За столом, помимо самого Хряща и Горы Жуткого, сидели еще трое: губастый белобрысый паренек с хитрыми голубыми глазками, широким носом и рваным шрамом на правой щеке, высокий тридцатипятилетний красавец с пышной шевелюрой и аккуратной бородкой, а также невзрачный рыжеволосый дядечка средних лет с тонкими усиками и усталым взглядом.
Белобрысый правил кожаным ремешком самодельную финку с рукоятью из карельской березы. Он был очень сосредоточен, плавно вел лезвие по широкому офицерскому ремню, при этом от усердия даже высунул кончик языка. Пышноволосый бородач в полудреме шевелил губами, бренчал на гитаре что-то лирическое и то и дело раскачивался взад и вперед. Рыжеволосый с явным удовольствием потягивал из алюминиевой кружки горячий чай, прикусывая его баранками и заедая медом из фарфоровой мисочки. Хрящ сидел, ссутулившись, в углу стола, перед ним на столе стоял штоф с водкой, из которого он время от времени наливал и пил, не закусывая, а занюхивая потной ладошкой.
Во главе стола спиной ко входу сидел главарь бандитского сообщества, сам Гора Жуткий. Совсем не страшный с виду, вопреки своему устрашающему прозвищу, Гора больше был похож на героя-любовника, нежели на прожженного и не раз мотавшего срок бандюгана. Высокий, не худой и не толстый, пристальный мягкий взгляд и острый, как риф, прямой нос. В Горе было что-то аристократическое, хотя, как поговаривали, мать его была публичной девкой, а отец простым биндюжником из Одессы, сбежавшим после революции в Псков.
Одевался Гора со вкусом. Сейчас на нем была надета шифоновая сорочка кремового оттенка; шевиотовые брюки с острыми, словно булатные клинки, наглаженными стрелками; на запястье Горы красовались новенькие позолоченные часы марки «Звезда», изготовленные знаменитым на всю страну Пензенским ГЧЗ. Ни дать ни взять чистый аглицкий лорд или же немецкий барон из Баварии. Когда в комнату вошла женщина, Хрящ напрягся.
Когда на одной из посиделок Гора Жуткий представил дружкам свою новую пассию, Антоша был просто ошарашен, поскольку узнал в сожительнице Горы юношескую любовь Нюрку Попову. С тех пор Антоша почему-то почувствовал жуткую обиду и не находил себе покоя.
Нюрка, как это и ожидалось, за эти годы из худощавой школьницы превратилась в настоящую королеву. Она округлилась, похорошела и расцвела, как майская роза по весне.
Слегка замутненные, как от марафета, зеленые глазищи, яркая, как кровь, помада на губах, подведенные карандашом коромысла-брови не говорили об утонченности их обладательницы, но делали Нюрку чертовски привлекательной и желанной. Тонкая талия, округлые бедра, пышные груди буквально вываливались из глубокого декольте. Выкрашенные в рыжий цвет волосы, модная стрижка. Сегодня на Нюрке было надето сиреневое платье, шею украшало жемчужное колье. Она поочередно кидала томные взоры на всех присутствующих в комнате мужчин, но с настоящим обожанием смотрела только на Гору. Антошу же Нюрка смерила лишь презрительным взглядом, и он до сих пор гадал, узнала она его или нет.
Когда Нюрка зашла Горе за спину, она обняла его за плечи. Жуткий вальяжно приобнял свою новую подругу и усадил на колени. Женщина жеманно охнула, Гора сунул руку ей под юбку и сжал пальцами округлое бедро. Видя все это, Антоша цыкнул и махнул очередную стопку. Белобрысый ткнул Антошу в бок:
– Что, Хрящ, в штанах зудит? Козырная шмара, ничего не скажешь, но то, что упало, то пропало. Гора на эту кралю сильно запал, так что нам с тобой тут не светит… Пока не светит. – Белобрысый, которого в банде все звали Ваксой, убрал свою финку в сапог, опоясался ремнем и тоже выпил. После этого он шепотом продолжил: – Ты же сам знаешь Гору, он у нас тот еще кобель. Увидит сочную кралю и уж своего не упустит. А когда неделя-другая пройдет, пыл остынет и девка отходит в сторону, тут-то уж зевать не стоит. Как только Гора эту сисястую отвергнет, чур, она моя.
– Не думаю, что она под тебя ляжет, – зло процедил Антоша.
– Чего? Спорим, что как только Гора про нее забудет, я ее в первый же день оприходую?
– Отвали!
Антоша снова заложил за воротник. Гора тем временем поднялся, и они с Нюркой исчезли за дверью. Вскоре послышался скрип кровати, потом женский хохот, который перешел в крики и стон. Антоша поднялся, выпил очередную стопку и, занюхав ее хлебом, процедил:
– Жарко что-то у нас, пойду прогуляюсь. – После этого он, пошатываясь, вышел на крыльцо.
Небо потемнело, луна окрасилась красным цветом, а первые звезды, которые поначалу поблескивали, заволокло тучами.
Антоша шел по проселочной дороге в сторону трассы, потом свернул в кустарник. Ночная прохлада слегка остудила голову, развеяла хмель, но не остудила нутро. Мысли путались, одолевало жуткое желание наказать беспутную бабу, которая вроде бы и не особо нагрешила, но все равно как будто бы предала его. Низ живота урчал, не то от съеденного, не то от возбуждения. В этот момент Антоша ненавидел Гору и всех его дружков, но больше всего он ненавидел Нюрку. Ветки царапали лицо, вдалеке проехала машина, Антоша сунул руку в карман и вынул из него нож. Обычная самоделка, с погнутой гардой и выщербленной кромкой. До сих пор он ни разу не пускал его в дело. Антошу мотнуло, он сделал несколько пассов рукой, воображая, как расправился бы с Горой в битве за женщину своей мечты. Поняв, что творит, Антоша устыдился.
Нет, все это только глупые мечты. Он не Гора, не Вакса и не Сулимчик, которые не задумываясь могут пустить кровь. Он Антоша Ананьев – слабак и тряпка! А еще мечтатель и трепло! Оттого-то Нюрка и выбрала не его, а Гору. Антоша вспомнил заявления Ваксы о том, что после того, как Гора охладеет к Нюрке, та достанется именно ему.
Ему – Ваксе, но никак не Антоше!
Хрящ убрал в карман нож и нащупал лежавшие в том же кармане нефритовые четки – подарок отца. Он вынул их, мастерски крутанул вокруг всех пальцев. С четками было проще, чем с ножом. Антоша убрал четки, поежился и двинулся дальше.
Он вышел к трассе, прямо к автобусной остановке. Вокруг не было ни души. Антоша прошел метров десять, и тут он увидел ее.
Девушка сидела на скамейке под навесом, откинувшись назад и устремив глаза в пустоту. Она его не замечала, думала о чем-то о своем, губы девушки двигались, как будто бы она молится или поет. Простенькое пальтишко, высокие ботиночки с оторочкой, потрепанная хозяйственная сумка лежит прямо под рукой. Белобрысая, слегка растрепанная и худая. Антоша тут же вспомнил Нюрку. Никакого сравнения. Серенькая, замученная, холодная, как полярный лед.
Хрящ закашлялся, его снова шатнуло. Девушка встрепенулась и, увидев приближающегося к остановке незнакомого мужчину, переложила на колени свою хозяйственную сумку. Антоша подошел.
– Давно сидишь?
– Да уж почитай час. – Голос девушки был тонким, почти детским.
– И когда автобус?
– Не знаю…
Хрящ пожирал незнакомку глазами. Впалые глазенки, неровная челка, ни грамма косметики на лице. Лет семнадцать или около того, не дурнушка, но и не красавица. Антоша посмотрел на ноги девушки, обтянутые простенькими хэбэшными чулочками. Девушка, заметив этот взгляд, запахнула полы своего серенького пальтишка. В ней ничего не было от Нюрки, но Антоша почувствовал, как кровь в его жилах побежала быстрее.
Нюрка или эта, какая, в сущности, разница? Он просто должен сейчас выпустить пар!
Девчонка что-то пролепетала, но Хрящ схватил ее за руку. Девушка взвизгнула. Антоша швырнул незнакомку на землю и навалился на нее всем своим весом. Ощутив теплоту живого тела, Хрящ понял, что уже не сможет остановиться. Девчонка зарыдала, но это еще больше взбодрило насильника. Тут Антоша вспомнил про нож, вытащил его и прижал к горлу жертвы. Сейчас он докажет, что ничем не хуже Горы, Сулимчика и Ваксы… прежде всего докажет самому себе.
– Цыц, сука, а то порежу!
Антоша закрыл рот незнакомки рукой и, навалившись всем телом, полез под юбку. Бедняжка извивалась и хрипела, послышался треск порванного белья. В этот момент откуда-то раздались голоса. Антоша замер. Кто-то определенно шел в сторону остановки. Девушка, воспользовавшись замешательством насильника, отпихнула его и сумела вырваться. Хрящ успел схватить девушку за одежду, но та пнула его, угодив прямо в лицо, и громко закричала.
Антоша вскочил на ноги, в глазах рябило. Он зарычал и ударил ножом, затем ударил еще… потом еще… Девушка опустилась на колени, потом упала под ноги своего мучителя и застыла. Антоша посмотрел на окровавленный нож и зарычал. После этого, вытерев текущую из носа кровь рукавом, Хрящ побежал в сторону леса. На следующий день, придя в себя, он избавился от ножа, выбросив его в реку, но с ужасом обнаружил, что его нефритовые четки куда-то исчезли.
В течение всего времени, пока незнакомец в шляпе и плаще говорил, Антоша так и не смог увидеть его лица. Когда же мужчина закончил, он достал из кармана пачку «Герцеговины Флор», отвернулся, опустил свой шарф и закурил. Хрящ невольно вытянул шею, но тут же прекратил свои попытки что-либо увидеть. Он по-прежнему не видел лица и, чтобы как-то собраться, в очередной раз посмотрел на свои руки. Антоша почувствовал облегчение, потому что его руки больше не дрожали. Все, что могло случиться, похоже, уже случилось. Этот человек знает его самую страшную тайну и сможет с легкостью его погубить.
– В тот день, – продолжал незнакомец, – в вашу сторону шла молодая парочка. Парень с девушкой услышали крики и прибежали на остановку. Парень оказался студентом медучилища и, пока его подружка вызывала «Скорую» и звонила в милицию, сумел кое-как остановить кровь. Можно сказать, что он сотворил чудо.
– Я знаю, девчонка выжила и могла меня опознать.
– Сейчас ей двадцать три, вышла замуж и ждет ребенка. И знаешь ли, не очень бы мне хотелось напоминать ей о том, что случилось в тот день. Но если не договоримся…
– Я все понял, и что теперь?
Мужчина поправил шляпу.
– Ненавижу насильников. Люто ненавижу. Ненавижу даже сильнее, чем убийц…