новый вопрос. Очевидно, у каждого из них были свои функции. Крайний мужчина следил за выражением моего лица, должно быть пытаясь обнаружить на нем признаки неуверенности или колебаний.
Я быстро ответил, что приехал в «тоёте» с приглашенными на похороны китайцами. Как их зовут — не знаю.
— Где вы провели ночь перед поездкой сюда?
— В Мэае.
— Что вас интересует на бирманской границе?
Я понимал, на что он намекает: неподалеку от поселка расположены лагеря бирманских сепаратистов.
— Спросите об этом у других иностранных туристов, ежедневно приезжающих в ваши края! — ответил я, с опаской поглядывая на его коллегу. Тот сосредоточенно разбирал латинские буквы на английских, французских и индонезийских визах. Я ждал, когда он доберется до страничек, которые могут привести его в ярость. Видно, в свое время лаосскую печать потерли о подушечку, хорошо пропитанную краской, — посреди странички сияли красная звезда, серп и молот. Вьетнамская виза по яркости не уступала лаосской.
— Почему по приезде в Мэсалонг вы не отметились в полицейском отделении?
— Я не знал, что это необходимо.
— Вы говорите по-китайски?
— Ни слова.
— Зачем вы приехали в Мэсалонг?
— Собираюсь писать о наркотиках. — Не имело смысла делать вид, будто я попал сюда случайно.
— Почему вы выбрали именно Мэсалонг?
— Не я первый посетил эту деревню.
Но вот сотрудник военной полиции обнаружил в паспорте красную звезду — и обомлел. Склонившись к начальнику, он что-то горячо зашептал.
— Вы собираетесь в Лаос?
— Это на пути домой.
— Граница с Лаосом закрыта.
— Но не для самолетов.
— Что вы намерены там делать?
— То же, что и здесь. Заниматься наркотиками.
— Кто вам сказал о похоронах генерала Туана?
— Друзья из бюро по борьбе с наркотиками, американцы, — ответил я.
— С кем вы встречались в Таиланде?
К этому вопросу я готовился давно и тщательно. Теперь я перечислил на память записанные в моем блокноте имена австралийских журналистов, таиландских генералов, американских дипломатов и служащих Организации Объединенных Наций. Я надеялся, что отблеск их высокого положения некоторым образом падет и на меня, а их количество и занимаемые ими посты убедят этих людей, что не стоит подбрасывать в мой рюкзак полукилограммовый мешочек героина. Слишком много у меня знакомств. Впервые с начала допроса офицер улыбнулся:
— Мэсалонг не имеет ничего общего с наркотиками.
Я и так не сомневался, что в последний год жизни генерал Туан уже не торговал наркотиками. Он предпочел перебраться со своими миллионами в Бангкок, на отдых. Кроме того, будучи хорошим торговцем, он понимал, что при изменившихся обстоятельствах не сможет долго продержаться на рынке. А вот генерал Ли и по сию пору продолжает эту игру.
— С оружием Мэсалонг тоже не имеет ничего общего, — переводила китаянка.
Я пожал плечами. Мы еще не подошли к самому главному. В Пекине, безусловно, без особой радости отреагировали бы на фотоснимки военных вертолетов с генералами таиландской армии, участвовавшими в похоронах своего гоминьдановского соратника.
— Мы пошлем рапорт начальству и подождем ответа, — чуть подумав, решил старший из офицеров и направился в помещение, к невидимому радисту. Я размышлял, кому может быть предназначен рапорт.
— Нам очень жаль, что мы задерживаем вас, но о Мэсалонге напечатано столько лжи! В прошлом году у нас побывали два японских журналиста. Мы показали им деревню, ответили на все их вопросы. А они написали нечто несусветное, — объяснила китаянка, чтобы заполнить паузу. Говорила она с американским акцентом, столь необычным в таиландских горах. Я внимательно разглядывал ее лицо.
Внизу, в деревне, кричали дети. Проехала «тоёта», медленно прокладывая путь в грязи. Я размечтался: как хорошо было бы сидеть сейчас рядом с шофером и забыть про Мэсалонг!
Через пять минут допрашивавший вернулся.
— Придется подождать приказа, что с вами делать, — виновато улыбнулся он.
— Но ведь я не совершил никакого преступления!
Китаянка перевела мой ответ на тайский. И по-английски добавила:
— Конечно, нет. Просто вам не повезло. Мы с удовольствием принимаем здесь туристов. Но не в день похорон генерала Туана.
Мы обменялись несколькими вежливыми фразами, однако разговор не клеился, неясно было, кто я на этих посиделках — узник или гость. Далекое начальство, вызываемое по рации, тоже долго не могло ни на что решиться и в конце концов отодвинуло окончательное решение на потом.
— Пришло распоряжение отобрать у вас все фотопленки. Начальство скажет, когда и какую из них вы получите назад. Нам очень жаль, — перевела китаянка приказ из ниоткуда.
— Наш солдат проводит вас в гостиницу и осмотрит ваши вещи, — чуть ли не извиняющимся тоном произнес господин, производивший допрос.
На всякий случай я запротестовал.
— Можете вернуться сюда, когда вам будет угодно. Будете гостем, — прощалась со мной переводчица.
Солдатик без знаков отличия, проводив меня в гостиничный номер, с явной неохотой и не слишком внимательно произвел осмотр. Он удовольствовался четырьмя рулончиками пленки, которые я сам же ему и вручил (все хоть сколько-нибудь важные пленки я давно припрятал).
Я покидал деревню с чувством облегчения. Только спустившись с горы, я вспомнил, откуда знаю эту китаянку с американским акцентом: она шла за лакированным гробом.
Это была дочь генерала Туана.
Возьмите свои пленки
— Солдаты на севере чересчур переполошились, — улыбнулся полковник Прамон и открыл ящик стола. — Вот ваши пленки.
Репортер «Фар Истерн экономик ревью» оказался прав. По его совету я не стал задерживаться ради переговоров с начальством штаба «04» в Чиангмае и по телефону разъяснил суть инцидента незнакомому полковнику из генерального штаба. Без долгих размышлений тот пообещал разузнать о пленках и пригласил меня к себе.
С самого начала я не верил в возможность попасть в генеральный штаб таиландской армии. Без специальных пропусков и разрешений в такие места обычно не пускают. Не раздумывая, я показал дежурному чехословацкий паспорт и пережил первый шок. Он поднял трубку телефона, объявил полковнику о моем приходе и флегматично пропустил меня дальше. Боясь лишних осложнений, я не посмел ему сказать, что приехал из социалистической страны. Без всякого сопровождения блуждал я по сверхзасекреченным помещениям, путался и всех расспрашивал, как мне пройти. Никто, кроме меня самого, не удивлялся. И вот наконец я у полковника.
— Вы вернете мне пленки? — пролепетал я. Со времен событий в Мэсалонге прошло четыре дня.
— Разумеется.
— Вы их проявили?
— Только черно-белые, — невозмутимо ответил он, кладя перед собой на стол два рулончика негативов и два цветных «кодака», заклееных контрольной лентой.
— Почему похороны генерала Туана окружены такой тайной? — осторожно спросил я.
— Мы многим ему обязаны, — туманно ответил полковник.
— За поддержку в борьбе с восставшими мео? — Об опии я предпочел умолчать.
— И за это. Но главное — за то, что его части сложили оружие.
— Не понимаю. — Мне показалось, что я ослышался.
— Когда мы получили приказ разоружить гоминьдановские части, мы опасались неподчинения, протеста, даже бунта. Но генерал Туан убедил своих людей сдать оружие добровольно.
— Так вот за что он получил таиландское гражданство! — дошло до меня.